Закрыв глаза - Федерико Тоцци

Он вошел в подъезд, упомянутый в письме — стайка женщин, стоявших на пути, не посторонилась. Лестница была темная и грязная, сквозь вонь пробивался запах пудры.

На втором этаже сквозь приоткрытую дверь он разглядел проститутку в розовом халате — она взглянула на него с какой-то иронией.

На третьем этаже — другая квартира, точно так же нараспашку. Он остановился и прислушался: слышны были веселые женские голоса, одна из женщин напевала. Он истолковал это в худшую сторону, а потом — в лучшую. Но все-таки вздрогнул: «Неужели Гизола живет среди таких людей?» И, словно спасаясь бегством, взлетел по оставшимся ступенькам.

На последнем этаже он, задыхаясь, остановился. Там была гостиная, посредине стоял овальный стол — в глазах у него помутилось. Как сквозь пелену он увидел женщину, которая, лежа на канапе, беседовала с солдатом. Берет солдата лежал поодаль, на стуле.

Вид Пьетро, потрясенно на нее уставившегося, испугал женщину. Она дотронулась до колена солдата, и теперь они оба повернулись к Пьетро. Он сделал еще шаг, не чуя под собой ног: как будто попал в кошмар, но не хотел в это верить. Он что-то пролепетал, но женщина не ответила. Тогда он решил, что обидел ее, и собирался уже уйти. Но в тот же миг из открытой двери показалась Гизола. Заметив его, она замерла, побледнела и чуть не лишилась чувств. Но потом двинулась назад, придерживаясь локтем за стену — так отползает после удара полураздавленная мышь.

Пьетро почувствовал, что его стиснула какая-то сила и, чтобы устоять на ногах, двинулся за ней наугад в комнату, от которой видел только окно.

Когда он вошел, она как раз сняла перепачканный жакет. Ей пришлось сесть, чтобы не так бросался в глаза живот.

Он наклонился и поцеловал ее, чуть не плача:

— Зачем ты здесь?

Она не знала, что сказать: «Он заметил, что я беременна? Когда мне ему признаться? Я знала, что так получится». Наконец выговорила:

— Здесь одни женщины.

Он вдруг утратил к ней доверие и ответил:

— Но я так не хочу. Оденься. Откуда у тебя синяк на руке?

Она боялась запутаться в отговорках, но все же сказала:

— Я сама себя укусила.

Он подумал, что, возможно, так и было. Потом помолчал, будто в надежде, что все происходящее вдруг растворится само собой, и, наконец, сказал:

— Пойдем отсюда, нам надо поговорить.

— Побудем здесь. Я никуда сегодня не пойду.

Опять повисло молчание, и он подумал: «Почему я не спросил, в чем состоит ее предательство? Так я никогда ничего не выясню. Что мне ей сказать?»

— Этот дом мне не нравится. Что это?

— Я расскажу, тут нет ничего дурного.

Она не раз уже собиралась признаться ему, что беременна — по теперь оказалось, что это выше ее сил. И как раз потому, что ее застали врасплох, ей хотелось все скрыть. Пьетро решил ускорить разговор:

— Встань.

Вошла хозяйка квартиры: крепкая, коренастая женщина с белым кожаным поясом на талии — повивальная бабка, державшая пансион для рожениц.

Пьетро обернулся к ней, оробев от мысли, как она истолкует его присутствие. Он попытался что-то ей объяснить. Женщина, обо всем осведомленная, поняла, что Гизола пропала, и испугалась, что он ее убьет.

Гизола смотрела на окно: не броситься ли вниз — истерический порыв, усиленный беременностью.

Женщина медлила и не уходила: поправила рукомойник, сложила полотенце, поглядывая краем глаза на Пьетро и пытаясь добиться от Гизолы каких-то знаков.

Пьетро ждал, когда она уйдет — каждое ее движение его раздражало. Наконец он произнес через силу:

— Я хочу остаться с Гизолой один на один.

Гизола, которая тем временем надела новую кофточку, не вставая с канапе и не дав ему ничего увидеть, откликнулась:

— Ступайте… Я с ним поговорю.

Но паника ее не отпускала — похоже, ей оставалось лишь упасть на колени.

Женщина осторожно вышла, но оставила дверь открытой и приготовилась подслушивать. Пьетро это заметил и, прежде чем потребовать объяснений, решил ее закрыть — но не смог снять со стопора. Не желая обижать Гизолу своими вопросами, он предпочитал потянуть еще время.

Она привстала:

— Не закрывай. Никто нас не услышит.

Тогда он обернулся к ней со взглядом, полным любви и сострадания, и увидел ее круглый живот.

В голове у него помутилось, и он упал к ногам Гизолы — когда он очнулся, его любовь прошла.

1913

О РОМАНЕ «ЗАКРЫВ ГЛАЗА»[1]

Федериго Тоцци родился в 1883 году, умер в 1920, когда ему исполнилось всего лишь тридцать семь лет. Он — восьмой сын Федериго Тоцци, прозванного Гиго, крестьянина, затем горожанина, жителя Сиены, держащего трактир и владеющего двумя усадьбами, и Аннунцианы Антоми, подкидыша, дочери неизвестных родителей, выросшей в больничном приюте. Шестеро его старших братьев едва прожили несколько недель, а седьмая — девочка — прожила на месяц больше. Эти данные о рождении заслуживают внимания: отец дал сыну своё имя, «чтобы он походил на него и чтобы его сберечь», как написано в романе «Закрыв глаза». Родители, предположительно необразованные, потеряв семерых предыдущих детей, уже почти не верили в благополучный исход, чтобы все силы души отдать восьмому. Федериго неожиданно оказался живучим, но не мог не чувствовать хрупкости собственного существования и сложности чувств родителей. Мать, незаконнорожденная бесприданница, полностью зависела от мужа, который дал ей семью и положение в обществе. «Покорная и фанатично ему преданная», как мы читаем об этом в романе «Закрыв глаза», она была неспособна противостоять давлению супруга. Кроме того, она, слабая и болезненная, сама нуждалась в постоянной заботе, которой щедро окружала сына.

Сын всегда был на стороне матери и расходился во мнениях с отцом. Хотя мать и уважала в глубине души своего супруга, она стремилась дать воспитание и образование Федериго, в противоположность отцу, который желал, чтобы сын пошёл по его стопам, стал хозяином, «командором» (ещё одна цитата из «Закрыв глаза»). Мать скончалась от внезапного смертельного приступа болезни, когда без ведома мужа сопровождала двенадцатилетнего сына к священнику на частный урок. Под властью своего грубого, неотёсанного мужа мать оставалась женщиной деликатной и чувствительной. Её ласковые руки умели писать и вязать крючком.

Мальчик рос упрямым, непокорным и строптивым. В детстве он заикался, несколько раз его исключали из школы, однажды он бежал из дому с приятелем, знакомые называли его «бандитом». Потом он стал анархистом, а позже примкнул к революционному крылу социалистов. Бунт против отца — человека авторитарного — перерос в готовность в любых обстоятельствах настоять на своем. Так бунт приобрел характер постоянных нарушений заведенного порядка, более радикальных, чем применение силы или жестокий и беспощадный мятеж. Однако в глубине души юноши власть отца не была окончательно ниспровергнута. Бунт не затрагивал его единения с матерью-жертвой, которой отец изменял на глазах у всех. После нескольких лет вдовства отец женился и, вопреки приличиям, на глазах у второй жены (тоже кроткой и покорной) не постеснялся привести в дом любовницу.

Достигнув девятнадцати-двадцати лет, Федериго заводит связь почти одновременно с двумя женщинами, совершенно отличными друг от друга. Он влюбился в чувственную и лукавую Изолу, легкомысленную дочь крестьян, работавших у его отца. В это же время после долгого перерыва в общении Федериго пишет письмо одной приятельнице, хорошо воспитанной, образованной девушке, ревностной католичке, на два года моложе него. Эта девушка, Эмма Паладжи, стала его женой в 1908 году и впоследствии опубликовала часть писем периода помолвки в книге «Вспаханная новь», вышедшей после смерти Федериго благодаря её усилиям.

В 1904 году в двадцать один год Федериго после болезни получил осложнение на глаза и прожил в темноте многие месяцы. В период выздоровления он не хотел никого видеть, выходил из дому только ночью, а с друзьями и родственниками вёл себя так, как будто сошел с ума. В момент кризиса единственным человеком, который мог находиться рядом с ним, была Эмма. Её письма, страдания из-за болезни и сознание собственной виновности, чтение книг святой Екатерины и других мистиков, в том числе святой Терезы Авильской, подвигли Федериго к религиозному обращению, положившему конец предыдущему периоду атеистических деклараций. Присутствие женщины, чтение выбранные вместе с ней духовных книг привели к очищению его души в этот момент жизни. Впрочем, Тоцци всегда остро интересовался женской литературой: от святой Екатерины до Грации Деледды, от святой Терезы Авильской до Амалии Гульельминетти. В его воображении Эмма становится Беатриче, которая ведёт его от греховного прошлого к свободе и «новой жизни».

В начале 1907 года его отношения с Эммой переживают кризис, поскольку Федериго отказывается понять её желание стать сестрой милосердия в Риме.