Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов - Арсений Замостьянов

– Для меня это не приговор – награда!

Они не ограничились рукопожатием, по русскому обычаю Пронин сжал Бронсона в объятиях. Прощупал на всякий случай на предмет вооружения: хотя охрана уже досматривала визитеров, проверка лишней не бывает. Бронсон все понял и грустно улыбнулся.

– У вас сегодня замечательно подстрижены усы, господин Пронин. Очень элегантно. Ваши усы так и просятся на обложку журнала мужских мод. Мы и не знали, что в СССР есть джентльмены экстра-класса.

Язвительный американец давал понять, что вчера он поймал пронинский взгляд на свежевыбритые щеки...

– Ну, сегодня, я надеюсь, мои усы будут не на первом плане. Вот-вот придет товарищ Сталин. А я вообще-то из крестьян. В джентльмены не гожусь, наверное. Куда нам.

Бронсон уселся рядышком с переводчиком. Пронин задумчиво побродил вдоль стола и в конце концов сел по соседству с американцем. Значит, Пронин и переводчик смогут в случае необходимости зажать Бронсона. Американец смотрел на маневры Пронина с улыбкой. Пронину эта улыбка показалась натужной. Бронсон напуган. По крайней мере, неприятно удивлен. Или наоборот – расставил ловушки, а теперь смеется над нами? И тут в зал вошел Сталин. Один, без свиты. Вошел по-хозяйски, как ремесленник каждое утро входит в мастерскую. Все встали. Сталин подошел к Бронсону:

– Рад приветствовать нашего уважаемого гостя.

Бронсон ответил ему велеречиво. Переводчик с трудом успевал тараторить. Сталин пожал руку переводчику, а под конец – и Пронину.

– Я вас помню. Вы Пронин. Наш известный журналист. Читал ваши репортажи. Вот этому человеку все советские люди боятся попасть на карандаш! – добавил Сталин персонально Бронсону. – Я был журналистом недолго. И о вашей профессии имею приблизительные представления. Но еще Ленин завещал нам уважать прессу, без которой нэ существует ни политики, ни массового просвещения. Мы не имеем права забывать этот завет Ленина. А что вы стоите? Прошу садиться.

Приветствуя Сталина, Бронсон сделал несколько шагов и сел на новое место – подальше от Пронина. Но Пронин не постеснялся, помахивая костылями, подойти к Бронсону и снова сел по соседству... Правда, переводчик оказался в двух креслах от американца.

Сталин сел напротив заморского гостя и, улыбнувшись, положил на стол руку с трубкой. Трубка не дымилась.

– Самое трудное в любой беседе – это пролог. С чего начать? У нас говорят: лиха беда начало. Это народная мудрость. Поэтому я предлагаю отбросить традиции этикета и сразу же говорить о самом наболевшем. О деле. А обменяться дежурными любезностями мы всегда успеем.

Бронсон достал блокнот и модерновое, невиданное в Советском Союзе перо. На этой встрече не было стенографисток! Они отвлекают, мешают свободной беседе...

– В мире немало сторонников социалистического развития, – начал Бронсон. – В годы Великой депрессии даже в моей стране власти стали учитывать опыт Советского Союза. Ощущаете ли вы себя вождем интернационального сообщества коммунистов? Или все-таки – только главой Советского государства?

Сталин, кажется, не успел выслушать перевод вопроса, как начал медленно, обстоятельно отвечать:

– Вы упомянули Великую депрессию. Мы предсказывали ее. Но когда горячие головы объявили депрессию концом мирового империализма, концом буржуазии – я нэ смог с этим согласиться. У капитализма еще есть силы, есть ресурсы, чтобы видоизменяться и развиваться. И нам долго придется сосуществовать на одной планете. Во всяком случае – десятилетия...

Сталин говорил долго. Он не отвечал на вопрос напрямую: в таком случае Бронсон постарался бы прижать собеседника к стене. Сталин хладнокровно и логично теоретизировал. Бронсона эти финты не удивили: он высоко оценивал риторическое мастерство Сталина. Это германский фюрер любил покричать, погримасничать, размахивая руками. А Сталин спокоен и даже ироничен. Но за этим спокойствием чувствуется и впрямь стальной каркас. Все-таки эти большевики находят на редкость точные псевдонимы! Сталин – это твердость металла, это индустриализация. Молотов – это настойчивость туповатого, но тяжелого инструмента, изображенного на гербе СССР. Вот только насчет Ленина у Бронсона не было предположений. Странный псевдоним.

– Господин генеральный секретарь, я провел в Советском Союзе несколько недель. Они были насыщены событиями. Эти недели развеяли для меня немало небылиц, которые ходят у нас о вашей стране. Я увидел людей, которые умеют работать и верят своему строительству. Но уровень жизни... Несмотря на власть рабочих и крестьян, ваши рабочие подчас живут беднее своих зарубежных коллег. Как это объяснить?

Сталин улыбнулся.

– А вы бывали в России до семнадцатого года?

– Не бывал. Но у меня сложилось впечатление, что ваши агитаторы и пропагандисты несколько преувеличивают в живописании ужасов царизма.

– Наши агитаторы? – Сталин выразительно посмотрел на Пронина. – А вот мы у них и спросим. Товарищ Пронин, прокомментируйте, пожалуйста, впечатления господина Бронсона.

Пронин сперва кашлянул, а уж потом ответил:

– В любом благородном деле бывают перегибы. Гражданская война у нас окончилась совсем недавно – меньше двадцати лет назад. Все взрослые мужчины так или иначе принимали в ней участие. Вот мы и не можем обойтись без пропаганды. Да, преувеличиваем. Да, сгущаем краски. Но посмотрите, как преобразилась страна за последние пятнадцать лет! Сколько первоклассных мастеров, инженеров, даже профессоров вышло из беднейших крестьян, из фабричных рабочих глухой провинции? У вас в Штатах респектабельная газета вряд ли будет писать о делишках ку-клукс-клана? На войне должна быть тайна. В мирной жизни – фигуры умолчания. Но ни в одной стране мира агитаторы и пропагандисты не пишут с такой прямотой о классовой борьбе, как пишем мы.

– Вы пишете о классовой борьбе в СССР? – удивился Бронсон.

– Ну конечно! Мы не скрываем, что с каждой новой победой социализма классовая борьба в нашей стране обостряется.

– В нашей стране это уважаемая точка зрения, признанная миллионами рабочих. В школах, техникумах и вузах молодежь изучает эту закономерность. Люди мужают, становятся опытнее, получают профессиональные навыки...

И снова Сталин отвечал долго и толково. Время от времени он держал долгие паузы, улыбался и брал в рот давно погасшую трубку.

Ответив на пятый вопрос Бронсона, Сталин неожиданно заговорил беспечным, шутливым тоном:

– По-моему, мы славно поговорили. Как сделаете интервью – пришлите мне на подпись. Доверяй, но проверяй. За свои слова я отвечаю, но дополнения и купюры нежелательны. Как старый газетчик, я ваши хитрости знаю... У нас говорят: делу время – потехе час. А значит, нам нужно хорошенько подкрепиться. За годы жизни в России я мало-помалу растерял навыки грузинского гостеприимства. Но русское гостеприимство не уступит закавказскому. Для нас приготовлено вино и скромные закуски.

Сталин встал, повернулся и пошел к двери. Все двинулись за ним. В небольшой комнате был сервирован стол. Бронсон и Пронин сели рядом с хозяином.

– Что будете пить? – участливо спросил Сталин Бронсона.

– Да я в Советском Союзе к русской водке привык.

– Тогда рекомендую перцовку. Если будете пить водку – скоро захмелеете и с вами будет неинтересно разговаривать. А перцовка не такая крепкая. На вкус приятна.

Бронсон пожал плечами. Его блокнот был испещрен записями. По случаю журналистской удачи он готов был выпить все, что угодно Сталину. И Сталин лично налил ему стопку перцовки. Американец сразу ощутил ее острый запах.

– Я предлагаю выпить за здоровье нашего гостя! – с расстановкой начал Сталин. – Я его сегодня увидел в первый раз, как и он меня. Мы познакомились. Мне пришлось по душе его умение слушать, изучать, вглядываться в нашу жизнь. Мы ему, конечно, кажемся персонажами какого-то странного спектакля. Слишком уж не похож советский уклад на ту жизнь, к которой он привык у себя в Соединенных Штатах. И поэтому я...

Бронсону уже поднадоел монотонный голос Сталина. Хотелось скорее опьянеть, чтобы увидеть мир в ярких искаженных красках. А тут еще и перцовка «не такая крепкая»! Кто-то подложил Бронсону два добрых куска говяжьего языка, ложку пахучей горчицы и соленый помидор.

– Квашеной капусты ему положите! – беспокоился Сталин. – Я ее полюбил в ссылке. Да так с тех пор и не могу отвыкнуть. А в нее – сахарку. Простая, но такая вкусная русская пища. Я что-то нэ вижу на столе капусты...

Пронин нашел в углу стола хрустальное блюдо с квашеной капустой, осторожно взял его в правую руку и передал Бронсону.

– А я уже успел оценить это кушанье. Мы с господином Прониным уже участвовали в настоящих русских пирах. И я с удовольствием закушу перцовку квашеной капустой.

– А как аппетитно она хрустит! – улыбнулся Сталин. – И не захочешь, а нальешь вторую рюмку. Прошу, товарищи. А кто возьмет слово?