Гора Орлиная - Константин Гаврилович Мурзиди

Время еще есть.

— Так ведь я помню, как он тебе наказывал. Строго наказывал.

— Ты иди, Оленька, иди ложись или что там. А я еще поработаю. У меня не все тетради-проверены.

Илья Федорович поцеловал жену и, оставшись один, взял чистую тетрадь и начал писать: «Протокол общего собрания колхозников сельхозартели «Заря». Повестка дня: подготовка к весеннему севу. Сообщение тов. Черепанова И. Ф. В прениях выступали…» Учитель подумал и написал: «Колхозник Иван Петров. Он сказал…» Часа через два протокол был готов. Перечитав, учитель горестно вздохнул.

Между тем Алексей Петрович долго не мог уснуть на колючем, набитом старым сеном, мешке в горнице Аксютки Басалая, думал об учителе, прислушивался к шуму за окном — не кричат ли со стороны реки, хотел даже встать и пойти на берег, но не решился беспокоить хозяев.

Недели через две вместе с Николаем приехал он снова в Старый Погост.

У кузницы близ дороги чинили перекошенную борону, подкручивали гайки на зубьях, далеко в поле тянулись два воза с удобрениями, от них шел пар, такой же, как от черных проталин земли.

Навстречу прошли два мужика — они ругали весну и толковали о будущем урожае: будет или не будет взято по пятидесяти пудов с десятины. В крайнем дворе какой-то старик впрягал в плуг корову.

Весна в этом году была недобрая — холодная, ветреная, дождливая. Уже апрель, а не было еще ни одного солнечного, ласкового денька. Дожди порою переходили в ливни. Вот и сегодня тучи обложили все небо. Многие поля затопило. Не успевали просыхать даже взгорки.

Под раскидистой ивой, на стволе которой висела крючковатая палка с ведром, был колодец. У колодца, на сломанном колесе, давно вросшем в землю, сидели мужики. Один из них был Басалай. Увидев Алексея Петровича, он поднялся ему навстречу и сообщил, что сруб уже раскатан, оставалось только погрузить его.

Алексей Петрович нанял три телеги. Пока мужики укладывали бревна, он вместе с Николаем отправился к учителю. Илья Федорович встретил их радушно, однако чуть смущенно. Аркашка тут же доложил, что он надумал учиться на токаря.

— Я как чувствовал, — обрадовался Алексей Петрович. — Учителя тебе привез. Вот, знакомься, — указал он на Николая. — А как отец — разрешает?

— Пусть идет, его дело.

— Ладно, только вот что, Аркашка, — предупредил Алексей Петрович, — если ты думаешь, что мастерство избавит тебя от школы, то напрасно и собираешься. Будешь после работы вечерами учиться. Согласен?

Аркашка потупился.

— Согласен, — тихо проговорил он.

— Тогда собирайся. Пусть мать положит в сумку не только пирожки, но и книжки.

Аркашка убежал в дом.

Николай сказал Илье Федоровичу:

— Вы не сомневайтесь, токарем будет. Я над ним шефство возьму.

— Благодарю заранее.

Предлагая учителю покурить, Алексей Петрович поинтересовался:

— Ну, как тогда собрание?

— Собрания у нас обычно хорошо проходят, — уклончиво ответил учитель.

Илья Федорович мало еще знал своего гостя и не мог сказать ему правды, не мог признаться, что, испугавшись за себя, за свою жизнь, за ребятишек и жену, решил прибегнуть к обману, что потом, дня через три, его вызвали в район и спросили, было ли собрание. И он вынужден был признаться, что собрания не было. «А как же… протокол?» — спросил председатель райисполкома. «Так ведь я, Иван Иваныч, прекрасно же знаю, кто из них что скажет. Не первый год с ними живу», — объяснил он. Председатель пожал плечами, усмехнулся: «Ну, Черепанов!..» Показывая ему подлинный протокол, упрекнул: «Хвалишься тем, что знаешь людей, а вот не мог предугадать, что Горюха Маланьин на собрании выступит и подаст заявление в колхоз!» Председатель и смеялся, и сердился, и жалел учителя, и опять повторил: «Ну, Черепанов!» Так это было.

Илья Федорович скорее перевел разговор на удачную покупку.

— Флигелек добрый, — сказал он. — Поживете в нем…

К вечеру три подводы, нагруженные бревнами и тесом, потянулись вдоль деревенской улицы.

Вышедший за ворота старик, тот самый, что впрягал корову в плуг, покачал головой:

— Времечко! Сперва мужики — кто куда. А теперь уж избы в город потащили.

— Все хорошо будет! — крикнул знакомый Алексею Петровичу возница.

— Хорошо на печи пахать, да круто заворачивать!

Старик махнул рукой и скрылся во дворе.

— А скоро ли пахать-то, дедушка? — засмеялся ему вслед возница и пояснил: — Это и есть наш дед Захар.

Николай и Аркашка шли позади телег.

Аркашка часто оглядывался и махал рукой отцу и матери; они стояли у забора, на самой верхней жерди которого сидели младшие сестренка и братишка. Аркашке показалось, что мать плачет. Отец наклонился к ней и что-то сказал. Может быть, он вспомнил стихи из хрестоматии: «Не стыдися, что за дело? Это многих славный путь».

Шумно в рабочем общежитии.

Весна натворила в нем веселой суеты: распахнула окна, впустила в барак свежий степной ветер, выставила на крыльцо тумбочки, оттащила подальше топчаны и лавки, вытряхнула мешки и котомки, разворошила одежду.

Барак был темный, грязный, стоял на большой дороге, будто для того, чтобы никто его не обошел, заглянул первый же встречный и остался бы в нем, если лень идти дальше. Жили в бараке самые разные люди. Одних по старинке называли зимогорами, других — целкашами, любителями длинных рублей, третьих — просто сезонниками. И зимогоры, и целкаши, и сезонники даже гордились своими прозвищами, словно почетными званиями. Теперь в бараке было светло и весело: холодные стекла покачивавшихся на ветру рам играли солнечными зайчиками.

Посреди разворошенного общежития стоял с котомкой на плече землекоп Егор. Наконец-то ему посчастливилось перебраться из палатки в барак. Надо воспользоваться весенним переполохом и занять место в красном углу. Егор хотел уже было бросить свой мешок рывком, по-хозяйски, на единственную среди топчанов железную койку, как вдруг уборщица оттолкнула его локтем.

— Куда нацелился?

Егор сердито посмотрел на бойкую, скуластую, ладно сбитую бабенку, подвязанную фартуком из мешковины.

— Чего пихаешься? Я по распоряжению.

— Не улежишь ты на ней. Ее на огне сперва прокалить надо. Понял?

— Не привыкать, — отмахнулся Егор.

— Тебе говорят! — крикнула уборщица.

— Чего привязалась?

— Брось мешок, леший! Тащи койку в костер. За бараком огонь развели.

— «Брось мешок!» — проворчал Егор. — А ты подберешь?

— Я вот позову ребят, живо раскачают и — с крыльца вместе с пожитками!

— Чего лаешься? Денег-то на стройке второй месяц не дают. Поневоле за чужим добром потянешься… Пойми: койку в бараке мне за труды пожаловали, а про получку — забудь и думать.

— Ишь ты какой! Да за такие слова ты в жизнь у меня койки не получишь! — решительно заявила уборщица, орудуя метлой. — Отойди!

Егор усмехнулся, рванул койку.

— Не дам, говорю, не дам! — храбро ответила уборщица. — Пусть хоть