Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры - Мишель Шово

При определении и описании социальных форм благочестия в античных религиях чаще всего от нас ускользает человеческий фактор, а вместе с ним религиозное сознание и внутренний мир отдельной личности. В лучшем случае мы сталкиваемся с условной разработкой, которая скорее извратит, нежели продемонстрирует действительные религиозные чувства человека. Исключительно редко совокупность документов позволяет нам увидеть связь между реальной и духовной жизнью (даже если последняя появляется только в филигранной обработке) как возможный двигатель индивидуального выбора. Случайно открытые в мемфисском некрополе в начале века архивы Птолемайоса, сына Главка, составляют одну из тех редких возможностей проникновения в беспокойное сознание обычных людей — без титулов и без великих помыслов — чьи глубокие мотивы исходят из простого требования материального выживания и социального признания.

Мемфис, второй город в Египте после Александрии и настоящая столица этнического населения страны, был главным религиозным центром, куда стекались огромные толпы паломников как из долины, так и из дельты Нила, в поисках мистического опыта или же в надежде получить исцеление от физических или духовных недугов. Богом Мемфиса являлся не традиционный защитник старого города, который был предметом лихорадочного ожидания, не демиург, следивший внутри своего наоса за утверждением на престолах царей и за местными ремеслами. Не тот великий Птах, которого греки из-за схожего покровительства ремеслам отождествляли с Гефестом. И не божественные спутники Птаха привлекали верующих — вроде богини-львицы Сохмет, несмотря на приписываемую ей власть над болезнями, или ее сына — Нефертума, носящего венок из лотосов. Уже давно и тесно связанная с политическими и социальными условиями теология древних богов не могла вызвать должного почитания, которое к тому времени постепенно меняло основу, отталкиваясь от индивидуального отношения человека к богу-спасителю. Эти новые требования могли в конечном счете удовлетворяться другими проявлениями божественной власти, более близкими и ощутимыми.

Среди них в первую очередь выделяется культ бога Быка Аписа. Этот культ был одним из самых древних религиозных институтов в Египте. Поначалу поклонение богу Апису было тесно связано с поклонением богу Птаху, но в конечном счете они отошли друг от друга и начиная с эпохи Нового царства разделились на два отличных друг от друга течения. Живой Апис — символ плодородия и процветания Египта — вел тихую жизнь в своем священном стойле в Мемфисе вместе со своей матерью, которая была воплощением Исиды, со своим гаремом и многочисленным потомством. Мертвый Апис, воплощавший Осириса, похороненный со всеми почестями среди плача собравшейся толпы, становился всемогущим хтоническим божеством, управляющим подземным миром. Над некрополем, в пустыне к северо-западу от великой гробницы старого фараона Джосера, растянулись огромные руины великого Серапеума, где умершие быки принимали почитателей своего культа. Это был мумифицированный Апис (Осирис-Апис), который у мемфисских греков получил название Сарапис задолго до прихода Александра. Они отождествляли это божество со своим собственным богом потустороннего мира Гадесом, наделив его способностью предвидения. Этот Сарапис стал, по решению Птолемея I, официальным богом Александрии, и с тех пор его культ распространился по всему Средиземноморью.

Интересно, что целый священный зверинец присоединился к Апису, почитаемый целым рядом храмов и погребаемый в их собственных склепах, будь то храмы кошек Баст, собак Анубиса, ибисов или бабуинов Тота-Гермеса, соколов и т. д. Таким образом, Серапеум оказывался только центром огромного священного города, построенного среди пирамид, а также разрушенных некрополей царей и высокопоставленных лиц Древнего царства. Массивные здания египетского стиля соседствовали здесь с колоннадами и статуями в лучших традициях эллинистической культуры, что было лучшим примером, свидетельствующем о бикультурном характере божественных обрядов.

Жизнь и сны отшельника Птолемайоса{157}

Старший из четырех сыновей военного невысокого звания армии Александра Македонского, Птолемайос родился примерно в 200 году до нашей эры в одной из деревень нома Гераклеополя, там, где оазис Фаюма открывается на долину Нила и где у его отца был надел, дарованный царем. Мы ничего не знаем о раннем детстве и юности Птолемайоса, кроме того, что он получил достаточно хорошее образование, чтобы писать на греческом, но несовершенное, чтобы писать на нем скоро и без ошибок. К 30 годам он решил уйти от мирской жизни и поселиться отшельником рядом с великим Серапеумом в Мемфисе, а точнее, в ризнице (пастофорионе) небольшого храма, посвященного Астарте (Астартейон).

По крайней мере в течение двадцати лет Птолемайос оставался в этом храме, по всей видимости, соблюдая затворнический образ жизни. Неизвестно, распространялся ли такой режим затворничества на весь Серапеум или ограничивался скромным жилищем Птолемайоса. Такое отшельничество было, вне всякого сомнения, добровольным, но ни в одном документе Птолемайос не приводит четких причин, толкнувших его на этот поступок, так что нам остается только гадать, были ли тому материальные или мистические объяснения. Первые могут быть оправданы теми подробностями, которые приводит Птолемайос о средствах своего существования. Мы знаем, что храм давал ему месячный рацион крупы, а его положение позволяло Птолемайосу заниматься приносящими некоторый доход делами и мелкой незаконной торговлей. Но в итоге, учитывая, что он не мог осуществлять коммерческие сделки без посторонней помощи, денег все равно не хватало. Такой уровень жизни был не особо притягательным даже с некоторой — очень относительной! — гарантией безопасности, компенсирующей абсолютное лишение свободы, тем более что решение об отшельничестве он принял без какого бы то ни было давления. Таким образом, можно допустить, что Птолемайосом управляло некое божественное вдохновение, которое привело его к добровольному затворничеству.

Многочисленные жалобы и прошения, поданные отшельником различным высокопоставленным лицам (если те не были адресованы непосредственно царю Птолемею или царице Клеопатре), позволяют нам составить достаточно подробное представление о жизни Птолемайоса и его близких. Более того, нам стали доступны самые сокровенные уголки его души, так как Птолемайос тщательно записывал свои сны, которые будоражили по ночам его самого, а также его соратников по затворничеству. За два тысячелетия до рождения Фрейда сны рассматривались не как замаскированные проявления бессознательного, а как демонстрация божественной власти, как послания, полные либо надежды, либо предостережений и угроз. Вера в то, что сны раскрывают божественное намерение, была еще с давнейших времен распространена и у греков, так как выражение — «и сны от Зевса бывают» — мы находим уже у Гомера. Египтяне придавали огромное значение ночным видениям с тех пор, как великого царя Тутмоса IV, отдыхавшего у ног Сфинкса, посетил необыкновенный сон, повелевавший ему очистить величественную статую от песка. Форма послания не всегда была настолько ясной, так что каждая библиотека храма должна была содержать работы по толкованию снов, настоящие «Сонники», чье содержание позволяло некоторым специалистам, интерпретируя сны, расшифровывать странные божественные послания.{158}

Не всякий сон в равной мере мог быть послан богами, и внешние условия играли здесь одну из важнейших ролей. Бог мог приходить во снах к своим верноподданным только в том случае, если те находились в священном месте. Так было с Импхотепом (Имутесом), действительно существовавшим министром царя Джосера и архитектором ступенчатой пирамиды, которая возвышалась поблизости от Серапеума. Этот великий человек был причислен к богам и стал покровителем писцов, искусства и науки, в особенности медицины. Греки быстро узрели в нем тождество своему собственному богу врачевания Асклепию. Именно в Асклепионе больные и их родственники подавали прошение, дабы переночевать там и увидеть сон о прописанных самим богом лекарствах. Такая практика терапевтической инкубации, известная в других храмах греческой цивилизации, получила распространение и среди храмов мемфисского некрополя.

Сны в архивах Птолемайоса, записанные на греческом и демотическом языках, не всегда носили священно-целебный характер. Они также касаются и других забот, начиная от личностных разочарований и жизненного кризиса и заканчивая самыми мелкими хлопотами. Естественно, в этой путанице между причиной и следствием, что было почвой для всех суеверий, Птолемайос видел в них не проявление собственных треволнений, а напротив, вмешательство высших сил. По крайней мере, один раз он увидел предостерегающий сон общего смысла. Так как храм Птаха в Мемфисе был жилищем Аписа, храм Атума-Ра в соседнем городе Гелиополе («Город Солнца») приютил другого священного быка по имени Мневис. Этот бык умер семнадцатого декабря 159 года, и жрецы вынуждены были искать молодое животное на его место. Такой поиск мог оказаться долгим и трудным, ибо многочисленные правила отбора были очень суровы. Полгода спустя бык все еще не был найден, что лишь усиливало тревоги жрецов. Второго июня 158 года Птолемайоса посетил такой сон: «Мне показалось, что я долго призывал великого бога Амона, чтобы он пришел ко мне с севера, в своем триединстве. Наконец он появился; мне показалось, что там же находилась корова и что она была беременна. Он обхватил корову и уложил ее на землю. Он погрузил свою руку в ее живот и достал оттуда быка».{159}