Комбриг (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Брехт как решил. Конечно сам по себе Васька это никто, и звать его никак, хотя на Ваську откликается. Но позвонить батяньке может. Ведь формально Брехт сейчас опять командир отдельного полка имени Сталина. В составе ОКДВА. И его главный и непосредственный начальник это Василий Константинович. Вот и хотел Иван Яковлевич подъехать вечерком попозднее к Ваське в Марьину Рощу и уговорить того позвонить батеньке. Рассказать тому, про случайный перелом ноги и два месяца пребывания в больнице во Львове и спросить, чего сейчас делать, в какую дверь ломиться не имея документов на руках.

На площади перед вокзалом полковник взял такси и доехал спокойно до купленного дома. В окнах и первого и второго этажа горел свет, а из распахнутой двери неслась музыка. Марк Бернес своим проникновенным голосом выводил «Тучи над городом встали».

— И клянусь я тебя до могилы не забуду никогда! — Прокричал Брехт в открытую дверь, когда песня закончилась, — Хозяева гостей ждёте?

Там чего-то сгрохотало и никто Брехту не ответил. Слышался громкий смех.

Зашипел патефон и Пугачёва стала наяривать «Я на подвиг тебя провожала» писклявым противным своим голоском. Ну, сейчас все женщины такими голосами поют. Неестественный отбор.

«Если ранили друга, перевяжет подруга…»

Это не та Пугачёва. У той вполне приличный голос, да даже очень приличный. Пела Капитолина Пугачёва. Актриса больших и малых академических театров.

Брехт вошел в предбанник, и заглянул и в следующую откртую дверь. В большом коридоре кружились в вальсе пары. Мужчины были в лётной форме, девушки в цветастых платьях. Удачно, как говорится, с корабля да на бал. И если что, то можно незамеченным пробраться к Ваньке на второй этаж.

Так Иван Яковлевич и сделал. Ну, сделал морду кирпичом и пошёл, лавируя между парами к лестнице на второй этаж. Уже почти дошёл, когда кто-то ухватил его за полу пиджака и пропищал в ухо:

— А вы что не танцуете, товарищ. Я вас приглашаю.

Событие сорок пятое

Не знаешь, как уложить детей спать? Стакан коньяка! Стакан коньяка — и хер с ними, пусть не спят!

— Ваня! — со второго этажа по скрипящей, даже несмотря на плач Ярославны из патефона, лестнице спускался китайский Блюхер. Он же Васька, он же Веймин Сюнь.

Пронесло. А то от девицы веяло перегаром, чесноком и огуречным рассолом. А ещё у неё была большая родинка по центру лба. Хоть бы чёлку себе сделала, нет, волосы стянуты к затылку и убраны в мышиные хвостики. Понятно, почему с ней не танцуют.

— Привет Васька, гостей принимаешь? — Брехт аккуратно отцепил прыткую девицу от локтя и протянул руку будущему лётчику.

— У нас сегодня праздник. Последний день учились, теперь экзамены и всё, назначения получим. Я договорился, меня в ОКДВА распределят, а там к тебе в полк.

— В полк, — Брехт, не успевал за вёртким китайчонком. Лестница была крутая и с зигзагом. Потерял уже Ваську из виду.

На втором этаже было не лучше, чем на первом, в большом коридоре ползали трое китайчат, один другого больше. Ну, первый просто ползал, второй ползал на коленках, а третий полз по стене, пытаясь добраться до радиоточки.

— Пошли в кабинет, — потянул его за собой Блюхер.

Что сказать. Мебель оставил хозяин. И Брехт когда её увидел, то прямо себе захотел. Такой, мать её, царский кабинет. Стол с зелёным сукном, малахитовый прибор письменный, шкафы полные древнего вида книг. Может там и раритеты есть, вон тот потёртый словарь, возможно первое издание Брокгауза и Эфрона, и стоит все те тридцать тысяч, что они за дом заплатили. Шторы тёмно-красного бархата с золотыми ламбрекенами, на столе лампа с обязательным зелёным абажуром.

В кабинете Брехт аккуратно пристроил супердрагоценный портфель на колени, усевшись в кресло с потёртым гобеленом на сиденье.

— Ванья, а ты куда исчез? Все тебя пропавшим без вести считают. Катя несколько раз звонила, плачет.

— В больнице лежал. Когда через Польшу домой пробирался, то во Львове попал под машину и ногу сломал. Вот смотри, — Брехт закатал штанину, показывая красный неровный шрам. — Два месяца лежал в больнице на вытяжке. Потом выписался, а документы испанские украли, пришлось тайком через границу перебираться, до Киева на попутках добирался, а там купил билет на поезд и вот только приехал, решил к тебе зайти переночевать, а у тебя смотрю шалман. — Брехт даже Ваське решил правды не говорить. Да за одно и проверить, поверят ли в его версию.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, на войне выжил, а тут в мирное время такой шрам заработал. Красиво. Настоящий герой, — уважительно ткнул пальцем Васька в рубец красный.

Китайский товарищ, что с него взять. У них там шрамы точно украшают мужчину. Брехт же даже тросточку не взял с собой в Москву, по двум причинам. Во-первых, человека с тросточкой запомнят, а во-вторых, неудобно, попробовал, куртка в одной руке, портфель в другой, нет места тросточке. Забыли, те, кто его перенёс в эту лопоухую тушку, третью руку к ней приделать. Но перед визитом к начальству хотел себе красивую тросточку купить. Вот там она нужна, лишний не лишний аргумент в его, прямо, правдоподобной истории.

— Васька, ты можешь сейчас отцу позвонить. Про меня рассказать и спросить, что мне делать. Документов-то у меня никаких нет. У тебя же есть телефон? — Телефон достался вместе с квартирой — большая редкость, и не отобрали после покупки, наверное, именем отца приёмного Васька воспользовался.

— Так, у нас девять вечера, значит в Хабаровске. Тут три и там … Там четыре часа ночи. Может, попозже позвоним, в полночь. Там будет уже семь утра. Как раз Василий Константинович проснётся. — Васька Блюхера никогда отцом не называл при посторонних, всегда Василий Константинович.

— Хорошо, Слушай, я бы поел и ванну принял, это возможно?

— Конечно, возможно. Вода холодная есть, ну и пару литров кипятка сейчас тебе согрею на керогазе.

Нда, это Спасск-Дальний с центральным отоплением и горячей водой. Тут даже туалет на улице. На три соседних дома. Пока Васька вышел на кухню, Брехт оглядел кабинет. Искал, куда можно на время пристроить бумаги. Не идти же завтра с ними по наркоматам. Осмотрел шкафы, вот если те несколько книжек из древнего собрания сочинений Пушкина отодвинуть, то, как раз, бумаги влезут. Книги высокие, листы вполне скроют. Брехт выглянул в коридор. Возились, как и раньше, дети, хотя шёл десятый час, своих бы давно Катя-Куй начала укладывать. Или тут демократия у них, захочет спать придёт на кровать и ляжет, захочет в туалет пойдёт на горшок и сядет.

Спрятав компроматы на сотню жителей Украинской СССР, которые скоро перестанут быть ей гражданами. За измену Родине высшая мера полагается, и вот таких не жалко ни капли.

Вернулся Васька и сообщил, что воду поставил, минут через пять закипит.

— Вась, слушай, я тут то в Польше был, то лесами пробирался, то в поезде ехал, скажи, что там с войной?

— С Германией? — Васька протянул Брехту бутерброд с колбасой и маслом.

— Угу, — впился зубами уже.

— А что с войной, с войной ничего …

Глава 16

Событие сорок шестое

Пока стоял в очереди к психиатру за справкой, что не состою на учете, до того распсиховался, что поставили на учёт.

Прямо ноги подкашивались. Сам. Сам идёт в руки. Чистые. И теперь уже после звонка старшего Блюхера ничего не поменять. О нём уже все, кому положено, знают, да и кому не положено тоже, наверное.

Блюхер Василий Константинович выслушал Ваську и попросил того передать трубку Брехту.

— Про подвиги твои в Испании наслышан. Штерн вернулся, рассказал. А вот, что ты делал у врагов два месяца вопрос.

— Так я …

— И справка есть? — хмыкнули там. Или это смех такой?

— Есть, товарищ маршал, я даже на всякий случай в больнице снимок прихватил со сломанной ногой. Так и шрам огромный на ноге …

— Снимок? — Помолчали там. — Хорошо Ваня, я позвоню кое-кому. Времечко ты выбрал, чтобы исчезать неудачное. Сиди у телефона.