Мой загадочный двойник - Джон Харвуд

Если не считать твоих писем, единственное утешение я нахожу в общении с Лили. Я сразу предположила, что тетя не одобрит наших близких отношений, и потому при ней я всегда обращаюсь с Лили очень строго, а она в свою очередь изображает робкую и запуганную служанку. Раньше я считала мисс Вудкрофт излишне суровой ревнительницей дисциплины, но теперь осознала, как много свободы она нам давала, — свободы, которая и погубила бедную Клариссу. Если бы она наотрез отказалась выходить замуж за мистера Ингрэма, возможно, отец позволил бы ей подождать другого искателя руки. Но сестра согласилась, надеясь обрести независимость в браке (она никогда со мной не откровенничала, но я так думаю). Когда же приблизился день свадьбы, она вдруг поняла, что отчаянно не хочет замуж за противного старика, а тут еще появился Джордж Харрингтон, который хотя бы молод и привлекателен, пускай и распутник.

Я много раз спрашивала себя: сбежала бы сестра или нет, будь мы с ней близки? Кларисса часто обижалась на меня невесть почему, но, если я решалась осведомиться, что такого я сделала, она всегда отвечала «ничего, все в порядке» таким тоном, что становилось ясно: задав вопрос, я нанесла очередную обиду. Однажды ты высказала мнение, что она мне завидует, но я не помню, почему именно ты так посчитала. Кларисса была старше и красивее меня; она всегда была матушкиной любимицей; она неизменно оказывалась в центре внимания, когда у нас собирались гости… но я не должна писать о ней в прошедшем времени. Мне остается лишь молиться, чтобы сестра была здорова и счастлива.

Лили уже ждет, поэтому на сем я заканчиваю. Если бы только ты могла писать мне со всей откровенностью, я бы не чувствовала себя… Ах, какая же я дура! Мне только сейчас пришло в голову, что ты можешь отправлять письма до востребования в почтовую контору на Мортимер-стрит, а Лили будет их забирать, конечно, если ты не против такого обмана. Послания твои я буду хранить как зеницу ока.

Твоя любящая кузина

Розина

Портленд-плейс

3 ноября 1859

Дорогая Эмилия! У меня ужасная новость, как ты наверняка уже знаешь, коли видела сегодняшнюю утреннюю «Таймс»: Кларисса умерла. Несчастье произошло неделю назад, когда они с Джорджем Харрингтоном ехали в коляске по горной дороге в окрестностях Рима. Лошадь понесла, и они сорвались в пропасть и погибли под обломками экипажа. В газетном сообщении — краткой заметке в несколько строк — говорится о мистере и миссис Харрингтон, но сомнений быть не может. После завтрака отец вызвал меня в кабинет и сказал без всяких предисловий: «Твоя сестра умерла, и поделом. Траура не будет, и больше о ней ни слова. Все, ступай к себе». В его холодных глазах ясно читалось: «Попробуй меня ослушаться, и с тобой случится то же самое».

Не помню, как я вышла из кабинета и поднялась по лестнице. Следующее, что я помню, — как сижу в своей комнате, охваченная страшным подозрением, что к смерти сестры причастен отец. Только когда Лили принесла мне газету, худшие мои опасения рассеялись. Но мне все равно не дает покоя вопрос, давно ли он знает и не потому ли сообщил мне, что теперь я в любом случае узнала бы о происшедшем.

Бедная Кларисса! У меня даже слез нет. Я не чувствую ничего, кроме черного, удушливого отчаяния.

Напишу еще, когда немного успокоюсь.

Твоя любящая кузина

Розина

Портленд-плейс

Вторник, 17 апреля 1860

Дорогая Эмилия! До чего же я рада получить твое письмо и узнать, что милый Годфри наконец-то идет на поправку. Неттлфорд — прекрасный выбор; уверена, лучшего места вы не нашли бы при всем старании. Я была бы счастлива навестить вас, но отец не отпустит меня без тети Генриетты, а я ни за что не соглашусь навязать вам такую неприятную гостью.

Знаю, я очень мало рассказывала о себе все эти долгие месяцы, но мне не хотелось обременять тебя своими печалями, пока ты в тревоге за здоровье Годфри. Как всегда, главное утешение доставляло мне фортепьяно: я музицирую часами и уже выучила на память почти все свои любимые произведения, так что теперь редко играю с листа. Лили под моим наставничеством делает заметные успехи в чтении, хотя нам приходится скрывать наши уроки и от тети, и от других слуг. Время для меня течет мучительно медленно. Двигаюсь я мало, единственно хожу взад-вперед по комнате, но все равно худею; и я часто ощущаю какой-то нездоровый голод, но в присутствии тети Генриетты всякий аппетит пропадает. Все в доме напоминает о смерти Клариссы, и на душе тем тяжелее, что говорить о ней запрещено. Как часто я сердилась на сестру за беспричинную обидчивость и раздражительность! И как я жалею сейчас, что не была к ней снисходительнее.

Я только сейчас сообразила: ведь она и Джордж Харрингтон действительно могли быть женаты. Тетя постоянно рассуждает о греховности тех, кто сожительствует вне брака, и явно находит удовольствие в мысли, что Кларисса обрекла себя на вечные муки. Она изыскивает сотни способов намекнуть на это обстоятельство, никогда не называя Клариссу по имени. Но я не желаю верить в бога, которого почитает тетя. Она создала его по своему образу и подобию: жестоким, мелочным, мстительным, которому нравится карать и наказывать. Я по-прежнему молюсь, но у меня нет чувства, что Небеса внемлют моим молитвам. Возможно, и не было никогда.

Признаюсь, порой я завидую Клариссе: лучше уж несколько недель полного счастья (а я надеюсь, она таковое познала) и краткий миг ужаса, нежели долгое томительное прозябание в этой золотой клетке. Мэри Трейл не раз говорила, что страшно завидует мне, живущей в таком роскошном доме, но я теперь понимаю, что на самом деле у меня за душой ничего нет. Отец отнимет у меня даже мою одежду, коли пожелает, и запросто выгонит на улицу умирать от голода.

После смерти Клариссы он перестал устраивать приемы; ужинает он чаще не дома, завтракает рано и обычно уходит прежде, чем я спускаюсь из своей комнаты. Он больше не держит экипаж, уволил дворецкого и всех лакеев, кроме двух. Хозяйством теперь управляет Нейлор, новый камердинер, — чрезвычайно неприятный молодой человек с постоянной презрительной усмешкой на губах. Он (Нейлор) костлявый и сутулый, с несоразмерно длинными руками и двигается по-паучьи стремительно. Лили говорит, все служанки его ненавидят, но не смеют этого показывать.

Однако я еще не рассказала, чем заняты все мои мысли в последнее время. Дело в том… даже когда я пишу это, у меня такое ощущение, будто я стою на краю бездонной пропасти… дело в том, что я собираюсь сбежать из дома. Через полгода я достигну совершеннолетия, но тогда, скорее всего, будет уже слишком поздно. Я хорошо представляю, какого жениха выберет для меня отец, и, если я дождусь, когда он решит мою судьбу, а потом откажусь подчиниться, надзор за мной ужесточится. Возможно даже, он станет морить меня голодом, чтобы принудить к послушанию (я читала о таких случаях). Моя единственная надежда на спасение — это найти работу: гувернантки, или учительницы музыки, или… одним словом, любую работу, которая позволит мне добывать средства к существованию. Но как мне сделать это втайне от отца и тети? Если у тебя есть какие-нибудь советы и предложения — буду бесконечно тебе признательна.

На сем я закончу, пока мужество не покинуло меня, и немного погодя Лили снесет письмо в почтовую контору. У нее появился возлюбленный — лакей в доме на Кавендиш-сквер, — и она ухитряется урывками встречаться с ним во время походов на почту.

С любовью к тебе и милому Годфри,

твоя любящая кузина

Розина

Портленд-плейс

25 апреля 1860

Дорогая Эмилия! Я пролила столько слез над твоим письмом, что слова «в Неттлфорде тебя всегда примут как родную» совсем расплылись. Очень великодушно с твоей стороны вызваться приехать в Лондон, чтоб сопровождать меня в путешествии; и есть надежда, что отец согласится отпустить меня без тети Генриетты. Похоже, здоровье бабушки Вентворт пошатнулось, каковое обстоятельство тетя объясняет тем, что ей пришлось пренебречь своим долгом перед матерью, дабы выполнить долг свой передо мной. Главное же дело в том, что бабушка категорически возражает против моего присутствия в своем доме: а ну как я звякну чашкой, или скрипну половицей, или — еще хуже — подниму голос выше шепота?

Поэтому, если ты твердо решилась, пожалуйста, напиши тете Генриетте. Да, я понимаю, что должна буду вернуться по первому же приказу. Да, я не приняла в соображение, что отец может привезти меня обратно силой. И ты совершенно права, когда напоминаешь мне, что на положении гувернантки или компаньонки я окажусь в полной зависимости от посторонних людей, особенно если они узнают, что отец от меня отрекся. Я обещаю сохранять спокойствие и не делать опрометчивых шагов.

Твоя любящая кузина