Подглядывающая (СИ) - Славина Анастасия

Я беззвучно следую за Эем по гладким прохладным доскам. Он ставит кастрюлю на медленный огонь, по-прежнему предпочитая стоять ко мне спиной. Я присаживаюсь на край стола.

Эй откупоривает бутылку красного вина. В тишине отчетливо слышен каждый звук – как Эй срезает фольгу, вкручивает штопор в пробку. Легкий хлопок.

Эй прочищает горло.

Выливает вино в кастрюлю.

Как же тихо!

Я стою, не шевелясь, молча, и даже дышу как можно спокойнее.

Эй опирается ладонями о плиту. На какое-то время, кажется, он забыл о глинтвейне. Потом достает из холодильника апельсин и чистит его. Кухня мгновенно наполняется свежим запахом цитруса. Эй забрасывает дольки в кастрюлю. Добавляет горошины душистого перца и щепотку мускатного ореха.

– Чего ты боишься, девочка? – не оборачиваясь, спрашивает Эй, затем отрезает ножницами уголок пакетика с гвоздикой, добавляет специи в вино, помешивает его большой деревянной ложкой.

Сейчас я ничего не боюсь, Эй.

Он поворачивается ко мне, и я вижу его взгляд – глубокий, жгучий, призывный.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки.

Эй стоит, замерев, затаив дыхание.

Я расстегиваю вторую пуговицу.

Мгновение – и он налетает на меня вихрем.

Треск ткани, звяканье пуговиц о пол, горячие пальцы, горячие губы.

Я словно прыгаю со скалы в море.

Я лечу.

Потом мы лежим на диване в гостиной, в камине потрескивают дрова. Я слушаю биение его сердца – спокойное, равномерное.

– А я волновался, что ты мне не дашь, – говорит он, будто сам себе.

Я морщусь.

Ну, почему он все портит?!

Почему вообще мужчины все портят?

Поднимаюсь и обнаженной бреду на кухню в поисках рубашки. В спину мне чиркает зажигалка – Эй прикуривает сигарету.

На кухне висит завеса винного пара – мы не досмотрели глинтвейн. Достаю из холодильника брусок сыра, наскоро его нарезаю. Жую сыр так усердно, будто сутки не ела. Сложно уловимая связь – но так мне лучше думается.

Я не влюблена в Эя. Ну, может, совсем чуть-чуть и в исключительные моменты. И я совершенно точно его не люблю. Спокойно смогу повторить эту фразу вслух – разве что, заикаясь – а это говорит о многом. Когда-то я даже в уме не смогла бы такое выдавить из себя.

К Эю меня влечет физически. Это обалденное чувство – и очень опасное. Потому что ослепляет не хуже влюбленности. Эй может сколько угодно пускать мне пыль в глаза, но я знаю – что-то не так. Да, физически – я вполне привлекательная молодая женщина, но вокруг него, наверняка, вьется много других привлекательных женщин. Одну я не так давно пристально разглядывала в баре. Тогда почему он привязался ко мне? Из-за моего богатого внутреннего мира? Усмехаюсь. У меня даже не было возможности намекнуть Эю на это – не то, что показать.

Может, он извращенец, и его притягивает моя немота?

Мысль настолько неожиданная и, в целом, реальная, что я перестаю жевать.

Допустим. Просто буду иметь это в виду.

Но что мне делать с Сергеем?..

Хранить верность человеку, о котором я ничего не знаю, который живет в тысяче километрах от меня и встречается с другой женщиной? Звучит бредово. Продолжить с ним невероятное прекрасное общение, но проводить ночи с Эем? Это неправильно и неестественно.

Но что в моей ситуации правильно? Что естественно?

Выкидываю в мусорное ведро порванную рубашку и пуговицы, что мне удалось найти на полу. Готовлю тарелку бутербродов с сыром и колбасой и преподношу ее Эю. Он лежит на диване, освещенный лишь отблесками огня в камине, довольный, расслабленный – все это так легко читается по его лицу.

Эй отодвигается, освобождая место для меня и тарелки, но я отхожу за кресло и там, как за ширмой, скрывающей меня лишь наполовину, одеваю майку – уже сухую. Эй доедает бутерброд, делает большой глоток виски и снова закуривает. Сейчас у него такой спокойный и уверенный вид, что я могла бы что-то и выведать. Но я понятия не имею, за какую ниточку тянуть. Так что просто прошу Эя продолжить историю.

– На чем я остановился? – спрашивает он и протягивает мне руку. – Джинсы не надевай.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сажусь рядом с Эем. Он кладет ладонь на мое колено. Ладонь мягкая и горячая.

– Итак: Рената, позднее утро, чердак. Я слышу, как она поднимается по скрипучей лестнице, – медленно, осторожно. Потом делает пару шагов по полу – и замирает. Доски скрипят, выдают ее.

«Я знаю, что ты не спишь», – слышу ее голос, – и сразу – щелчок затвора фотоаппарата.

Открываю глаза. На Ренате – короткие шорты, маечка на широких бретелях – одна бретелька соскользнула на край плеча, сейчас упадет. Коса не перевязана с ночи – растрепанная. И вся Рената – до кончиков пальцев босых ног – такая дикая и такая желанная!

Я хотел казаться спокойным, вальяжным, а был натянутой струной.

Рената. Наедине со мной. И она пришла сама.

– Откуда ты знаешь, что я не сплю? – голос у меня был сиплый, но ведь спросонья часто так, верно?

– У тебя выражение лица неспящего человека. Ты смотрел на меня – только закрытыми глазами.

– Не понимаю, – я улыбнулся.

Она села возле меня. Ее колено оказалось у самой моей руки – чуть шевельнуть пальцами – дотронусь.

– Вот, смотри, – она переключила фотоаппарат в режим просмотра и повернула экран ко мне, но все равно обзор был не очень, поэтому ей пришлось склониться надо мной еще ниже. – Теперь понял?

А я не мог ответить, потому что впервые Рената находилась так близко от меня, что дыхание перехватывало в самом что ни на есть прямом смысле слова. Ее коса упала мне на грудь. Ее локоть касался моей руки. Я чувствовал тонкий запах Ренаты, исходящий от ее теплого, еще сонного тела. А себя я чувствовал животным, учитывая, какую реакцию этот запах во мне пробуждал. Но совесть меня не мучила – главное, Рената не умела читать мои мысли. Главное, в ее глазах я был приятелем, другом.

– Не понимаешь… – она прикусила губу. Так внимательно вглядывалась в мои глаза, будто тот, кто сидел внутри меня, мог оказаться понятливее. – Тогда смотри внимательнее.

Она снова повернула фотоаппарат ко мне экраном и пролистала на несколько снимков назад – пока охристый свет на экране не сменился голубоватым рассветным.

И тогда я увидел… себя.

Фото было сделано на этом же чердаке несколько часов назад – утро тогда только зачиналось. Свет рассеянный, цвета приглушены. Я укрыт этим светом, как и все вокруг, и оттого кажусь частью обстановки, как стопка пыльных книг в углу или старые доски.

Я пока еще не мог уловить, по каким именно деталям, но понимал, что на этом снимке я, действительно, сплю. Может, что-то в необычном повороте головы, особенно спокойном выражении лица, неестественном положении рук.

Пока я думал над этим, Рената возвратилась еще на пару снимков, когда свет был реже и тени мягче. И я снова увидел себя, спящего. Только на этот раз при виде фото у меня стало легонько покалывать в груди – как в детстве, когда мне делали электрофорез. Или когда я понял, что мне впервые придется украсть.

Мне снился кошмар – и теперь я начинал припоминать его: мутные образы, погоня, грязь, удар чем-то острым в спину. Этот кошмар почти по буквам можно было прочитать на моем лице: мученическая складка губ, глубокая морщина на лбу, сведенные к переносице брови. Мое тело казалось слепленным из гипса, хотя я лежал, свободно раскинув руки.

Первая реакция – какого черта?! Я был в бешенстве – она подглядывала за мной, спящим! Без моего ведома! Но эти эмоции длились доли секунды, потому что затем Рената увеличила снимок, и я увидел уже вроде как не себя – а лицо парня, молодого мужчины, который умирает там, во сне, при этом находясь в безопасности на чердаке деревенского дома.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я вырвал фотоаппарат из рук Ренаты. Увеличил кадр, уменьшил. Снова увеличил. Подвигал изображение в разные стороны.

Если забыть, что на фотографии – я, то это… это было произведением искусства. История в одном снимке. Психологический портрет. Слепок подсознательного. И, вместе с тем, это было просто безумно красиво. Меня жутко раздражало, что я не могу увидеть снимок на бумаге, в большом формате, в тот же момент.