Невский романс - Ольга Свириденкова

Юлий Карлович усмехнулся:

— Сомнительно. Я бы, во всяком случае, не выложил.

— А будет выглядеть так, будто выложил! Ведь Вельским и в голову не придет, что никаких долгов ты за них платить не будешь — просто Марасевич отдаст тебе долговые расписки.

— Тысяч тридцать придется заплатить этому прохвосту: хоть он и влюблен в тебя, однако не согласится работать даром!

— Пустяки, ты быстро соберешь эти деньги за счет доходов с имения Полины. А имение, назначенное ей в приданое, кажется, превосходное. Если не ошибаюсь, около тысячи душ.

— Тысяча душ? — переспросил Юлий Карлович. — Звучит заманчиво. Я всегда мечтал сделаться землевладельцем.

— Вот ты и исполнишь свою мечту: разом приобретешь и имение, и красавицу жену, и связи с лучшими российскими семействами. И Полина еще будет считать себя обязанной тебе. Ведь в случае банкротства Жоржу пришлось бы пустить приданое дочери с молотка!

Брат с сестрой переглянулись и разом расхохотались, придя в восторг от своего замысла. За успех предприятия был провозглашен тост, после чего Юлий Карлович, поднялся с кресла и расправил плечи.

Перед его мысленным взором предстало лицо Полины. Нежная кожа с приятным румянцем на щеках, дивные небесные глаза, соблазнительный пухленький ротик. Затем он вспомнил ее белоснежные плечи, стройную талию, небольшую, но идеальной формы грудь. Потом образ Полины сменился другим женским образом, непохожим на первый, но не менее привлекательным. То была уже не хрупкая Флора, а женственная, аппетитная Венера… Статная блондинка с налитой грудью, роскошными волосами и чудными русалочьими глазами. «Да, они не похожи друг на друга, — мечтательно подумал Юлий Карлович, — но в этом-то как раз и заключается вся прелесть. Каждая красива своей, особенной красотой. И если их чередовать, новизна обладания может долго не притупляться».

Встряхнув головой, чтобы прогнать преждевременные мечтания, барон Вульф повернулся к сестре.

— Что ж, Ленора, решено: будем действовать по твоему плану. Но прежде я хочу задать тебе естественный вопрос. — Он посмотрел на нее пристальным, слегка ироничным взглядом. — Что ты желаешь получить от меня за свою помощь?

— Ежегодный пенсион в десять тысяч рублей, — без промедления ответила Элеонора. И, усмехнувшись, прибавила: — Я думаю, что мой план стоит большего, но, зная твою непомерную жадность, прошу хотя бы малость.

Юлий Карлович с минуту молчал.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Ты получишь эти деньги. Если хочешь, завтра же поедем к нотариусу и составим договор.

— Разумеется, — с улыбкой ответила Элеонора. — Доверяй, но проверяй.

17

Приглашение на дворцовый праздник получил и Владимир. Говоря откровенно, он бы гораздо охотней остался дома, но из уважения к тетушке приходилось ехать. Софья Гавриловна настаивала, чтобы именно он представил государю своих кузин.

Сразу после приема Владимир с Александром собирались оставить Петербург. Вещи были уложены, дорожная карета стояла наготове. Путь лежал за границу: через Варшаву в Берлин и далее в Париж. Друзья хотели выехать уже давно, но их постоянно что-то задерживало. Сначала, после восстания, покинуть столицу было невозможно. Потом у двух кузин Владимира, Алины и Катрины, наметились женихи, пришлось списываться с родителями девиц и устраивать помолвки. Наконец вопрос с кузинами был решен, дорога на Польшу открыта, и причины для задержки исчезли.

В последние полтора месяца Владимир почти не выезжал из дома: ему наскучило слушать, как столичная знать на все лады клянет заговорщиков. В самом деле, повсюду — в кофейне ли, театре или в салоне какой-нибудь утонченной графини — разговор неминуемо затрагивал декабрьские события и сводился к нападкам на «шайку отпетых мерзавцев, замысливших погубить российское государство». Какими только эпитетами не награждали участников тайного общества! Их обзывали и чудовищами, и потерявшими разум глупцами, и «трусливыми негодяями, разбежавшимися при первых выстрелах верных правительству солдат».

Поначалу Владимир пытался осторожно защищать несчастных, но куда там! С ним тут же начинали ожесточенно спорить, что-то доказывать, переубеждать. Выходила одна потеря времени, и Владимир перестал бывать в обществе.

Мысленно он уже представлял себя в Париже, в миленькой старинной гостинице с видом на Лувр или Собор Парижской Богоматери. Или на балу в Гранд-опера, среди очаровательных парижских красавиц. Даже в дороге, в маленьком немецком трактирчике за кружкой горячего пунша и порцией ростбифа, ему было бы лучше, чем в опостылевшей столице этой спящей империи.

О Полине Вельской и ее сумасбродном братце Владимир старался не думать. Правда, его немного тревожили рассказы Наденьки о затянувшейся болезни подруги, но Полина поправилась, и он успокоился.

* * *

Прием проходил в огромном бело-золотом зале, с десятками зеркал в золотых рамах, роскошными драпировками из алого муара на двух ярусах высоких окон и гирляндами живых роз на стенах. Изысканные туалеты гостей были под стать обстановке. Особенно потрясали воображение наряды женщин. Большинство явились в платьях со шлейфами, в алмазных диадемах и сверкающих ожерельях, стоивших целые состояния.

В дальнем углу зала стояли император Николай с супругой, окруженные увешанной орденами свитой. Присмотревшись, Владимир узнал среди них в окружении царя отца одного из декабристов, как стали недавно называть участников тайного общества. В той же компании была мать другого декабриста, сестра третьего, брат и хорошенькая жена четвертого. Похоже, Николай держал обещание не преследовать семьи бунтовщиков. И это можно было только поставить ему в заслугу. Но поведения родственников заговорщиков Владимир оправдать не мог.

Можно было понять их растерянность, смятение и, наконец, страх лишиться высокого положения и царских милостей. Но как они могли как ни в чем не бывало искренне радоваться придворному празднику! Конечно, далеко не все родственники декабристов вели себя так, но многие, если не большинство. Они вычеркнули «отступников» из своей жизни, будто те уже умерли. А те ведь находились не так уж и далеко отсюда. Стоило только перейти по льду Неву…

Владимир вспомнил, как той ночью после восстания они с Александром предлагали помочь знакомым заговорщиками бежать за границу и как все отказывались, предпочтя разделить участь арестованных товарищей. И ему сделалось так тошно, что захотелось поскорее уйти отсюда. Он уже сделал два шага в сторону дверей, но Зорич, дружеским чутьем угадавший его мысли, остановил его.