За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр

Шесть локтей — пять шагов. Как ни крути, а выхода не было…

* * *

Плита, прикрывавшая вход, противно заскрипела и нехотя отодвинулась в сторону, открыв проем шириной в ладонь, куда тут же устремился поток веселых солнечных лучей. Кто там? Моисей никак не думал, что сегодня придет кто-нибудь. По его расчетам из темницы он попадет прямо на суд. И дальше — к позорному столбу, под палки палачей. Которые, стоя по обе стороны, начнут методично дробить кости вначале на ступнях, затем голенях, коленях и бедрах, поднимаясь все выше, пока…

Моисей тряхнул головой, прогоняя черные мысли. Прикрыв глаза рукой от нестерпимо яркого света, он уставился на проем, ожидая, что каменная глыба двинется дальше, но за дверью ничего не происходило.

— Моисей, ты там? — он сразу же узнал звонкий шепот. Голос, который еще три дня назад был совсем чужим, а теперь так много значил. Голос верного спутника, который помог сделать немыслимое — переубедить всех двенадцать израильских патриархов.

— Аарон, что ты здесь делаешь? Как сюда попал? Вы что… Аарон, сколько вы заплатили стражникам?

— Да неважно. Ну, собрали мы дебен серебра с вождей. Не в этом дело. Моисей, меня зачем патриархи послали. Сход вовсю идет. А мы не знаем, как быть. Боятся патриархи и вожди сами решать. Запрячь колесницу-то они еще спромоглись, но чтобы норовистыми лошадями править, опасности наметанным глазом издалека замечая, опытный и решительный колесничий нужен. А ты в тюрьме сидишь, вместо чтобы народ вперед вести. Вот и не ясно, как поступать дальше. Ты-то сам, что посоветуешь?

Да что тут думать? Бегите из Египта, обретайте свободу, пока шанс такой есть!

Слова были готовы вырваться наружу, когда Моисей вдруг осознал, что не может одним махом целый народ в неизвестность отправить.

Одно дело, когда по его личной договоренности с фараоном, рабы организовано из Египта уйдут. И будут каждый день от оазиса к оазису двигаться, чтобы в пустыне знойной от жажды не погибнуть. А в Мадиамской стране их примут радушно, как родственников сына первосвященника.

И совсем другое, когда предоставленные сами себе, побредут, куда глаза глядят. Каждый патриарх себя главным возомнит, распри взаимные начнутся. И через неделю, изнывая от жары и умирая от жажды, между огромными барханами, полными мягкого золотистого песка, проклянут они день, когда решились свою пусть несчастливую, пусть подневольную, но все же жизнь, на смерть мучительную променять.

— Аарон, нет у меня готового ответа. Сумеешь со стражниками договориться, чтобы через час еще раз прийти? А я пока поразмышляю, может, что и придумаю.

— Моисей, через час я здесь. Только ты уж вымысли, как нам быть. Будь так добр. А то после речей твоих страстных, я по старому жить больше не смогу. И даже если другие остаться решат, все равно сбегу. Лучше помереть на чужбине, чем дальше так.

Да уж, Аарон. Будь все на тебя похожи, вопросов бы никаких не возникало. Но ведь таких мятежных голов меньшинство. А большинство людей спокойствия хотят. Даже фараон, и тот. Он ведь не об урожае печется, не о том, чтобы египетским людям хлеба хватало, а о том, чтобы они восстание не подняли, да с престола его не скинули. Что тогда о простых пахарях да строителях говорить? Для них ничего страшнее изменения привычного уклада не существует! И сдвинуть их с места можно только двумя способами: выгодой значительной от перемены либо убытком еще большим, если на прежнем месте останутся.

Моисей замер. В голове пронеслась мысль: только что он ушел в сторону от чего-то важного. Важного настолько, что могло даже показать выход в безнадежной ситуации. Что это было? Что? Он думал о переменах, как простые люди их боятся, что Аарон не похож на обычных рабов. Нет, все не то. Что он упустил? Где кроется та мысль, что поможет выбраться из темницы?

Минут через пять отчаявшийся Моисей оставил бесплодные поиски и решил напоследок проведать внутренний мир. Может хоть попрощаться придут обитатели местные. Или чем Гор не шутит, глядишь, и подскажут чего. Надежда, она же на то и дана, чтобы последней исчезать…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Небо по-прежнему затянуто. Сизоватые хлопья тумана, словно дым от костра, сложенного из свежих пальмовых ветвей, проносятся над землей, подгоняемые порывистым ветром. Совсем не спокойно во внутреннем мире.

Даже море, на берегу которого стоял Моисей, яростно обрушивало серые волны на высокий берег, поднимая тысячи брызг. Вместо радостной радуги, что обычно вставала под яркими лучами солнца, над прибоем расстилалась белесая пелена, что не приятной прохладой, а липкой сыростью, противно оседала на лице и руках.

Моисей оглянулся и опять вздрогнул от неожиданности. Никак не мог он привыкнуть к бесшумному появлению жителей внутреннего мира. Прямо за ним, грозно расставив ноги и заложив руки за спину, покачивался вперед-назад Воин. Хмуро опущенные брови и знакомая складка на лбу, выдавали крайнее раздражение. Тяжелый взгляд прищуренных глаз также не предвещал ничего хорошего.

— Ты что, решил себя сгубить? А заодно и нас в придачу? Что ты заладил, шесть локтей, шесть локтей. Да хоть двадцать шесть. Ты думать собираешься или как? Тебе что Мудрец в прошлый раз говорил? Или ты нас совсем не слушаешь? Учти, это твой последний шанс. Другого не будет.

Воин быстро развернулся и зашагал прочь. Моисей проводил взглядом грузную фигуру, пока та не скрылась из виду, а затем вернулся в темную реальность тюремной камеры.

Как ни странно, суровые слова Воина не смутили, а, наоборот, подействовали возбуждающе! Если внутренние помощники рассержены, значит, выход существует, только он, Моисей, его не видит! А значит, еще ничего не потеряно!

В одном Воин был не прав: последние слова Мудреца Моисей помнил крепко.

— Используй Силу людей, используй Силу, — сказал тот на прощанье.

Только Моисей посчитал, что этим советом он уже воспользовался, убеждая израильтян покинуть Египет.

Выходит, не до конца. Похоже, новые испытания на то и даны, чтобы крепче заповедь усвоить.

И тут Моисей вспомнил. Вспомнил ту самую мысль, что показалась такой важной. Опять стало непонятно, как он мог забыть. Ведь это так хорошо сработало в прошлый раз!

Когда через полчаса за отодвинутой плитой послышался знакомый звонкий шепот Аарона, Моисей больше не терял времени. Быстро и коротко он отдал указания верному помощнику и довольный уселся у стены. Теперь оставалось только ждать…

* * *

Рамсеса разбудили около двух часов ночи. Такой приятный сон, в котором молодой фараон объезжал буйного серого жеребца, причем не как принято, не запряженным в колесницу, а сидя прямо на широкой шершавой спине коня и чувствуя коленями теплые бока, этот необычный сон был безжалостно прерван начальником стражи, осторожно коснувшимся плеча Рамсеса.

— Государь, — только и успел он промолвить, как фараон взлетел с ложа, крутанувшись на месте, чтобы через секунду остановиться неподвижно, уставившись безумным взором на воина и направив острием вперед отведенный для удара короткий бронзовый меч.

— Государь, — начальник стражи не шелохнулся: служа под Рамсесом третий год, он знал, что следует делать в таких случаях. — Государь, это я, Джабир.

Долгие секунды, пока разум возвращался к сонному фараону, суженные глаза принимали осмысленное выражение, а меч медленно опускался острием к полу, преданный воин стоял не двигаясь. Наконец, Рамсес пришел в себя.

— Государь, там, на площади, что-то непонятное происходит. То ли рабы взбунтовались, то ли обряд какой совершают, — широким жестом Джабир пригласил фараона пройти к укромному балкончику, откуда открывался обычно такой чудесный вид на Нил и площадь перед дворцом.

Зрелище и, правда, было невиданным. Но никак не чудесным. Длинными рядами, плечом к плечу, стояли тысячи мрачных людей, заполнивших все пространство от храма до берега Нила. Даже на самых больших празднествах, молебнах и жертвоприношениях богам, Рамсесу не доводилось встречать такого множества народа одновременно. Каждый держал в руках факел, что пылал ярким огнем на тонкой верхушке. От тысяч маленьких костров над землей стояло кровавое зарево, которое, отражаясь в бездонной ночи, делало зрелище еще более жутким. Колеблющиеся тени, шорох ветра, неподвижные фигуры — и полная тишина! Никто не кричал, не ругался. Все стояли молча, не издавая ни звука. Наверное, так должно было выглядеть подземное воинство Осириса.