Медвежий угол - Алексей Макеев

– Сначала расскажите, а потом видно будет – стоит ваш рассказ ста рублей или нет…

Легкоступов в отчаянии плюнул и утерся грязным рукавом. Чуть не плача, он заговорил:

– Я больной человек, понятно? Раньше самолеты в воздух поднимал, а теперь сам едва держусь. Любой считает своим долгом об меня ноги вытереть – ну и что с того? Такое с каждым может приключиться – жизнь еще и не такие номера откалывает. Так что нечего тут передо мной нос драть, понятно?

– Никто перед вами нос и не дерет, – ответил Гуров. – Но сделка есть сделка. Переплачивать я не намерен.

– Переплачивать! – возмущенно воскликнул Легкоступов. – Да вы хоть понимаете, о чем речь идет? Вы же менты из Москвы, я правильно понял?

– Понял правильно, – усмехнулся Гуров. – Сформулировал немного грубовато…

– Неважно! – отмахнулся Легкоступов. – Я вижу, тут Мария Ивановна с вами… Муж у нее пропал, знаю… На Черные болота собрались – его искать?

– Ну, допустим, – помедлив, ответил Гуров. Он вдруг почувствовал, что этот жалкий человек сообщит ему что-то очень важное.

– Ну и зря вы туда собрались! – торжествуя, сказал Легкоступов. – Не найдете вы его там. Потому что он в другую сторону пошел – за Моисеев лес, к затопленным шахтам. Вкругаля, на машине это не меньше шестидесяти километров будет, а напрямую туда пешком идти надо.

– К затопленным шахтам? – переспросил Гуров. – А вы это откуда знаете?

– Беседовал я с ним, со Смигой, – важно ответил Легкоступов. – Как раз когда он туда направлялся. С собакой он был, при ружье… раз не вернулся, значит, худо дело!

– А с какой стати он с вами откровенничать стал? – спросил Гуров.

– Думаете, со мной уже ни один человек знаться не хочет? – с кривой улыбкой проговорил Легкоступов. – Между прочим Павел Венедиктович меня уважал… И Костя Подгайский всегда с сочувствием… Это ведь я его на мысль о затопленных шахтах навел! – горделиво сообщил он.

– Как это понимать? – осведомился Гуров.

– А так и понимайте, – отрезал Легкоступов. – Дадите сто рублей?

– Пятьсот дам, – сказал Гуров. – Только откровенно! – он, не торопясь, полез во внутренний карман, достал бумажник, отсчитал пять сотенных купюр и протянул их Легкоступову.

У того на лбу выступил пот. Глядя как завороженный на деньги, он пробормотал, задыхаясь от счастья:

– Серьезно? Это мне? Вот угодили, гражданин начальник! Это ж теперь король с такими бабками!

Он схватил деньги и запихал их поглубже в карман. Потом с благодарностью посмотрел на Гурова и услужливо сказал:

– Извиняюсь, конечно, за свой неприглядный образ жизни – я действительно выгляжу свинья свиньей. Но если речь идет о серьезных вещах, душа моя по-прежнему радуется и негодует. Я сам разыскал Костю, когда он в поселок приехал. Сказали мне, мол, человек заразу тут ищет. А чего ее искать? Я его сразу нашел и надоумил. Дело в том, что когда я еще при деньгах был и с родственниками еще не со всеми переругался, ко мне в гости брат приезжал двоюродный. Он в Светлозорске на химическом заводе работает – каким-то начальничком… Вот он мне еще тогда и намекнул, что из Наката лучше перебираться, потому что скоро тут все передохнут как мухи. Выпивши мы оба были крепко – вот он и намекнул. Так-то из него и слова не вытянешь.

– А при чем тут затопленные шахты? – спросил Гуров.

Легкоступов махнул рукой.

– Так все просто, – сказал он. – Брат мой по отходам специалист. У них же там отходы производства, правильно? Отрава страшная! Куда-то девать их надо? Вот и придумали – за Моисеев лес возить и в затопленные шахты сбрасывать. Там места глухие – это с одной стороны… А с другой стороны, там дорога имеется – старая, но довольно приличная. Вот они по ночам грузовики пригонят, бочки поскидывают под землю – и назад. Дешево и сердито. Только бочки под землей гниют, и вся отрава – фью-ю-у-у! Насыщает здесь все вокруг. Пропитывает почву и воду.

– А почему вы думаете, что Смига в те места пошел? Что ему-то там делать? – поинтересовался Гуров.

– Не знаю, – твердо сказал Легкоступов. – Он со мной не делился. Только я думаю, он что-то заподозрил. Туда ведь Костя собирался – перед тем, как погибнуть. Вот Смига и засомневался, я думаю. Костя-то в одно место собирался, а тело нашли совсем в другом! А раз Смига нашел, значит, он еще что-то знал такое, чего никто больше знать не мог…

– А почему вы никому не рассказали про затопленные шахты, про своего брата и вообще? – пытливо спросил Гуров. – Почему только сейчас?

– Ну вы даете! – горько сказал бывший летчик. – Как это никому? Косте я рассказал – раз! Смига знал – два! Вам – уже три! А колоться перед следаком из Светлозорска… Или перед нашим Заварзиным – извините-подвиньтесь! Да они все тут повязаны! Они же меня первые после таких признаний в ту же самую шахту и спустили бы! А мне жизнь еще не надоела, хотя, по существу, она может показаться совершенно ничтожной – это я признаю.

Последние его слова прозвучали чересчур напыщенно, но Гуров сделал вид, что не заметил этого. Он на минуту задумался, и это обеспокоило Легкоступова. Волнуясь, он заговорил снова:

– Вы что – не верите мне? Но я вам ни слова не соврал, клянусь! Смигу вот как вас сейчас видел. И не пьяный я был тогда, нет… А с Костей мы выпивали, правда, но понемногу. Он в этом вопросе очень воздержанный был человек – мне, увы, подобное недоступно! Но, между прочим, абсолютно негордый. Вот Дмитрий Тимофеевич Шагин – тот не такой. Тот со мной заговорить побрезгует, это точно! И хотя он человек правильный и за поселок душой болеет, а к нему я исповедаться не пойду, хоть ты меня режь. Потому что у меня тоже гордость есть. Может, кто и думает, что у Легкоступова в душе ничего не осталось, а на самом деле…

– Послушайте, но мне говорили, что Подгайский собирался в последний раз на Черные болота, – сказал Гуров. – Ни слова о Моисеевом лесе и затопленных шахтах…

– Кто говорил-то? – устало пробормотал Легкоступов. – Сволочь какая-нибудь… Мозги вам пудрила.

– Не исключено, – согласился Гуров. – Ну тогда мы поехали. Фомичев-то знает, как к Моисееву лесу проехать?

– Учитель все должен знать, – вяло сказал Легкоступов. – А не знает, так спросит. Я, честно говоря, тут пас! По лесам ходить не любитель. Мне небо подавай! – Про небо он сказал механически и не слишком убедительно, скорее по привычке.

– Да, небо… – неопределенно проговорил Гуров и протянул Легкоступову руку. – Ну, спасибо! Проверим мы вашу версию. Может быть, нам повезет. И тогда, обещаю, в поселке все изменится!

Легкоступов на его слова не отреагировал – вспышка активности у него закончилась, и теперь наступил некий откат. Бывший летчик сгорбился, сделался серым, глаза его помутнели, а руки начали трястись отвратительной мелкой дрожью. Он кое-как ответил Гурову на рукопожатие, развернулся и, покачиваясь, побрел прочь.

Гуров с сожалением посмотрел ему вслед и вернулся к машине.

– Знаете, где Моисеев лес? – спросил он у Фомичева.

– У-у! Это кругом ехать надо! – настороженно сказал учитель. – А зачем вам? Неужели этот вам что-то наплел?

Мария пристально посмотрела на обоих и резко сказала:

– Мы едем на Черные болота! Павел Венедиктович наверняка туда пошел. Значит, и выдумывать тут нечего!

– А вы ведь не знаете, куда он пошел, Мария! – негромко, но твердо сказал Гуров. – Он вас в это не посвящал – сами жаловались. Поэтому едем мы в Моисеев лес, к затопленным шахтам – Легкоступов божится, что Смига туда пошел. Похоже, не врет.

– Там глухомань, и я там ничего не знаю, Лев Иванович! Машину придется бросить! – уныло сказал Фомичев. – Заблудимся мы там.

– А собаки на что? – подмигнул Гуров.

Глава 14

Моисеев лес был пуст и мрачен. Туман уже рассеялся, но в лесу от этого не сделалось светлее. Вокруг беспорядочно и часто торчали чахлые почерневшие стволы. Сосны в этих местах казались выцветшими и облезшими. Остатки хвои на ветвях были мертвенного желтого цвета. Все пространство между деревьями загромождали сгнившие стволы, сухие ветки, трухлявые пни. Набухшая влагой прель под ногами издавала при каждом шаге противный хлюпающий звук.

Даже у Гурова поубавилось сначала оптимизма, лишь только они попали в то место, которое учитель совершенно справедливо называл глухоманью. Оно выглядело так, будто здесь никогда прежде не ступала нога человека. Это было обиталище нечистой силы, лесных духов, ночных кошмаров – трудно было представить себе, что в этом лесу тоже иногда светит солнце и поют птицы.

Впрочем, Гуров очень сомневался в том, что птицы здесь обитают. Пробираясь сквозь бурелом, он внимательно присматривался ко всему и приходил к неутешительному выводу, что все здесь подтверждает справедливость старой поговорки «Чем дальше в лес, тем больше дров». Действительно, по мере того как они углублялись в чащу, вокруг появлялось все больше дров и все меньше здоровых полноценных деревьев. Моисеев лес был почти мертв. Но именно этот печальный факт опять вдохновил Гурова. Он все больше убеждался, что в словах Легкоступова было много правды.