Эксперт № 07 (2013) - Эксперт Эксперт

Появление на российском рынке новых моделей смартфонов Sharp в этом контексте выглядит как сенсация. Sharp возвращается в нашу жизнь, легенда оживает. Вообще-то смартфонами Sharp во всем мире пользуются уже давно, просто до сих пор японцы почему-то обходили наш рынок. Тем эффектнее вышло возвращение. Что касается смартфона, то он, во-первых, легче большинства соразмерных конкурентов, а во-вторых, сделан так, что при тех же габаритах кажется меньше. Работает он на Android, дополненном оболочкой Feel UX. Оболочка достаточно удобная и исправляет многие огрехи базового Android, впрочем, по желанию ее легко убрать. То есть это качественный и современный смартфон. Возможно, другие не хуже, но это же Sharp!

Hermès и Comme des Garçons выпустили совместную коллекцию шелковых платков под названием Comme Des Carrés. Это история про то, что получится, если соединить две культовые марки, одна из которых символ классики и гармонии, а другая — деконструкции и авангарда. А получилась невероятно красивая и остроумная коллекция, где классические принты Hermès будто обработаны в графическом редакторе человеком с очень специфическим складом ума. Такой человек — создательница марки Comme des Garçons Рей Кавакубо, которая говорит, что добавила абстракции к «картинам» Hermès. И вот на легендарных шелковых каре проступили черные полосы, странные надписи, круги и клетка. В коллекции две линии: «Черное и Белое» (продается только в бутиках Comme des Garçons в Париже, Нью-Йорке и Токио) и «Цвет» (доступна в concept store, принадлежащем Кавакубо Dover Street Market в Лондоне и Токио). Стоят каре в зависимости от размера от 330 до 1500 фунтов стерлингов.

Caswell-Massey занимает почетное четвертое место в списке старейших американских косметических компаний. Начиналось все в 1752 году в аптеке города Ньюпорт. Фармацевт Хантер кроме лекарств делал одеколоны и мыло, что тогда составляло весь необходимый мужской уход. Собственно, потому эта мужская линия и называется Caswell-Massey 1752. Классику безупречного качества полюбила американская элита: среди постоянных клиентов Caswell-Massey были американские президенты Джордж Вашингтон, Авраам Линкольн, Дуайт Эйзенхауэр, Джон Ф. Кеннеди, а мыло для бритья Caswell-Massey до сих пор поставляется в официальный гостевой дом президента США. 18 февраля в Америке отмечается День президента, и специально к этой дате выпущена Caswell-Massey Presidential Soap Collection. Винтажная коробочка с тремя кусками мыла: Almond Cold Cream (выбор Эйзенхауэра), Number Six (выбор Вашингтона) и Jockey Club (выбор Кеннеди) — идеальный подарок любому мужчине на 23 Февраля. Во-первых, мылом пользуются все, даже те, кто не бреется, во-вторых, оно сделано по традиционной технологии и из натуральных компонентов. А в-третьих, согласитесь, есть замечательная ирония в том, чтобы дарить мыло с именами американских президентов на главный советский мужской праздник в современной России.

Славный внук, Меценат, праотцев царственных

Максим Соколов

Коммуникация, произведенная товарищем министра связи и массовых коммуникаций А. К. Волиным на научно-практической конференции журфака МГУ, привлекла общее внимание, ибо товарищ министра явился в ней, натурально, Мефистофелем. Имеется в виду сцена из 1-й части трагедии, когда дух отрицанья, прикинувшись Фаустом, читает юному студенту курс введения в специальность. Читает с особенным цинизмом, а под конец и вовсе расходится. «Ну, речь педантская порядком мне приелась: // Мне сатаной опять явиться захотелось».

Единственное различие в том, что у Гете студент почтительно внимает наставнику, тот снисходительно принимает его поклонение: «Суха, мой друг, теория везде, // А древо жизни пышно зеленеет!», — тогда как на журфаке МГУ студенты восприняли курс введения в специальность с меньшим пиететом, восклицая: «Прочь, порожденье грязи и огня!» Так исправляется наш век.

Наибольшее неприятие аудитории вызвало следующее место из выступления белодомовского Мефистофеля: «Журналист должен твердо помнить, что у него нет задачи сделать мир лучше, нести свет истинного учения, повести человечество правильной дорогой… Надо четко учить студентов тому, что, выйдя за стены этой аудитории, они пойдут работать “на дядю”. И дядя будет говорить им, что писать и что не писать. И как писать о тех или иных вещах. И дядя имеет на это право, потому что он им платит».

Немного лишь в других словах о том же говорил В. И. Ленин в статье «Партийная организация и партийная литература», А. К. Волин тут по нынешней плагиаторской моде обширно цитировал без ссылок и кавычек, но мы не ВАК и не Институт марксизма-ленинизма и обратим внимание на другое.

Будь все так, как описали Ленин и Волин, картина тоже была бы недостаточно приглядной, но везде люди живут и при отсутствии абсолютной свободы расширяют — в меру обстоятельств, сил и таланта — рамки несвободы. В одном с Ильичом не поспоришь: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». В старом романе Фейхтвангера «Успех», описывающем Баварию в начале 20-х гг. прошлого века, промышленный магнат фон Рейндль, на вопрос редактора принадлежащей ему газеты, правильно ли она написала, дает ответ: «Вы вольны писать все что угодно. Просто, если вы напишете не то, вас выгонят». Вроде бы и не Ленин и даже не Волин, но как же по-ленински.

Беда в другом. Чтобы дядя говорил, что писать, чего не писать и как писать о тех или иных вещах, дядя как минимум должен это сам для себя понимать. А между тем с этим имеются большие проблемы. Бывает — и довольно часто — так, что деньги у дяди есть, но прочих качеств (в первую очередь умственных) нет, и как быть с таким дядей, самый цинический Мефистофель не объяснит.

Дядья обыкновенно подразделяются на следующие категории:

а) дядя, которого влечет нажива от самого газетного (resp.: другого медийного) бизнеса. В плане рационального поведения этот случай самый благоприятный, ибо такой дядя с его девизом «Кормимся, Ваше сиятельство» сам понимает, что fas и что nefas, и другим объяснить в состоянии. Называть таких медийно опытных дядей нет надобности — они живут средь нас и всем известны;

б) дядя, который не получает непосредственной существенной выгоды от газеты, сама газета, радиостанция etc. может быть даже убыточной, но благодаря умной постановке дела мнение, выраженное газетой, оказывается весомым или даже решающим. Причем в весьма важных вопросах, цена которых такова, что вполне окупает убытки от собственно газеты. Наиболее успешным таким дядей был В. А. Гусинский со своим Уникальным Журналистским Коллективом, и дело его не вполне погибло в 2000 г. Иные дядья здравствуют и поныне;

в) дядя, который в собственно газетном деле не является ни сребролюбивым, ни властолюбивым (деньги и власть он получает из других источников), а наслаждением его является покровительство Шекспирам и Мольерам как таковое. Лишь попутно этот дядя надеется, что резвые нимфы сбегутся к нему и произойдет еще многое приятного в том же духе. Например, что писатели и артисты будут слагать ему оды: «Славный внук, Меценат, праотцев царственных, // О, отрада моя, честь и прибежище!» В прежние века такой вид покровительства словесности вообще являлся преобладающим, в более поздние времена такие дядья являлись в образе Людвига II Баварского и Ю. М. Лужкова.

Разновидности дядьев воплощают в себе: первые — страсть к злату, вторые — властолюбие, ибо приятно ощущать себя громовержцем или, в другом варианте, утонченным кукловодом, третьи — любовь к почестям, ибо лестно быть Медичи, хотя бы даже и в трехрублевом варианте. Конечно, такие чистые типы встречаются редко, обыкновенно в дяде наблюдается смесь мотиваций, но ценным свойством всех вышеперечисленных дядьев является сознательность. Они знают, что делают и что побуждает их заниматься медийным промыслом, соответственно, и творческие работники понимают дядю, отчасти отождествляют свои и его интересы, и газетное дело цветет, аки вертоград. Или, по крайней мере, как-то прозябает.

Наш век, однако, породил новый тип дяди. Новый дядя является драгоценным инвестором, ибо творческие работники, любя деньги, в то же время искренно не знают и не хотят знать, откуда они берутся, — для этого есть дядя. В то же время дядя, тянущий лямку и дающий деньги, столь же искренно не понимает, зачем ему это надо, и не только под микрофон, но даже и на духу, без всякого микрофона, затрудняется объяснить, за каким чертом его понесло на эту галеру, а только задается вопросом: «Как это я дошел до жизни такой и что это вы, господа, со мною делаете?» Работники все более раздражаются прижимистостью дяди, тот не меньше раздражается необходимостью содержать параситов, смысл какового содержания ему непонятен, взаимное раздражение нарастает, покуда лавочка не закрывается. Параситы отмечают, что дядя умучен жидочекистами, после чего идут делать мир лучше и нести свет истинного учения к новому дяде. Затем цикл повторяется.