Эксперт № 07 (2013) - Эксперт Эксперт

— Справки СЭС о чем?

— Если вы хотите взять ребенка, в пакет документов зачем-то входит справка СЭС о состоянии жилья, которую вы должны ждать месяц, при этом на практике эта СЭС даже не ходит к вам домой. Опека все равно сама осматривает жилье. Еще справка из милиции о судимости, которую месяц надо ждать.

— Кто придумывает эти правила?

— Это общая тенденция усиления контроля. Единственное, что наше государство умеет, — контролировать. Говорят же, что у нас страна победившего Паркинсона. Система контроля начинает работать сама на себя. Сейчас учителя смеются, что школа превратилась в место, где дети мешают учителям работать с документами для вышестоящих инстанций. Опекуны и приемные родители, если получают пособие, должны отчитываться о своих расходах. Не просто чеками, а чеками из супермаркетов, где написано название товара. И на полном серьезе сидят люди с карандашом и чеки, за месяц собранные, строчка за строчкой проверяют: не попались ли там где-нибудь сигареты или пиво? В этом нет никакой необходимости, и это создает трудности множеству людей. На Украине действует опосредованный контроль. Сотрудники опеки видят ребенка раз в полгода. В школу он ходит, в детский сад ходит, и если бы голодал или ходил в обносках, это было бы заметно. И этого достаточно.

— Украина более продвинута, чем мы, в семейном устройстве?

— Украина на порядок более продвинута, и это произошло после 2004 года. С тех пор они вполовину уменьшили число детей-сирот в детских учреждениях. У них есть регионы, где ни одного ребенка младше восьми лет нет в детских домах. Не считая каких-то очень тяжелых инвалидов.

Главное, что это не просто количественные результаты, это качественные результаты. У них есть службы, у них подготовленные специалисты по работе с семьями. Их тоже не хватает. Я туда езжу, провожу какие-то занятия. Понятно, текучка там, зарплаты небольшие, но специалисты есть. Есть базовый профессиональный слой, который может укорениться и стать почвой для будущего роста.

— Есть ведь и в России регионы, где удается сравнительно много детей устраивать в семьи?

— Все держится на человеческом факторе. Где-то губернатор или кто-то из чиновников высшего эшелона обратил внимание на проблему — и там есть результаты. В любом регионе начинаешь копать, и ты приходишь к конкретному человеку, на котором это держится. Даже на низовом уровне так может быть. На уровне конкретной опеки. Вот в Московской области, например, есть примеры, когда рядом два района, а разница с семейным устройством больше, чем в двух соседних европейских странах. Потому что в одной опеке одни люди работают, а в другой — другие. Потому что одни костьми ложатся, чтобы ни один ребенок не ушел в систему, а другим все равно. Угадайте, кто из них на лучшем счету у начальства, а кто из них через три года выгорит и просто уйдет.

— Несколько лет назад в России шли споры о патронатном воспитании — когда детей из детских домов передают в семьи, эти семьи получают профессиональную поддержку от сотрудников детского дома и сами становятся, если можно так сказать, профессиональными воспитателями. В итоге патронат был сведен на нет. Как вы оцениваете этот опыт?

— К проблеме передачи детей в семьи можно подходить с двух сторон — со стороны семьи и со стороны ребенка. Были организации, клиентами которых были семьи, и они помогали семьям найти ребенка, пройти органы опеки, собрать бумаги. Изначально это как агентство по усыновлению. Отсюда и неприятие патроната. Они видят систему детских домов исключительно как враждебную, из которой нужно ребенка вырвать. А я и мои коллеги исходили из того, чтобы найти семью для ребенка. Когда ты находишься в учреждении, которое устраивает детей в семьи, как, например, 19-й детский дом, в котором я работала (на базе 19-го детского дома в Москве был создан ведущий в стране центр патронатного воспитания. — « Эксперт» ), это по-другому: ты видишь детей. И ты ищешь, кому бы их можно было устроить. И для тебя эти люди не клиенты, для тебя клиент — ребенок. А эти люди для тебя партнеры, которых ты вовлекаешь.

Патронат — это профессиональная замещающая семейная забота. Ключевое слово — профессиональная. Это для людей работа, это реализация — их этому учат, там есть система профессионального роста. Там есть система поддержки от выгорания. Нынешняя форма возмездной опеки не предполагает профессиональной составляющей и сопровождения со стороны педагогов, психологов.

— Что можно сделать у нас в стране для передачи сирот в семьи?

— Трудно на этот вопрос ответить, потому что есть два пласта: как по уму и что в реальности. По уму, например, хороша идея централизованной структуры, занимающейся проблемой детей-сирот, потому что сейчас они размазаны между ведомствами: Минздрав, Минсоцзащиты, Минобр. Нам нужна реформа всей системы защиты прав детей-сирот — сверху донизу. Конечно, должен быть центр этой реформы. Но в той реальности, которую мы имеем сейчас, понятно, к чему это приведет. Структуру создадут, возглавит ее условный Астахов или там Лахова, и это будет конец! Потому что это будет еще в тысячу раз хуже, чем нынешняя размазанность и бардак, когда в этом бардаке хоть как-то можно лавировать, лавировать, да вылавировать.

На Украине реформа прошла после 2004 года, когда было обновление, когда стало возможно строить систему, которая работает на результат, а не на самоподдержание и на обращение к себе финансовых потоков. У нас настолько все ненормально и неправильно вообще, целиком, что ожидать, что в одной какой-то сфере будет по уму, — просто наивно. Сейчас надо готовиться, работать, чтобы были хотя бы специалисты, продумывать действия, чтобы, когда появится возможность, что-то сделать в масштабе страны, уже иметь программу.     

Снести нельзя использовать

Ирина Осипова

Чтобы сохранить архитектурное наследие российских городов, государство вынуждено находить общий язык с частными инвесторами. Отработанных схем взаимодействия пока не существует, но власть и бизнес делают серьезные шаги навстречу друг другу

Дом Муравьевых-Апостолов в течение 12 лет реставрировал на собственные деньги потомок декабристов, живущий в Швейцарии

Фото: ИТАР-ТАСС

Произнесите слова «старая Европа», и тут же возникнет зрительный образ — узкие и кривые мощеные улочки средневековых городов, ренессансные дворики с аркадами, парадные дворцовые ансамбли. У каждого города с историей — свое запоминающееся лицо. Воспроизвести в памяти лицо российского города, будь то столица или уездный город N, гораздо труднее. Петербург с дворцами вдоль рек и каналов из последних сил пытается сохранить сложившийся за три века образ, но в целом картина удручающая. Историческая застройка, за исключением небольшого круга ключевых памятников вроде Кремля или Зимнего дворца, если не уничтожается сознательно и не вытесняется стеклянными башнями, то разрушается естественным образом от времени и халатности. Традиционно в нашей стране охранительная функция лежит на плечах государства, но оно с ней не справляется. «Военторг», гостиница «Москва», вырубленный Александровский сад в Москве и покалеченный Летний в Петербурге, уничтоженные интерьеры «Детского мира» на Лубянке и снесенный стадион «Динамо» — лишь краткий список самых громких и очевидных потерь последнего десятилетия. А в российской глубинке утратам нет числа. На практике нигде в мире даже самые богатые страны не в состоянии поддерживать исторические здания целиком за свой счет. К сохранению культурного наследия привлекается частный капитал, вопрос только в степени и правилах его участия.