Дочери без матерей. Как пережить утрату - Хоуп Эдельман

считает, что даже при наличии времени на подготовку нельзя ощутить смерть до того, как человек умрет. «Вы можете предвидеть ее, и, конечно, вам будет легче воспринять ее, как в случае с насильственной смертью, – поясняет Гарбер. – Но в конечном счете подготовка к утрате почти не имеет смысла. Пока человек рядом, говорит, смеется и плачет с вами, он жив. Вот и все».

Это действительно так, когда мама по-прежнему энергична и жизнеспособна, но на поздних стадиях многих болезней человек страдает от ужасной боли, если вообще находится в сознании. В такой ситуации долгие периоды предварительного горевания зачастую осложняются возмущением дочери из-за того, что ее жизнь приостанавливается. Но главное – ее беспокоит тайное желание, чтобы мать наконец умерла.

«Когда пациент серьезно болен, дочери, особенно дочери-подростки, желающие стать самостоятельными и проводить больше времени с друзьями, на каком-то уровне просто хотят, чтобы все скорее закончилось, – утверждает Арлин Инглендер. – Это значит, что они желают, чтобы их мать умерла, потому что хотят вернуться к нормальной жизни. Подобные мысли вызывают у них огромное чувство вины».

«Женщины должны понять, что в моменты большого стресса такие мысли нормальны, – говорит Инглендер. – Таково человеческое желание – жить счастливой, здоровой и продуктивной жизнью. Очень тяжело видеть, как любимый человек страдает от боли, и знать, что он не наслаждается жизнью. Когда мы желаем любимому человеку смерти не только потому, что хотим избавить его от боли, но и потому, что хотим жить нормальной жизнью, это не хорошо и не плохо. Такова природа человека».

Бет и ее сестра Сесиль вспоминают, как скорбели по больной матери на протяжении 21 месяца. Или почти скорбели. В их семье слово «рак» считалось синонимом смерти. Никто не произносил его после того, как матери поставили диагноз, никто не обсуждал неблагоприятные прогнозы. Сестры видели, что здоровье их мамы ухудшается и она неизбежно умрет. Тем не менее они пытались скрыть свой страх от родителей, которые продолжали изображать оптимизм и надежду. Поэтому плакали в машине, пока ехали к родителям, улыбались и притворялись счастливыми во время общения с ними, а затем снова плакали в машине по пути домой. По их мнению, если бы они открыто выразили горе, подорвали бы состояние семьи.

Сегодня Сесиль понимает, как плохо на ней сказался тот период. «Я долго приучала себя никогда так не жить, – тихо говорит она. – Я привыкла притворяться, жить в постоянном стрессе и паниковать от любого звонка. Я начала скорбеть по матери лишь полгода назад, хотя с момента смерти прошло больше года. Теперь я немного выдохнула. И поняла, что на самом деле очень злилась на маму за то, что она не говорила о своем состоянии и заставляла меня притворяться. Это понимание все изменило. Оно возникло внезапно, – Сесиль щелкает пальцами, – но пришлось ждать больше года».

Когда дочь видит, как угасает ее мать, она испытывает постоянную травму. Чувствует себя беспомощной, злится и боится одновременно. Она то пытается защитить свою мать, то злится на нее. Этот «танец» признания и отклонения может длиться годами.

26-летней Холли было 12 лет, когда ее матери диагностировали рак яичников, и 15 лет, когда та умерла. Она – младшая из троих детей. Во время нашего разговора, который длился 2,5 часа, она едва не расплакалась, вспомнив, как ее мама безуспешно боролась с болезнью, а сама она, будучи подростком, злилась и переживала из-за своей беспомощности.

Я помню, как один раз мама вернулась домой с химиотерапии. Она всегда была сильной женщиной, поэтому сама ездила на процедуру. Мне было 14 или 15 лет, у меня еще не было прав, и я не могла отвозить ее в больницу. Она долго продержалась после всех сеансов химиотерапии, чтобы управлять машиной. Но в тот день она вошла в дом, села за кухонный стол, не раздеваясь, и ее вырвало на саму себя. Это было ужасно. Очень страшно. Очень больно. Тот случай глубоко отражал ее болезнь. Маму вырвало на зимнее пальто. Жизнь вышла из-под контроля. Мне стало очень больно. Я сильно испугалась. В тот момент почувствовала огромную волну любви к маме вперемешку со страхом и беспомощностью. Я хотела позаботиться о ней так, как она заботилась обо мне, когда я болела, но не могла этого сделать.

Однажды я написала в своем дневнике, что, если мама поправится, в наших отношениях будеттрещина. Слишком травматично видеть ее в таком состоянии и так долго. Как я могла простить ее за то, что она вселяла в нас страх и печаль? Теперь я понимаю, что, если бы мама поправилась, мы были бы счастливы. Но ее болезнь настолько травмировала меня, что я долго думала, что не смогла бы вернуться к нормальной жизни с мамой.

Мама, вернувшаяся домой с сеанса химиотерапии, не была той матерью, на которую Холли равнялась предыдущие 12 лет. «Новая» мама казалась подростку беспомощной и слабой. Побочные эффекты химиотерапии, такие как тошнота, облысение, потеря или набор веса, а также последние стадии СПИДа и других прогрессирующих заболеваний могут превратить когда-то энергичную мать в человека, которого дочь будет бояться или отвергать. В обществе, где ценится женская красота, больная мать становится изгоем. Дочь чувствует себя неполноценной и стыдится ее.

Способность матери принять перемены в своей внешности посылает дочери четкие сигналы о болезни, стрессе, женственности и теле. Например, мать, которая спокойно отнесется к облысению, покажет дочери, что женщину определяет не внешность. Но если она впадет в депрессию и откажется выходить из дома, дочь будет стыдиться ее.

25-летняя Ронни, которой было 16 лет, когда ее мама умерла после четырех лет химиотерапии, говорит: «Я всегда восторгалась горделивостью своей мамы. В детстве я красилась ее косметикой и хотела выглядеть так же хорошо, как она. Но в какой-то момент лечения она, по ее словам, стала выглядеть ужасно. Она смотрела в зеркало и говорила: «Это ужасно. Я выгляжу невыносимо. Теперь ты меня ненавидишь?» Мама не разрешала приходить своим друзьям, потому что не хотела, чтобы они видели ее неидеальной». Сама Ронни относит себя к типу женщин, «которые красятся, даже если идут в поход». Она признает, что в дни, когда ощущает себя уродливой и подавленной, тоже не выходит из дома.

Впитав тревогу матери из-за перемен во внешности, после ее смерти дочь всеми силами старается отвоевать тело, которого лишилась ее мама. Стараясь контролировать внешность, чего не могла делать ее мама, она установит для себя строгие стандарты физического совершенства. Каждый волосок должен быть красиво уложен,