Сапфировый перстень - Крис Уэйнрайт

— Мадине пришлось труднее, чем тебе, ее знобит после ваших приключений, а так здесь тепло, — ответила Денияра. — Да и я люблю смотреть на твое тело, когда ты без одежды.

— Уф! — выдохнул он с облегчением. — Милостивая Иштар, и натерпелся же я страху!

— Можешь рассказать, что было с вами? — Денияра пристально смотрела на него.

— Лучше потом, — притягивая ее к себе, ответил Конан. — Я очень соскучился по тебе за последнее время.

— Прямо сейчас? А Мадина? — слегка противилась Денияра.

— Пустяки, видишь, она крепко спит, — расстегивая на ней одежду, ответил Конан.

Он не хвастал. Сил у него на самом деле было много, в чем Денияра могла убедиться тут же — и не один раз.

Глава одиннадцатая

Так ты посмел ослушаться меня? — Лиаренус трясся от ярости и, брызгая слюной, осыпал ругательствами съежившегося от страха гирканца, валявшегося у него в ногах и умолявшего о пощаде. — Отродье шелудивого пса! Ты хочешь, чтобы я отправил тебя на поляну? Добавьте! — Колдун кивнул двум рабам, вооруженным бичами из воловьих жил.

— О! Пощади! Ты же знаешь, как я предан тебе! — вопил несчастный.

Рабы знали свое дело, удары сыпались на гирканца один за другим с мерностью маятника, разрывая в клочья одежду и оставляя на теле длинные багровые полосы, которые на глазах вспухали и начинали сочиться каплями крови.

— Клянусь рогом Нергала, ты еще пожалеешь, что появился на свет, ленивое порождение верблюда! — Горбун дал знак прекратить избиение и, наклонившись к гирканцу, вцепился ему в плечи своими длинными тонкими пальцами. — Ты сговорился с ним? Отвечай!

— Нет! Нет! Мой повелитель, нет! Я подумал… я подумал, что он крепко спит, и решил дать ему напиток утром. — Гирканец пытался поймать сапог Лиаренуса и запечатлеть на нем свой поцелуй, но удар плети вновь отбросил его на землю.

— А-а-а! — завыл бедняга, катаясь по земле в тщетной попытке увернуться от ударов.

Под вопли избиваемого слуги Лиаренус размышлял, как же ему поступить. Все-таки лишиться этого гирканца — значит добавить самому себе лишние хлопоты: надо приставить к этому делу нового человека, пока обучишь его, пройдут дни, а время не ждет. С другой стороны, он может затаить зло, и тогда на него совсем нельзя будет положиться… Горбун еще раз бросил взгляд на несчастного и решил, что, пожалуй, пока с него хватит.

— Оставьте его! — приказал он палачам.

Те послушно опустили бичи, заученными движениями обернулись назад, взяли большой кувшин и окатили водой свою жертву, которая не подавала признаков жизни. Гирканец застонал и мутным взглядом обвел стоявших перед ним. Сознание вернулось к нему, и он вновь попытался подползти ближе и облобызать сапог своего повелителя.

— Безмерна твоя доброта… — еле шевеля запекшимися губами, прошептал слуга. — Я… я сделаю все… я искуплю… — Голова несчастного вновь ткнулась в обильно политый собственной кровью песок.

— Отнесите его к Колченогому Карбану, пусть приведет его в чувство, — приказал Лиаренус рабам и направился к выходу из подземелья, бормоча себе под нос ругательства.

Колдун всегда начинал утро с обхода своих владений. Сперва, как обычно, он садился на своего любимого гнедого рысака и направлялся на пастбище, где под присмотром троих пастухов паслось стадо круторогих стигийских быков. Этих быков он за очень большие деньги приобрел несколько лет назад и очень дорожил ими: их кровь была самой питательной, она больше всего подходила для его дел. Увидев сегодняшним утром, что одного пастуха нет, Лиаренус, дав шпоры коню, поскакал в поместье. Тотчас по его приказу десяток всадников обшарили все поля и перелески в округе, но пастуха из Офира и след простыл. Представший перед ним гирканец, который каждый вечер обносил всех слуг Лиаренуса особым напитком, признался, что поленился разбудить этого пастуха и напоить его зельем, что обязан был сделать. Лиаренуса не очень беспокоило то, что сбежавший пастух может принести ему какой-то вред: до ближайших селений два дня пути верхом по пустыне, и пеший беглец скорее всего сдохнет от нехватки воды. Просто людей для работ было маловато, тут дорога каждая пара рук. Любая задержка в работах выводила из себя, колдуна обуревала ярость. Ему не терпелось начать покорение мира, которое было целью его жизни, а для этого надо было еще сделать много, очень много…

Далее Лиаренус обязательно шел к Колченогому Карбану. Это был его единственный подданный, на которого он мог полностью положиться. Они встретились давно, когда Горбун еще только приступал к своему грандиозному замыслу. Тогда на базаре в Ианте он обратил внимание на сборщика податей, который с отрядом солдат обходил ряды торговцев. Он присмотрелся к нему повнимательней, надвинув на лицо капюшон плаща, чтобы не привлекать внимания, сопровождал сборщика в его походах по кварталам, где жил работный люд: ремесленники, кузнецы, прочие мастера. Ему понравилось, как безжалостно и скрупулезно этот хромоногий собирал положенную плату, не обращая внимания на мольбы об отсрочке, на стенания вдов и плач детей. Он не гнушался погрузить в тележку, запряженную облезлым мулом, даже помятый медный кувшин или поношенное платье. Если же у несчастных не было и этого, то по приказу колченого их хватали стражники. Людей ждала долговая яма, откуда, если за них не заплатит родственник или кто-нибудь из сердобольных соседей, только один путь — на невольничий рынок… Теперь этот жестокий и злобный человек был ближайшим подручным Лиаренуса, посвященным почти во все его планы.

Вот и окованная позеленевшими медными полосами дверь, ведущая в подземелье, где Колченогий Карбан проводил почти все свое время, лишь изредка поднимаясь на поверхность, но не затем, чтобы глотнуть свежего воздуха или насладиться чистотой бескрайнего неба и сиянием лучей солнца, а для того, чтобы, пройдя расстояние в пятьдесят шагов, спуститься в другой подвал. Там он мог получать удовольствие, наблюдая, как провинившаяся в чем-нибудь очередная жертва, прикованная короткой цепью к столбу наказаний, корчилась в муках и истекала кровью под ударами бичей из воловьих жил. Палачи были его гордостью, они исполняли свои обязанности с наибольшим тщанием и старательностью.

Хороши были и мясники — их задачей было ежедневно забить десяток быков, освежевать их, выпустить кровь и разлить ее по бурдюкам, расчленить туши и разрубить мясо на куски — для людей и собак, подготовить шкуры для выделки. В полном молчании — а слов им и не было нужно — они проделывали свою работу: взмах тяжелого молота, очередной бык падает на колени; вот он уже, поддернутый крюком, висит на цепи; взмах ножа, кровь хлещет в подставленный таз; распорото брюхо, и кишки свисают на расстеленную шкуру предыдущего животного. И так день за днем, уже много лет.