Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время этого разговора мы подошли по коридору, где находились комнаты для гостей, к квартире Густава. Мой гостеприимец, спросил, не хочу ли я сейчас осмотреть ее, и мы вошли внутрь.
Квартира эта состояла из двух комнат, кабинета и спальни. В обеих, что редко увидишь в таких комнатах, царил порядок. Меблировка же была очень простая. Книжные шкафы, письменные и чертежные принадлежности, стол, шкафы для одежды, стулья и кровать. Юноша чуть ли не покраснел, когда в его квартире оказался незнакомый человек. Мы вскоре удалились, и мальчик отвесил нам такой же легкий, изящный поклон, какой я отметил еще вчера, — ибо не собирался сопровождать нас дальше, а хотел остаться у себя в комнатах, где его ждала работа.
— Теперь вы можете взглянуть и на комнаты для гостей, — сказал мой провожатый, — тогда вы совершите полный осмотр помещений нашего дома.
Я согласился. Он вынул из кармана серебряный колокольчик и позвонил.
Вскоре появилась служанка, у которой он попросил ключи от комнат. Она принесла связку их на кольце, с которого можно было снять каждый в отдельности. На каждом был выгравирован номер соответствующей комнаты. Отпустив служанку, мой гостеприимец стал открывать мне одну комнату за другой. Все они были совершенно одинаковы: одинаковых размеров, в каждой по два окна и такая же мебель, как в моей комнате.
— Видите, — сказал он, — не такие уж мы нелюдимы, и, устраивая дом, рассчитывали на гостей. При крайней необходимости можно приютить и больше гостей, чем по числу комнат, поместив в каждой по два человека и заняв другие комнаты главным образом первого этажа. Но за все время существования этого дома такой крайней нужды не случалось.
Когда мы подошли к восточной стороне дома, прямо противоположной той, где находилась его квартира, он открыл одну из дверей, и мы вошли не в одну комнату, как до сих пор, а в три очень благоустроенные, приглашавшие приятно пожить в них. Первая была комната для слуги или, скорее, служанки, ибо выглядела в точности так же, как комната, где жили девушки моей матери. Здесь стояли большие платяные шкафы, завешенные зеленым ситцем кровати и разбросаны были такие же предметы, как в девичьей моей матери. В двух других покоях таких предметов, правда, не было видно, напротив, там царил образцовый порядок, и все же вид этих комнат заставлял заключить, что они предназначены для женщин. В первой была мебель красного дерева, во второй — кедрового. Везде стояли мягкие кресла и красивые столы. Полы были покрыты мягкими коврами, пилястры — зеркалами, кроме того, в каждой комнате было еще подвижное туалетное зеркало, у окон стояли рабочие столики, а в углу каждой комнаты находилась кровать, наглухо закрытая белым пологом. В каждой комнате было по столику для цветов и на стенах висели картины.
Когда я осмотрел эти покои, мой провожатый, нажав на ручку, отворил скрытую обоями потайную дверь и провел меня через четвертую маленькую комнату с одним-единственным окном. Комнатка эта была очень хороша. Она была сплошь обита нежно-розовым шелком с узорами чуть более темного цвета. По этой розовой стене шла мягкая скамья, обитая светло-серым шелком, отороченным бледно-зеленой тесьмой. Стояли здесь и такого же рода кресла. Серый с серым же узором шелк приятно светился на фоне красноватых стен, создавая такое же впечатление, как от сочетания белых и красных роз. Зеленые полоски напоминали зеленую листву роз. В одном из задних углов комнаты был камин тоже серого, только более темного цвета, с зелеными полосками на карнизах и очень узкими золотыми кантами. Перед мягкой скамьей и креслами стоял стол, доска которого, из серого мрамора, была того же оттенка, что и камин. Ножки стола и кресел, как и оправы скамьи и других предметов, были из прекрасного, фиалкового амарантового дерева, но такой, благодаря выделке, легкости, что дерево ничего не подавляло собой. У окна, окаймленного серыми шелковыми занавесками, которое сквозь зеленые своды деревьев глядело на далекие горы, стояли столик того же дерева, а также мягчайшее кресло со скамеечкой, словно бы предназначенные для того, чтобы здесь отдыхала женщина. На стенах висели четыре совершенно одинаковых по величине олеографии в одинаковых рамах. Пол был покрыт тонким зеленым ковром, простой цвет которого лишь чуть-чуть отличался от зеленого цвета тесьмы. Это была как бы лужайка, над которой парили краски роз. У каминных щипцов и других прикаминных орудий были золоченые ручки, на столе стоял золотой колокольчик.
Ничто в этой комнате не указывало на то, что в ней кто-то живет. Ни один предмет мебели не был сдвинут с места, на ковре не было видно ни одной складки, на занавесках ни малейшей помятости.
Дав мне время подивиться всему этому, мой провожатый снова отворил потайную дверь, которая была незаметна внутри комнаты, и вывел меня наружу. В комнате роз он не промолвил не слова, я тоже. Когда мы обошли другие комнаты и он их запер за нами, он опять-таки ничего не сказал о назначении той квартиры, и спрашивать я, естественно, об этом не стал.
Когда мы вышли в коридор, он сказал:
— Вот вы и увидели весь мой дом. Проходя когда-нибудь мимо или вспомнив о нем где-нибудь вдалеке, вы сможете сразу представить себе, каков он внутри.
С этими словами он спрятал кольцо с ключами в один из карманов своей странной верхней одежды.
— Картина эта, — отвечал я на его слова, — произвела на меня глубокое впечатление, и я нескоро ее забуду.
— Пожалуй, так я и думал, — ответил он.
Когда мы подошли к моей комнате, он попрощался, сказав, что отнял большую часть моего времени и, чтобы не стеснять меня, не будет отнимать его более.
Я поблагодарил его за любезность и радушие, с какими он посвятил мне часть дня, показывая свои владения, и мы расстались. Вынув ключ из кармана, я открыл свою комнату, чтобы войти в нее, а он, я слышал, пошел по лестнице вниз.
До вечера я оставался в своем покое, отчасти потому, что устал и нуждался в передышке, отчасти же потому, что не хотел больше обременять своего гостеприимца.
Вечером я снова побродил по полям за садом и вернулся только к ужину. На этот раз я научился самостоятельно отворять и затворять решетку.
Гостей не было, к ужину, как и к обеду, явились только мой гостеприимец, Густав и я. Разговор шел о разных пустяках, мы вскоре разошлись, я отправился в свою комнату, немного почитал, кое-что записал, наконец разделся, погасил свет и улегся.
Следующее утро было опять чудесное, ясное. Я открыл окно, впустил душистый воздух, оделся, освежился обильным умыванием и, прежде чем солнце выпило первые капли росы, уже стоял в столовой с мешком за спиной, со шляпой и терновой палкой в руке. Старик и Густав уже ждали меня.
Когда покончили с завтраком, во время которого я, несмотря на приглашение, не сбросил мешка, я еще раз поблагодарил за радушие и открытость, с какими был принят здесь, попрощался и отправился в путь.
Старик и Густав проводили меня до решетчатых ворот сада. Старик открыл их, чтобы выпустить меня, как отворил их третьего дня, чтобы меня впустить. Оба вышли со мной за открытые ворота. Когда мы стояли перед домом на песчаной площадке, которую овевало благоуханием роз, мой гостеприимец сказал:
— Прощайте, и счастливого вам пути. Мы вернемся через сад в свою обитель и к своим занятиям. Если вы когда-либо снова окажетесь поблизости и пожелаете посетить нас, примем вас с радостью. А уж если вы зайдете к нам не мимоходом, а из желания нас навестить, это обрадует нас особенно. Когда я говорю «обрадует», то это не пустые слова, я пустых слов не употребляю, а так оно и есть. Если у вас будет такая охота, живите в этом доме сколько угодно, и живите себе так непринужденно, как вам хочется, и мы будем жить себе так непринужденно, как хочется нам. Хорошо было бы, если бы вы послали кого-нибудь уведомить нас заранее, а то ведь мы хоть и не часто, но бываем в отъезде.
— Верю, что вы радушно примете меня, если я появлюсь у вас снова, — отвечал я, — потому что это говорите вы, а рассыпаться в неискренних вежливостях не в вашем, кажется, нраве. Не понимаю, правда, почему вы меня приглашаете, но коль скоро вы это делаете, принимаю ваше приглашение с великой радостью и обещаю, что будущим летом, даже если мой обычный путь не приведет меня сюда, навещу эту местность и этот дом по доброй воле и пробуду здесь короткое время.
— Сделайте это, и вы увидите, что окажетесь желанным гостем, — сказал он, — даже если пробудете долее.
— Так, наверное, и поступлю, — ответил я. — Итак, прощайте.
— Прощайте.
Когда он отпустил мою руку, я протянул ее и мальчику Густаву, который пожал ее, ничего не сказав, а только приветливо взглянув на меня.
Затем мы расстались, они пошли назад через решетчатую калитку, а я, надев шляпу, стал спускаться по дороге, по которой поднимался сюда двое суток назад. Я не знал, у кого же я провел этот день и эти две ночи. Он не спросил моего имени и не назвал своего. На этот счет я остался в неведении.
- Годы учения Вильгельма Мейстера - Иоганн Гете - Классическая проза
- Драмы. Новеллы - Генрих Клейст - Классическая проза
- Эмма - Шарлотта Бронте - Классическая проза
- Вильгельм фон Шмиц - Льюис Кэрролл - Классическая проза
- Всадник на белом коне - Теодор Шторм - Классическая проза
- Морские повести и рассказы - Джозеф Конрад - Классическая проза
- Изгнанник - Джозеф Конрад - Классическая проза
- Ностромо - Джозеф Конрад - Классическая проза
- Ваш покорный слуга кот - Нацумэ Сосэки - Классическая проза
- Том 4. Торжество смерти. Новеллы - Габриэле д'Аннунцио - Классическая проза