Убить Мертвых (ЛП) - Кадри Ричард

— Да, это так.

— Но тебя ранили не сегодня вечером. Ты всегда носишь эти цвета, так что мне кажется, что у тебя эта рана уже давно.

Он улыбается.

— Продолжай. Ты произвёл на меня впечатление.

— Вот почему ты здесь, а не в аду. Ты пострадал в драке с одним из своих генералов, с которым поссорился, но не хочешь, чтобы кто-нибудь об этом узнал. Лучше перебраться сюда и изображать эгоистичного мудака, чем оставаться в Даунтауне и скрывать всю эту кровь.

Он наклоняет голову и пыхтит «Проклятием».

— Не плохо. Ты не во всём прав, но ближе, чем я думал.

— В чём я ошибся?

— Никто в аду не делал этого. Я получил раны на Небесах.

Люцифер встаёт и расстёгивает рубашку. Большая часть его тела, от талии до груди, замотана в льняные бинты. Тут и там насквозь просочились кровь и жёлтая лимфа. Рядом с сердцем большое кровавое пятно. Это та кровь, что я заметил ранее.

— Есть вещи, которые не может выдержать даже ангел. Неодобрение Отца — одна из них. — Он садится и морщится. — Его молнии — другая.

Он застёгивает рубашку.

— Думаешь, о своих шрамах на арене? Видел бы ты моё лицо до того, как хирурги поработали надо мной. Конечно же, в те дни у нас в аду не было ни лекарств, ни медицинских инструментов. Мои врачи оказывали мне помощь отколотыми от стен обсидиановыми ножами и упавшими с Небес вместе с нами обломками клинков мечей.

— Ты всегда был таким? Всё это время, что был в аду?

— Папочка указал мне на дверь с горящим огнём лицом.

— Твои генералы знают, что ты ранен?

— Они сражались рядом со мной. Конечно же знают.

— Раз они знают, это значит, что и Мейсон знает.

— Полагаю, что так.

— Рана становится всё хуже, не так ли? Она кровоточит сильнее, чем раньше, и тебе пришлось уйти, чтобы скрыть это. Что случилось? Тебя сглазили?

Люцифер жестом указывает на стол.

— Выбери рубашку и оденься.

Я беру красную, настолько тёмную, что почти чёрную. Пока я её надеваю, он пристально смотрит на меня.

— Портье вызовет тебе такси.

Он вытягивает из кармана несколько сотенных и протягивает мне.

— Это поможет тебе добраться домой и купить выпивку, чтобы заглушить боль. Поговорим позже.

Я иду к часам и наклоняюсь, чтобы пройти сквозь них. Останавливаюсь и гляжу на него.

— Ты сам сказал мне стать умнее в своих поступках, так что не нервничай из-за того, что я начинаю задавать вопросы.

Я толкаю дверь с другой стороны часов и переступаю порог, когда он говорит: «Мне кажется, ты мне больше нравился, когда просто убивал тварей».

— Как и мне, — говорю я, закрывая дверь.

Это то, чего я уже давно не испытывал. Это боль. Настоящая боль. Сквозь швы на моих пулевых ранах прогрызают себе путь огненные муравьи. Одни используют свои жвала, а другие, дёрганные психи на спидах, делают это с помощью бензопил и отбойных молотков. Я помню это чувство с моих первых дней в качестве человеческой боксёрской груши в Даунтауне, и позже, на арене. Я не люблю это вспоминать и уж точно, бля, не люблю испытывать. Это то, что чувствуют обычные люди, а не я. Я дома, и моё тело постепенно приобретает свой собственный разум. Оно считает, что у него есть право голоса в вопросе, как здесь всё устроено. Оно хочет, чтобы мои шрамы затянулись, и лишает меня самого основного оружия — моей брони. Моё тело устраивает революцию, и больше не признаёт меня своим великим и прославленным диктатором. Боль олицетворяет сжигание моего чучела.

Это не только пулевое ранение, но и асфальтовая болезнь от выпадения из лимузина. Я даже не обратил на неё внимание прошлым вечером, когда был занят тем, что вовсю заливал украденный джип и отель. Мои брюки изодраны в клочья, а рубашка Люцифера стала жёсткой от засохшей крови. Возможно, мне нужно пересмотреть свои приоритеты. Возможно, придётся отложить принцип не-убивать-всех-подряд, пока я работаю над защитными заклинаниями. Получать удары без своей брони больше не весело.

Как бы мило это не было, я не могу вечно лежать здесь, свернувшись в большой клубок пошло-всё-в-жопу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Был бы я по-настоящему умён, то зашёл бы в Интернет, прошёл тест на определение способностей и полностью сменил карьеру. На работу с мягкими предметами и подальше от пуль. На фабрике маршмэллоу или потогонном производстве плюшевых игрушек. Может, нарядиться клоуном и научиться делать животных из воздушных шаров для детских вечеринок. Я знаю несколько зверьков, о которых детишки и не мечтали.

— Проснулся, — говорит Касабян.

— Как скажешь, Альфредо Гарсиа.

— Что случилось с твоим красивым платьем для воскресной школы?

— Выпрыгнул из машины.

— Кто бы сомневался.

Я медленно вылезаю из кровати и ковыляю в ванную поссать и почистить зубы. Умываюсь холодной водой, но легче не становится. Я так же зомбирован, как вчерашние големы. Надеюсь, кто-нибудь соизволит сжечь мой изжёванный безголовый труп, когда я умру. Мысль о том, чтобы в итоге оказаться куклой-марионеткой у какого-нибудь миллиардера, вызывает у меня желание перестрелять всех Саб Роза, до которых смогу только добраться, начиная с Восточного Лос-Анджелеса, далее на запад, не останавливаясь, пока не упрусь в океан. Для перевозки такого количества пуль мне понадобится пикап. Интересно, сможет Касабян ездить на механике?

Всё ещё на автопилоте, я плюхаюсь обратно на кровать. Это больно, но мне ещё долго не нужно будет шевелиться. Я рад, что сказал Люциферу, что беру отгул.

Когда я был ребёнком, то выдёргивал магию из воздуха. Даже не задумываясь. Это было так же естественно, как дышать. Прошлым вечером я оказался голым без своего пистолета. Я не могу жить без своего оружия и никогда не откажусь от него, но и не могу рассчитывать, что пушки вытащат меня из любой передряги. Мне нужно подружиться со своим внутренним ребёнком, вернуться в то время, когда магия — это было так же просто, как быть покусанным соседской собакой. С тех пор как вернулся, я находился в режиме арены. Там я приобрёл привычку к оружию, а здесь мне нужно от неё избавиться.

Пора выпить. Чего-нибудь, чтобы расслабиться и выпустить маленького Старка из подвала, где его заперли играть в пятикарточный стад[178] с мамочкой Нормана Бейтса[179]. Конечно же, та жульничает. Мёртвые думают, что им всё сойдёт с рук, потому что тебе будет их жалко. Если играешь в карты с мёртвыми, позаботься о том, чтобы быть на сдаче, и не позволяй им покупать тебе выпивку. Они подсунут тебе рогипнол[180] и вытащат золотые пломбы из зубов.

Я наливаю стакан «ДД» и делаю большой глоток. Виски не очень хорошо сочетается с зубной пастой, но я уже наполнил стакан, а как только виски выпущен на свободу, тебе приходится с ним разбираться, как с любовью или бешеной собакой.

На полу валяется смятый пакет из «Пончиковой Вселенной». Я пью, а Касабян любит глазированный шоколад с пудрой. Мы отбросы, которые никогда не встречались Дороти в Стране Оз.

Я отрываю от пакетика квадратик и складываю его снова и снова, пытаясь вспомнить последовательность. Когда заканчиваю, у меня в руках кривобокий журавлик-оригами. Я кладу его на прикроватный столик, отрываю ещё один квадратик и начинаю складывать. Требуется пара попыток, но, наконец, у меня получается что-то вроде талидомидного[181] кролика. Теперь я в ударе и делаю рыбку, собаку и слона с чересчур длинными ногами. Словно сбежавшего с картины Дали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я расставляю своих животных-выродков вокруг стакана с виски, как карусельных зверей, и шепчу им несколько слов, не на демоническом, а на тихом английском, словно пытаюсь выманить кошку из-под кровати.

Моя мать однажды рассказала мне историю, которая, по её словам, была вычеркнута из Библии. Про то время, когда Иисус был маленьким мальчиком. Он тайком сбегает с полей, где трудится Его семья, и Мария находит Его на берегу реки, делающим птичек из грязи. Маленькие скульптуры сохнут на солнце, выстроившись рядом с Ним. Мария кричит на Него и велит возвращаться к работе. Иисус встаёт, но, прежде чем уйти, проводит руками над птичками из грязи, и те оживают и улетают. Отличный способ дать понять своим предкам, что не собираешься заниматься семейным бизнесом.