Седьмая Луна. Декамерон 2 - Андрей Коробов

на инквизитора удивлённо и спросил:

— Разве Вы не молитесь перед едой?

— Нет такой привычки. — Флэй пожимал плечами. Стал оправдываться, раз уж назвался образцовым воином Церкви. — В отделе персекуторов жизнь по часам расписана. Быстро поел, быстро пошёл готовиться. Про задания и операции я и вовсе молчу. Если где и молимся, то в часовне. В свободные дни. Такие дела.

— Что ж, понятно, — не стал спорить иноземец, томно улыбаясь. Оставалось загадкой, как он воспринял объяснения, но ренегата это и не волновало.

Они принялись есть. С каждой поглощенной ложкой похлёбки Альдреду хотелось ещё и ещё. Немного не досолили, а чечевица местами крошилась на зубах. И всё же, горячий бульон придавал блюду особый вкус.

Миска опустела минуты за полторы — кипятка как такового Флэй не чувствовал, раз уж в нём проснулся нечеловеческий голод. Клирик поглядывал на него искоса, поражаясь алчности гостя, но журить не стал. Чинно, спокойно ел свою порцию.

Дезертир залпом осушил стакан отвара и охнул. Ему стало намного лучше. Пища приятно грела нутро, значительно поднимая настроение. Он стал ждать, пока с трапезой закончит и Фульвио. Чтобы как-то побороть скуку, Альдред спросил:

— А откуда ты родом, брат Фульвио?

Прежде, чем ответить, священник съел ещё пару ложек супа. Говорить не отказывался. Скорее всего, историю своей жизни он пересказывал редко, не имея в голове наброска. Тем более, для ушей человека с Запада.

— Я с окраин Дельмейской империи. Местечко на границе с Сулактой. Не деревня, не город. Просто домохозяйство на отшибе. Без названия. Мы с семьей тем и жили, что выращивали себе пропитание и хлопок на продажу.

Альдред прикинул у себя в голове, где примерно свою жизнь начал брат Фульвио, сверяясь с абстрактной картой. Становилось примерно понятно, почему иноземец обладал лицом, в слепке которого поучаствовал чуть ли не весь Экватор.

— До Саргуз оттуда путь неблизкий, — заметил Флэй, проворачивая ручку ложки между пальцев. — Как же ты сюда попал?

Церковнослужитель вздохнул. Принял настолько отстранённый вид, насколько мог осилить, и поведал:

— Непроизвольно. Меня и всю мою семью схватили работорговцы с Пао.

Ренегат насупился.

— Где Пао и где империя…

— Так оно так. Но, как оказалось, паосцы не только дикие племена себе подобных ощипывают. Для них человек — товар. И покупатель ищет в каждой отдельной единице что-то своё. Их караваны снуют по всему Востоку. Отлавливают всяких отверженных. Эдакие чистильщики улиц. За Экватором тьма бездомных. Так, их число не превышает критических отметок. К дельмеям им путь заказан. Ловить нечего. Да только мы к империи опосредованно относились. Никто и не заметил бы, не всплакнул, если б мы попросту исчезли. Никто бы не бросился в погоню.

Он вздохнул.

— Нас просто заарканили, как скот. Сожгли дом. Оставили поля погибать под палящим солнцем. Увезли в ближайший порт Халифата на продажу. Родителей разлучили, отправили в противоположные уголки. Сестёр выкупила какая-то дама вычурного вида. Боюсь гадать, зачем ей они понадобились. А с братьями всё просто. Крепких — на каменоломни, на сахарные плантации, хилых — в водоносы по поместьям беев и иже с ними. Так и меня. Кого куда. Я вот в Гастет попал.

— Гастет, значит. — Альдред начал догадываться, но перебивать не стал.

— Если быть точным, в Западный. В Искандерию. Ко двору эмира.

— Но в Искандерии уж лет тридцать пять как реет Хоругвь, — тут же возразил Альдред, как вдруг поправил себя: — Реяла.

Брат Фульвио улыбнулся.

— Как Вы думаете, сколько мне лет?

Предатель пригляделся и сказал навскидку:

— Возможно, двадцать семь. До тридцати в общем.

Тот покачал головой.

— Мне сорок два. И в Искандерию я попал незадолго до того, как то место взяли Воины Хоругви. Они буквально спасли мою жизнь. Я не годился для того, чтоб обмахивать пальмовой ветвью эмира. Таким, как я, он давал три шанса. Провоцировал неудачу. И на третий служек скармливал своему ручному льву. Как правило, к приезду родни. Нравилось им наблюдать за кормёжкой Тулази.

Иноземец отвёл глаза и пробормотал:

— Когда он проходил мимо, а я не удержал кувшин с шербетом, это был второй потраченный шанс. Третий так и не довелось испытать. Пришли рыцари с Запада.

— Это Воины Хоругви привезли тебя сюда.

— Скорее уж, я за ними увязался. Когда их княжество в Гастете рухнуло. Но это потом. А до тех пор я жил в Искандерии, видел, как они наводят в городе свои порядки. У людей вокруг верования уже устоялись. Мало кто от них был готов отказаться. Я родился в Восточной империи, но моя семья не знала ничего, кроме земли, которой возделывала. Никакой веры у меня не было. Однако она — именно то, в чем я нуждался.

— Именно тогда ты принял гармонизм?

— Так и есть. Люди с Запада предстали передо мной, как освободители. Они славили Свет и Тьму. Значит, Противоположности придавали им сил. Они соблаговолили уходу Искандерии из Халифата. Я тоже хотел наполниться истинной силой, которая берегла бы если не тело моё, то хотя бы душу.

Альдред кивнул в понимании.

— Более того, гармонизм для меня стал своего рода откровением. Равновесие… Мне нравилось думать о себе, как о части внеземного замысла о взаимосвязанности в мире. Я жил тем, что помогал рыцарскому ордену в Искандерии. При монастыре прокажённых. Меня учили. А когда Хоругвь уходила, я поплыл с ними. И в храме Первых Уверовавших занял пусть и скромное, но значимое место. Как распространитель и блюститель веры в Противоположности. Ничего лучше, кроме этого, моя жизнь не могла мне предложить.

Говорил Фульвио с гордостью. Вероятно, даже не допускал мысли, что мог обманывать себя. Ренегат примерно понимал, как мыслит иноземец. Ему не было причин жаловать империю дельмеев, Пао или последователей Халифата. Все они так или иначе попортили ему кровь. А рыцари Света и Тьмы — единственные, кто облегчил ему долю.

Конечно, бывший раб упускал из виду, какие бесчинства позволяли себе на Востоке Воины Хоругви с теми, кто стоял за ними. Он в упор не замечал насильственное навязывание веры в Противоположности. Казни. Крушение лунных святилищ. Для него захватчики с Запада — однозначные герои.

Ну и пусть.

Флэй не стал как-либо разубеждать иноземца, показывать ему иную истину. Разуверять его в религиозных убеждениях.

Дурака поучать значит впустую тратить слова. Тем более, что и сам Альдред по-своему пребывал в заблуждении. Даже большем, чем уроженец Экватора. В себе ренегат носил две правды, которые конфликтуют между собой.

За счёт старой он долгое время кормился, терпя участь пса на цепи Церкви.

Новая