Коломяжский ипподром - Владимир Сашонко

Третьим пострадал Моран, который упал при посадке.

Потом вперемежку летали Эдмонд и Христианс, причем Эдмонд возил двух пассажиров – княжну Долгорукую и... баронессу де Ларош, которая уже отчаялась летать сама. (Кстати, впоследствии Софья Долгорукая станет одной из первых русских военных летчиц и примет участие в первой мировой войне.)

«Но после пережитого это уже никого не интересовало, – вздыхал репортер «Биржевых ведомостей». – Измученные нервы притупились воспринимать ремесленные полеты».

Не избежали, однако, аварий и другие, а именно – Христианс и де Ларош при попытке взлететь.

«Разбиты пять аэропланов, – писал «Петербургский листок». – Три человека получили легкие повреждения. К счастью, все авиаторы остались невредимыми.

Теперь Н. Е. Попов окончательно выбыл из строя, так как вчера сломал свой второй аэроплан, а баронесса де Ларош... отцвела, не успев расцвесть: она также сломала свой аэроплан».

Любопытно, что в тот же день, 1 мая, проходили полеты в германском городе Иоганнистале, и там также случилось несколько катастроф, причем двое участников полетов получили серьезные ранения.

Последний день петербургской недели уже большого интереса не представлял.

«Пока еще живы были „райты” Н. Е. Попова, – резонно замечал «Петербургский листок», – были настоящие состязания авиаторов. Попов был серьезный соперник, и призы давались не так-то легко. Христианс много трудился, чтобы отбить у Попова призы. Он пускал в ход все свое искусство, все свое уменье.

Но лишь только Попов вышел из строя, остальные авиаторы также почили на лаврах.

Да и зачем, спрашивается, им летать, зачем им трудиться и рисковать жизнью, когда главного соперника уже нет, а распределение призов теперь можно считать вполне выяснившимся.

Попова нет, у Винцирса аэроплан испорчен, баронесса де Ларош только по имени авиатор.

Остались три авиатора: Христианс, Эдмонд и Моран.

Но... они люди «свои» и вредить друг другу не станут.

И в результате получилось печальное явление:

– Захочу – полечу, захочу – буду сидеть в ангаре.

Никаких контрактов об обязательных полетах у организаторов не было».

Подошло время размышлений и выводов, время подведения итогов.

На проведение недели устроители затратили 106 тысяч рублей. Затраты полностью компенсировались: сборы с публики, приобретавшей билеты на ипподром, составили 120 тысяч рублей.

«Сумма более чем приличная, – замечал по этому поводу «Петербургский листок». – Ее бы хватило на покупку нескольких аэропланов и содержание нескольких авиаторов, которые обучали бы новых авиаторов, дали бы России нескольких Поповых.

Но... до этого еще наша публика не дошла. И то, что платит за зрелища, она не даст на научные цели.

И очень жаль.

Ведь на эти деньги можно бы наблюдать полеты чаще, наряду с ними создав у нас наконец „уголок мирового прогресса”.

Тогда не пришлось бы нам гордиться Моранами и. Эдмондами, дав иностранцам восхищаться Поповыми и Ефимовыми.

А сколько народилось бы Ефимовых – вряд ли можно учесть».

Общая сумма призов для победителей Первой петербургской международной недели авиации была установлена такая: 30650 рублей. Распределилась она следующим образом:

Христианс – 10 815 рублей,

Попов – 10 800 рублей,

Моран – 4 850 рублей,

Эдмонд – 2 810 рублей,

Винцирс – 1 375 рублей.

Баронесса де Ларош, как не перелетевшая за все время состязаний стартовой черты, потеряла свой залог в размере 375 рублей.

Попов и Христианс по сумме денежных наград пришли к финишу почти вместе, оставив далеко позади остальных участников. При этом Большой приз Санкт-Петербурга за совокупность полетов в течение всей недели выиграл Христианс, а приз за наибольшую дистанцию без остановки и приз Императорского всероссийского аэроклуба за наибольшую высоту подъема завоевал Попов. Ему же был присужден, сверх того, почетный приз – художественная серебряная ваза. Николая Евграфовича поэтому с полным основанием считали сильнейшим, искуснейшим среди участников авианедели. Он завоевал наибольшее число призов и установил наибольшее число подлинно спортивных рекордов.

На следующий день после официального окончания состязаний на Коломяжском ипподроме состоялись показательные полеты авиаторов в присутствии царя. В них участвовали четверо. «Безлошадный» Попов оставался на земле, однако и к нему, и к его поломанным аэропланам был проявлен большой интерес. Подлинному герою закончившейся авиационной недели многие старались всячески выразить свою горячую симпатию, сердечно пожелать дальнейших успехов в завоевании воздушной стихии.

Все участники состязаний получили памятные дорогие подарки: Николаю Евграфовичу были вручены золотые с цепочкой часы, крышку которых украшало изображение государственного герба, усыпанное бриллиантами. Христианс и Винцирс получили золотые с цепочкой часы, Моран и Эдмонд – золотые портсигары, баронесса де Ларош – золотой браслет.

Кроме того, всем авиаторам вручили золотые, а механикам серебряные медали.

Несмотря на некоторые теневые стороны состязаний, петербургская международная авианеделя стала выдающимся событием в жизни столицы и России. Она сыграла важную роль в деле пропаганды авиации, явилась преддверием Всероссийского праздника воздухоплавания, который состоялся на берегах Невы осенью того же, 1910 года и в котором приняла участие уже целая плеяда талантливых русских авиаторов, показавших свое высокое мастерство.

Обозревая ушедший год, газета «Новое время» в своем первоянварском номере за 1911 год писала:

«Петербуржцы до весны 1910 года не видели настоящих полетов на аэропланах. Теперь же они могли убедиться, что аэропланы – не игрушка и что на них можно передвигаться по воздуху так же, как автомобили передвигаются по земле».

«Бывшая у нас авиационная неделя, несомненно, дала большой толчок делу воздухоплавания в России, – отмечал «Петербургский листок». – Со всех концов страны несутся известия об организации в разных городах таких авиационных недель, отдельных полетов летунов, выставок воздухоплавания и т. п.

Предстоят полеты и у нас в Петербурге.

На днях прибывает аэроплан Фармана, на котором В. А. Лебедев будет совершать полеты, офицер Бенуа и г. Васильев приобрели у Морана оба аппарата «Блерио» и будут на них обучаться полетам».

Попов продолжал оставаться героем дня. Его интервьюировали, снимали на кинопленку, о его подвигах постоянно писали газеты и журналы. Некая С. М. Квашнина сочинила «Марш авиаторов», который был издан в виде почтовой открытки, а также отпечатан значительным тиражом в одной из типографий. И то и другое издание украшал портрет Николая Евграфовича с лаконичной подписью: «Авиатор Попов».

К голосу победителя авиационной недели, к его суждениям об авиации прислушивались все: за удивительно короткое время он стал в этой области одним из крупнейших авторитетов и знатоков. Его обстоятельные статьи о покорении воздуха, которые он регулярно посылал «Новому времени» из Франции – колыбели авиационного дела, были серьезны и эмоциональны, проблемны и целеустремленны. Оки нашли в России тысячи читателей, а самому автору принесли широкую популярность. В нем увидели не только практика, но и теоретика новейшей области воздухоплавания – авиации.

Большую и во многих отношениях весьма интересную беседу с Поповым опубликовал иллюстрированный еженедельник «Огонек».

– Я совершенно очарован приемом, – сказал Николай Евграфович корреспонденту журнала. – В течение всей недели меня так ласкали и баловали, что я этого, право, не стою. Я ведь еще начинающий авиатор, и многие эволюции в воздухе я в Петербурге проделал впервые. От поведения петербургской публики можно быть только в восторге. Ее корректность, спокойствие и участие к нуждам летунов чрезвычайно поднимают дух во время состязаний.

Авиационные недели, – продолжал Попов, – и вообще всякие состязания летунов я считаю делом первейшей важности для прогресса авиации. Помогать организации таких состязаний должны все, от великих мира сего до бесплатных зрителей. Почему во Франции это дело идет такими быстрыми шагами? Потому что там вся нация увлекается этим делом и сердечно к нему относится. Меня многие спрашивали, почему я летаю на аппаратах Райта. Я скажу совершенно откровенно, что эти аппараты я достал в кредит, и хотя хорошо сознаю, что моторы у «Райта» никуда не годятся, но что же прикажете делать? Фирма, которая предоставила мне эти аппараты, обязалась выплачивать мне по две с половиной тысячи франков за каждый проданный в России аэроплан Райта, но, нисколько не гонясь за материальной выгодой, я совершенно откровенно объяснил представителям военного ведомства, что для военных целей аппараты Райта не годятся. Надо удивляться какому-то странному упорству братьев Райт, которых не соблазняют успехи других авиаторов, поставивших у себя новейшие моторы.