Льды Ктулху - Александр Лидин

Какое-то время слушатели ждали продолжения рассказа, но Василий молчал, сидел, понуро опустив голову, и думал о чем-то своем.

— Дальше? — вновь не выдержал начальник штаба.

— Чего дальше-то… Оставьте парня, — вступился за Василия Григорий Арсеньевич. — Парень вон в одну ночь и мать и брата потерял… А что до того, что с ним дальше случилось, то налетел он на меня. Я, должен признаться, чуть заплутал в этой темноте… В общем, увидел я: толпа с оружием за пацаном гонится и палит в мир, как в копейку. Вот-вот парня угробит… Человек пять я там положил…

— И кто это был, бандиты или батраки?

— А я почем знаю? — пожал плечами Григорий Арсеньевич. — На лбу у них не написано. Конечно, можно было одного в живых оставить, допросить, но тогда-то я не знал, в чем дело и что у вас тут такая неразбериха. Думал, просто кто-то позабавиться решил, ночную охоту на парня устроить. А хоть по делу, хоть не по делу стрелять в людей не положено. На то суд есть, чтобы к стенке при необходимости ставить…

— Какая такая «неразбериха»! — вспыхнул начальник штаба. — Я бы вас попросил…

— Нет, это я вас попрошу… заткнуться, товарищ Окунев! — вспыхнул Григорий Арсеньевич. — Развели тут черт знает что! Полгода какого-то батьку Григория к ногтю прижать не можете. Тем более, если весь народ против него, чего вы там церемонитесь? Так, товарищи, вы и мировую революцию профукаете! А если вам чего не нравится, то смею напомнить, что все ваши фортели, товарищ Окунев, партия отлично помнит и взыщет, когда время придет.

— Ты нас не пугай и не агитируй! — завелся начальник штаба. — А если даже и развели… Давно ль сам из Питера прибыл?..

— Подождите… — неожиданно вновь подал голос Василий. — Там у реки хозяйство мельника. Он с бандитами заодно всегда был. Может, у него спросить стоит? Он ведь наверняка знает, что в деревне случилось.

— Там более вы его лошадь свели, а потом я его людей пострелял, — с сомнением покачал головой Григорий Арсеньевич. — Думаю, не стоит пренебрегать и таким, пусть даже не самым надежным свидетелем.

— Волков, разведроту в ружье, — устало вздохнув, объявил командир, поднимаясь из-за стола. — Что ж, сходим, глянем на вашего мельника, может, и в самом деле от всего этого хоть какой-то толк будет.

* * *

Василий бежал вниз по косогору. Ноги сами несли его, а он находился в том странном состоянии, когда порою не отличаешь сна от реальности. Все случившееся — странное нападение на деревню, бегство, смерть брата, встреча с комиссаром, возвращение — все казалось сном. Вот сейчас он оступится, упадет и проснется и выйдет так, что приснился ему кошмар. Брат и мать живы, а он всего лишь… Но что-то в глубине души, некое ядовитое «я» подспудно нашептывало ему: «Все происходящее — реальность. Ты, парень, попал в историю. Меж двух жерновов… И теперь посмотрим, как ты выкрутишься».

А вот и берег у реки. Только теперь тут не было лошадей.

Василий огляделся. Да, здесь началась эта странная история — а стоило Мишке не упрямиться — спрятались бы они на чердаке или в подвале, переждали бы, и все остались бы живы. Не нашли бы их ни белые, ни красные. Нет, втемяшилось ему в голову бежать из села, да еще попытаться красных предупредить. Ну предупредили, а результат? Бандитов нет. Мать мертва, точно так же, как большинство односельчан, из тех, что не спрятались, заслышав первые крики, и нос не высовывали, пока красные не пришли.

— Ну и где твоя мельница? — голос Григория Арсеньевича вывел Василия из задумчивости.

Парень быстро повернулся. «Что ж, они сами не видят? Вот из-за деревьев кончики крыльев точат». И видя полное недоумение на лице комиссара, Василий махнул рукой.

— Да вон она, за пригорком.

— Точно. Эко замаскировался.

Развернувшись, красноармейцы направились вдоль берега реки в указанном Василием направлении. Тот на какое-то мгновение заколебался. Может, а ну его все. Комиссар с мельником и сам побеседует, а ему, наверное, стоит податься в другую сторону, поискать тело брата. Может, показалось ему там, в лунном свете? Может, жив его Мишка, лежит где-то на обочине, истекает кровью, пить хочет? От этих мыслей у Василия сердце сжало. Он хотел было уже повернуться, побежать по дороге к Верховке, но остановился.

Ну найдет он брата, раненый тот или мертвый, и чем он ему помочь сможет? В любом случае надо привезти его в деревню, а как? На руках Василий его не дотащит. Значит, конь нужен. А коня… коня нужно или у красных просить, или у мельника. Ту-то лошадь, на которой он всю ночь скакал, красный командир еще утром реквизировал, сказал: «Негоже нам покрывать конокрадов… То, что взял лошадь и нас предупредил — молодец. С мельником твоим мы разберемся. И так из-за тебя его люди погибли. Но на ворованной лошади разъезжать не стоит, а то сам понимаешь… По законам военного времени…» Василий хотел было попросить у командира бумагу о том, что лошадь реквизирована ввиду военного времени. А потом подумал: зачем ему эта обуза. У них в хозяйстве никогда лошадей не было. Да и не время сейчас скотину заводить, за ней ведь уход нужен.

Вот и сейчас, подумав немного, Василий повернул следом за красноармейцами. Как бы там дело ни вышло, а он попросит Григория Арсеньевича, а тот с мельником так или иначе договорится.

Но поднявшись на пригорок, Василий замер. Нет, не такую картину ожидал он увидеть. Сейчас мельница напоминала маленькую крепость: все ворота заперты, калитки закрыты, посреди подъезда к сараю-складу баррикадой возвышалась опрокинутая телега. Люди мельника, человек десять, заняли позиции вдоль ограды — частокола метра в полтора высотой. Судя по всему, оружия у них было в избытке, даже пулемет имелся. Ну, мельник человек зажиточный, с него станется. К тому же времена смутные, тяжелые. Сам за себя не заступишься, никто не поможет…

Красноармейцы же в свою очередь расположились кольцом вокруг частокола, залегли в траву, выставив стволы винтовок. И как-то не верилось, что этот маленький отряд сможет захватить такую огромную мельницу.

Пока Василий рассматривал открывшуюся перед ним картину, к запертым воротам мельницы вышел Григорий Арсеньевич. В своей неспешной манере он подошел к калитке в воротах и постучал рукоятью револьвера по железной скобе, стягивающей бревна. Самого стука Василий не услышал, зато над рекой разнесся голос комиссара:

— Эй! Есть кто дома? Открывай! Разговор есть.

— А кто ты такой, чтоб двери тебе открывать? — раздался из-за забора хорошо знакомый Василию голос мельника.

— Как откроешь, так узнаешь, — по-прежнему спокойно отвечал комиссар. — Я представитель законной власти рабочих и крестьян.

— Это той, что по ночам лошадей ворует, а потом наших мужиков стреляет? — раздался ответ из-за забора.

— Вот об этом мы с тобой и потолкуем, коли откроешь, — продолжал комиссар. — А то ведь можем и силой зайти, с нас станется. Не хочешь говорить по-хорошему, заставим по-плохому.

— А не о чем нам с вами говорить, так что убирайтесь и своего дохлого выблядка прихватите, даром что Марфы сын, такой же безбожник и непотребник, как все вы, — и двое мужиков перебросили через забор мертвое тело.

У Василия сжалось сердце. Белые штаны и рубаха… Сын Марфы… Мишка! Так вот где он. Значит, не всех гадов мельника комиссар перебил там, на дороге. Значит…

— Зря ты так… Я ж по-хорошему хотел… — комиссар достал из кармана папиросу, спички, закурил — уходить он явно не собирался. Неторопливо затянувшись пару раз, он вновь полез в карман и выудил оттуда какую-то палочку, поднес ее к горящему концу папиросы, а потом, швырнув в щель под воротами, посторонился. Эффект превзошел все ожидания. За воротами громыхнуло, и в воздух поднялись клубы дыма. Вся мельница разом вздрогнула, а потом обе половинки ворот, словно сорванные невидимой силой, повалились наземь.

Тем временем комиссар достал из кармана вторую палочку и, проделав точно такую же операцию, швырнул ее во двор мельницы. Громыхнуло еще раз.

Нет, про гранаты Василий слышал. Даже как-то раз видел, как Кривой Аким рванул в поле гранату, «чтоб посмотреть, как жахнет», но с динамитом он сталкивался впервые.

И только сейчас до Василия дошло: что же он стоит тут, глазеет, когда там, у забора, валяется тело его брата. «А может, Мишка еще жив?» — в какой-то миг подумал он и тут же попытался отказаться от этой мысли. Не может быть он жив. Мельник бы за своих людей его непременно прикончил бы. И тем не менее… Со всех ног бросился Василий вниз по склону к телу брата.

— Отряд, в атаку! — прокричал комиссар и оказался во дворе мельницы, сжимая в обеих руках неизменные револьверы. Сквозь дым, затянувший двор, ударили молнии вспышек выстрелов. Но Василий всего этого не видел, он бежал к брату.

Тот был мертв. Рубаха на спине запеклась от крови. На какой-то миг Василий застыл над телом, пристально вглядываясь в остекленевшие глаза. А потом… потом взор затянула алая пелена ненависти. Руки сами потянулись к заткнутому за пояс револьверу. Горло сжало, а потом отпустило, и дикий крик сам собой вырвался на волю.