МИР ТЕСЕН - Дэвид Лодж

— Мне все равно. Вопрос сейчас в том, как отправить эту шапку.

— Оставьте ее мне, я все сделаю.

— Правда? Как это мило с вашей стороны, Шерил.

— Всегда к вашим услугам, профессор Цапп, — улыбнулась она в ответ. Он, что редко случается с пассажирами, заметил ее имя на значке, прикрепленном к лацкану форменного пиджака, и воспользовался им. — Напишите имя и адрес вашего друга на этой бумажке, и я после работы отправлю бандероль. — Пока он писал адрес, она пробежала глазами список зарегистрировавшихся пассажиров и сверила его с планом салонов самолета. Минут пятнадцать назад она обслужила необычайно элегантную итальянскую профессоршу примерно одного с М. Цаппом возраста, или, если помоложе, то ненамного, и великолепно говорящую по-английски. Ага, вот она: «Моргана Ф., проф.». Итальянка оказалась привередливой и потребовала место для курящих у окна в салоне первого класса по левому борту самолета и как можно дальше от хвоста. Шариф ее просьбу удовлетворила: она уважает людей, которые знают, чего хотя при условии, что, не получив желаемого, они не закатывают скандалов и истерик. Шерил удалось подыскать профессорше место в точном соответствии с ее указаниями: десятый ряд, место «А» у окна. Зачеркнув на плане место «Б», она

вписала его номер в посадочный талон профессора Цаппа. Он вручил ей ушанку, адрес и две фунтовых бумажки, засунув их за отворот шапки.

— Не думаю, что это будет стоить так дорого, — сказала Шерил, читая адрес: «Перс МакГарригл, Кафедра английского языка и литературы, Университетский колледж, Лимерик, Ирландия».

— Если дадут сдачи, выпейте за мое здоровье.

В это время раздался небольшой приглушенный взрыв: весьма характерный и безошибочно узнаваемый звук, с каким падает на бетонный пол и разбивается вдребезги бутылка беспошлинного спиртного в пластиковом пакете. За взрывом последовал возглас «Мать твою!» и тревожное, испуганное восклицание «Ну Говард!» В десятке метров от стойки регистрации, остановившись по разные стороны тележки с багажом, с которой, очевидно, и свалился пластиковый пакет, с укоризной смотрят друг на друга мужчина и женщина. Профессор Цапп, оглянувшийся было на роковой звук, тут же, втянув голову в плечи и подняв воротник пальто, поворачивается к Шерил.

— Ни в коем случае не привлекайте внимание этого человека, — шипит он девушке. — Почему? Кто это?

— Его зовут Говард Рингбаум, и он всем известный стукач. Кроме того — он пока еще не в курсе — я отклонил доклад, который он написал для организуемой мною конференции.

— А что такое стукач?

— Стукач — это всеми презираемая гнусная личность, как, например, Говард Рингбаум.

— Что же в нем такого гнусного? По его виду этого не скажешь.

— Он жуткий эгоист. И очень подлый. И очень расчетливый. Например, если Тельма Рингбаум говорит, что пора позвать гостей, Говард приглашений не рассылает: вместо этого он звонит вам и спрашивает, придете ли вы, если они устроят вечеринку.

— А рядом с ним, наверное, его жена? — спрашивает Шерил.

— Тельма — совершенно нормальная женщина, только вот на стукачей у нее совсем нет чутья, — отвечает профессор Цапп. — Никто не может понять, как она терпит Говарда.

Привстав за стойкой, Шерил увидела, как Говард Рингбаум осторожно поднял за ручки пластиковый пакет, который угрожающе раздулся от вылившегося алкоголя.

— Может, попробовать отфильтровать? — спросил Говард Рингбаум. Стоило ему это произнести, как бутылочный осколок пропорол пластик, и струя виски низверглась на его замшевый ботинок. — Мать твою! — снова воскликнул Говард Рингбаум.

— Ну Говард!

— И вообще, что мы здесь делаем? — огрызнулся он. — Ты сказала, что здесь выход.

— Нет, Говард, этотысказал, что здесь выход, а я просто с тобой согласилась.

— Они еще здесь? — тихо спросил профессор Цапп.

— Уже уходят, — ответила Шерил. Заметив, что пассажиры позади профессора Цаппа начинают проявлять беспокойство, она быстро закруглила разговор. — Вот ваш посадочный талон, профессор Цапп. Вам необходимо прийти в зал ожидания за полчаса до вылета. Ваш багаж уже в самолете. Приятного путешествия.

Вот таким образом Моррис Цапп через полчаса оказался рядом с Фульвией Морганой в самолете «Трайдент» авиакомпании «Бритиш эйруэйз», вылетающем в Милан. На выяснение того, что оба из академических кругов, много времени не понадобилось. Пока самолет выруливал на взлетную полосу, Моррис Цапп пристроил у себя на коленях книгу Филиппа Лоу о Хэзлитте, а Фульвия Моргана — сборник статей Альтуссера. Скосив глаза, оба полюбопытствовали, что читает сосед. Это было сродни масонскому рукопожатию. Их взгляды встретились.

— Моррис Цапп, университет штата Эйфория.

— А… Я слышала ваше выступление. В декабре прошлого года в Нью-Йорке.

— На конференции Ассоциации по изучению современного языка? Значит, вы не философ? — Он кивком указал на название «Ленин и философия».

— Нет, моя область — культурология. Фульвия Моргана, университет Падуи. Европейских ученых весьма интересует марксизм. Об американских этого не скажешь.

— Я думаю, Америку больше привлекает Фрейд, а не Маркс, Фульвия… Фульвия Моргана? Моррис быстро перебрал в памяти имена ученых дам. Кажется, ее имя встречается на титульных листах престижных литературоведческих журналов.

— А теперь Деррида, — сказала Фульвия Моргана. — Все в Чикаго — а я только что оттуда — читают Деррида. Америка помешалась на деконструктивизме. С чего бы это?

— Ну, я сам немного деконструктивист. В этом есть что-то волнующее, интеллектуальная игра на нервах. Будто рубишь сук, на котором сидишь.

— Вот именно! Но в этом столько нарциссизма! И никакой надежды.

— Что за конференция была в Чикаго? — Ее название — «Кризис знака».

— А-а-а… Меня приглашали, но я не смог приехать. Ну и как там было?

Фульвия Моргана пожала коричневыми бархатными плечами.

— Как обычно. Много скучных докладов. Посиделки в ресторане были веселее. — А кто там был?

— Спросите лучше, кого там не было. Герменевтики из Йеля. Специалисты по «Отклику читателя» из университета Джона Хопкинса. Местные аристотелевцы. И еще там был Артур Кингфишер.

— Неужели? Ему, наверное, годков уже немало.

— Он выступил — как вы это называете? — с программной речью. На открытии конференции.

— Ну и как она?

— Ниже всякой критики. Все хотели узнать, какую сторону он примет в отношении к деконструктивизму. За или против? Приведет ли посылки своих ранних структуралистских трудов к их логическим заключениям или же откажется от них и встанет на защиту традиционной филологии? — Фульвия Моргана говорила как по писаному — очевидно, цитировала наброски к сочиняемому ею отчету о конференции.

— Давайте я попробую угадать, — сказал Моррис.

— Напрасная трата времени, — возразила ему Фульвия Моргана, расстегивая привязной ремень и разглаживая на коленях свои бархатные бриджи. Тем временем самолет поднялся в воздух, чего Моррис даже не заметил. — Он сказал: с одной стороны — так, с другой стороны — эдак. И все вокруг да около. И все из пустого в порожнее. И ничего по существу. Он повторял то, о чем говорил и двадцать, и тридцать лет назад, только тогда это звучало интереснее. По правде сказать, мне просто стыдно за него стало. Несмотря на это ему устроили бурную овацию.

— Что ж, он все-таки величина. Или был ею, по крайней мере. Король среди литературоведов. Я думаю, для многих он воплощает собой наше академическое ремесло.

— Тогда я должна сказать, что состояние вашего ремесла вызывает серьезные опасения, — парировала Фульвия. — Что вы читаете? Книгу о Хэзлитте?

— Ее автор — мой приятель, англичанин. Я только вчера получил от него эту книгу в подарок. Правда, я не большой любитель подобного чтений. — Моррис поспешил отмежеваться и от старомодной темы, избранной Филиппом Лоу, и от столь же устарелой ее трактовки.

Фульвия Моргана наклонилась к Моррису и, прищурясь, вгляделась в фамилию автора на суперобложке.

— Филипп Лоу. Я его знаю. Он несколько лет назад приезжал к нам в Падую с курсом лекций.

— Точно! Он как раз вчера рассказывал мне об этой поездке. Она была очень насыщенной.

— В каком смысле?

— Ну, самолет, в котором он возвращался в Англию, загорелся — пришлось возвращаться в Италию и делать вынужденную посадку. Но все обошлось.

— А вот его лекции я бы насыщенными не назвала. Они были очень скучные.

— Да?… Впрочем, меня это не удивляет. Филипп — человек, неплохой, но явно не способен поразить яркостью мысли.

— И как вам его книга?

— Вот, послушайте, что я сейчас прочту, и вы получите о ней представление. — Моррис зачитал вслух абзац, отмеченный им в книге Филиппа: «Он — самый всеведущий человек, который знает почти все о том, что не имеет никакого отношения к жизни и недоступно наблюдению, о том, что не несет практической пользы и не может быть проверено опытным путем, и о том, что, пройдя множество промежуточных стадий познания, теперь окутано неопределенностью, насыщено проблемами и изобилует противоречиями».