Приговор судьи - Олег Шовкуненко

– Значит, двигаем дальше?

– Хозяина может и не оказаться дома. Тогда пройдем спокойно, – прошептал в ответ Загребельный.

– Если хозяина нет дома, то и уйти сможем.

– Ну, уйдем, а дальше? Нам с тобой в какую сторону?

– Что да, то да, – я кивнул и безапелляционно отодвинул друга в сторону. – Я иду первым. У меня все-таки 7,62.

Против моего очевидного превосходства в огневой мощи возразить было сложно, и чекист уступил. Так что в бутылочное горло шириной всего каких-то три-четыре метра полковник Ветров ступил первым.

Здесь не было ничего необычного. Та же иссохшая земля, покрытая толстым слоем серо-желтой пыли. Те же бездонные черные тени. Тот же облезший и покореженный от удара о землю металл, справа красно-коричневый, цвета тертого сурика, а слева грязно-голубой. И никаких следов. Хоть я и был сосредоточен и напряжен как струна, хоть все боевые инстинкты оказались взвинчены до предела, но, все же, в мозг постепенно стало просачиваться недоумение: что ж за тварь такая тут хозяйничает? Хоть бы глазком взглянуть! Или лучше не стоит?

Похоже, сегодня судьба выбрала именно второй вариант, благодаря чему мы с Андрюхой благополучно доковыляли до конца опасного участка. Оставалось сущая малость: всего лишь выглянуть за край последнего контейнера и убедиться, что опасности нет, что мы с Лешим просто два параноика, которые вскоре будут шарахаться от своей собственной тени. Именно так я и хотел поступить, но вдруг совершенно неожиданно увидел то, что безуспешно искал все это время. След. Едва заметный, припорошенный пылью, но все же след. Но самое удивительное состояло в том, что его оставила ни какая-то там когтистая лапа невиданного и неслыханного монстра, а нога обычного человека, причем обутого в стандартный армейский ботинок.

– Гляди! – я отпустил цевье «калаша» и левой рукой указал на свою находку.

– Твою же мать! – в возгласе Лешего оказалось больше тревоги, чем удивления.

– Что не так? – я сразу понял, что упустил какую-то очень важную деталь.

– Так ногу не поставишь, – быстро ответил Загребельный. – Такой отпечаток можно оставить либо входя внутрь контейнера, либо… – ФСБшник не договорил и, задрав голову верх, стал внимательно изучать нависающий над нами борт того самого судна-универсала.

То, что не досказал Андрюха, я понял и сам, причем моментально. Цирк-зоопарк, какой там к дьяволу «входя внутрь…»! Куда ж тут входить, когда контейнер стоит к нам вовсе не дверьми, а глухим цельносварным бортом? А вот «либо» номер два…

Неожиданный резкий скрежет, казалось, прозвучал прямо с тяжелых багровых небес. От него завибрировал сам воздух, он взорвал мой мозг, перепутал и переколошматил все мои мысли. Что это? Ответ мог быть лишь один – опасность, смерть. Мы крупно просчитались, поджидая ее здесь на грешной земле, и теперь спокойно могли заплатить за свою ошибку, причем самую высокую цену.

Когда прямо у нас над головой с темно-синего, украшенного ржавыми потекам борта свесились края сразу двух здоровенных, словно железнодорожные вагоны, контейнеров, Леший во всю глотку заорал: «Бежим!». После этого он схватил меня за плечо и со страшной силой рванул вслед за собой.

– Стой! – мне пришлось мобилизовать все свои силы, чтобы не только остаться на месте, но и удержать друга.

– Идиот! Сейчас нас… – в глазах Загребельного горело бешенство вперемешку со страхом, ну прямо как у попавшего в капкан волка.

– Не туда! – проревел я в ответ и что есть силы толкнул приятеля в сторону контейнера, того самого, возле которого мы обнаружили человеческий след.

Поступил я так потому, что на целое мгновение дольше Андрюхи глядел вверх и видел, что на наши головы готовились обрушиться вовсе не два многотонных привета, а как минимум полдюжины. Куда ж тут бежать? Все равно расплющит, в какую сторону не рвани.

Сейчас я действовал больше на подсознании. Инстинкты зверя, благодаря которым Максим Ветров ухитрялся выживать все эти годы, включились все разом и вот они-то и толкали его в сторону контейнера… Или вернее будет сказать в сторону метровой щели между ним и стенкой соседнего выкрашенного суриком параллелепипеда из толстой рифленой стали. Быстрее забиться туда, рухнуть на землю, закрыть голову руками и молиться, чтобы металл выдержал, не смялся и не сложился. Ведь удар будет не просто сильный, он будет воистину чудовищный.

В последнем мы смогли убедиться уже буквально через мгновение. Красноватый свет дня вдруг заслонила огромная тень. Она накрыла нас на самом входе в спасительное укрытие, а может и в жуткую темную могилу. Могила! Я вдруг понял, почему здесь так воняет мертвечиной. И вот именно это, вовсе не утешительное открытие, оказалось моей последней мыслью. Надо признаться очень неприятной мыслью. Особенно если учесть, что практически одновременно с ней полковника Ветрова немилосердно впрессовало в грохочущую, скрежещущую, полную сумрака и пыли бездну.

Глава 10

Когда все замерло и стихло, я еще некоторое время оставался абсолютно недвижим. Лежал, и все никак не мог поверить, что остался жив. Сперва вслушивался в себя, затем в окружающий мир. Со мной, похоже, все обошлось. Острой боли не ощущалось. Мир по-соседству тоже внушал некоторый оптимизм. Он шевелился и даже пытался произвести некоторые слова, причем по большей части матерного содержания.

Фух… ну, тогда точно порядок! Раненый ведь что? Раненый либо стонет, либо вопит, если, конечно, в сознании. А вот если матом… Если матом – это значит, что гомо сапиенс находится в более или менее рабочем состоянии, злющий и готов перегрызть глотку всем своим обидчикам разом.

– Андрюха, ты… – прохрипел я тихо и постарался не задохнуться от клубящейся вокруг пыли.

Ничего не вышло. В тот же миг дыхание сперло, а челюсти свело будто при остром параличе лицевых мышц. Правда, все это произошло вовсе не от какой-то там едкой взвеси наполнявшей воздух. Причина здесь крылась во взгляде… неподвижном, полном боли и ненависти взгляде, с которым кто-то глядел на меня из желто-бурого марева.

В первое мгновение я даже решил, что мне просто показалось, что это стресс, психоз плюс больное воображение. Но секунды неумолимо тикали, пыль оседала и вот уже из полумрака узкой железной щели одна за другой начали проступать детали. Мутные словно налитые гноем глаза, грязно-зеленые усеянные гнилостными пузырями скулы, из носа и разинутого в страшном оскале рта потеки тягучей красноватой жидкости.

Мертвец! Его лицо находилось всего в полуметре, и он не просто пялился, он еще и дышал мне в лицо чудовищным тошнотворным перегаром смерти. Я почувствовал этот смрад и будто ошпаренный шарахнулся назад, как оказалось прямо в объятья к Лешему.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});