Солнце в ночном небе - Анна Данилова

Ульрика расширила свой магазин, сделала там дорогой ремонт, сама лично съездила во Францию, чтобы наладить контакт с поставщиками искусственных цветов и сувениров, у нее появилась своя, постоянная клиентура. Ее магазин просто было не узнать. И это при том, что деньги она тратила крайне осторожно и экономила каждую марку. У нее был хороший вкус, и так, как она умела оформлять витрину, не умеет никто... Конечно, я старалась ей во всем помогать. И думаю, она была мне благодарна за то, что я не бросила ее в трудную минуту, постоянно была рядом с ней. С кем еще она могла бы поговорить на мучившую ее тему: Гюнтер, деньги, дом... Первое время, после того как мы похоронили Гюнтера в ее саду, ей постоянно мерещились какие-то люди, бродящие ночами по саду... Или же она начинала рассказывать, что вроде бы видела полицейских с собаками, которые искали могилу беглого преступника. Я успокаивала ее как могла. Старалась, чтобы она поскорее забыла этот кошмар. Это я не рассказала вам еще о ее поездке в Мюнхен. Как она, бедняжка, переживала, когда искала этот отель «Регент», как, нервничая, зашла в соседний отель и поднялась на второй этаж, остановилась перед нужным номером и вдруг поняла, взглянув на замок, что замки поменяли, что ключ, который дал ей Гюнтер, не подойдет... Как она докажет тогда тем, кто будет наблюдать за ней в течение пятнадцати лет, что она не брала деньги? Она была очень ответственным и порядочным человеком. Но, слава богу, потом-то она поняла, что вошла не в тот отель, и уже в «Регенте» нашла чемодан, старый, малинового цвета. Это сейчас я говорю об этом достаточно спокойно, ведь дело прошлое. Но, когда я отправила Ульрику в Мюнхен, я места себе не находила, так переживала за нее... Мы обе понимали, что это предприятие, эта поездка – дело опасное, рискованное. Ее могли прямо там схватить, арестовать, и тогда, зная характер Ульрики, можно было предположить, что она расскажет все, как было: что она помогла преступнику, приютила его у себя, пусть и на пару часов. И тогда уже она при всем своем желании выполнить последнюю волю Хоффмана не смогла бы ничего сделать для его дочери. Да и вообще, последствия ее ареста были бы ужасными. Поэтому, когда Ульрика вернулась из Мюнхена, живая и здоровая, с души моей словно камень свалился! Я так обрадовалась, что увидела свою подружку. Она спокойно рассказала мне о том, что с ней произошло в Мюнхене, о чемодане, который она завернула в холщовую сумку – мало ли что... А когда мы с ней подняли чемодан наверх, открыли его и увидели деньги... Это было потрясающее зрелище! И я подумала еще тогда, что Гюнтеру просто повезло, что он, раненный, забежал именно в ее магазин, встретил именно Ульрику Хассельман, женщину-ангела, самого порядочного и честного человека во всем городе...

Валентина слушала Люлиту, ее рассказ, но воспринимала все это как бы отдельно от себя, от своего имени. То, что опасный преступник по имени Гюнтер Хоффман – ее отец, человек, завещавший крупное состояние девочке по имени Валентина Туманова, не укладывалось в ее голове. Она просто сидела и слушала, не переставая удивляться...

– Что было потом? – Ольга тоже слушала как зачарованная. И переводила, переводила...

– Потом у Юргена родилась Керстнер, Ульрика очень надеялась, что ее сын изменится, перестанет изменять Сабине, станет мягче, благодарнее... Но он не изменился. Он оставался таким же грубым, эгоистичным, пристрастился к алкоголю, хотя родились уже и Ирис с Евой. Ульрика испытывала постоянное чувство стыда перед Сабиной, своей невесткой, за то, что воспитала такого сына. Ей хотелось что-то сделать для нее, тем более что у нее были возможности, ведь магазин стал приносить неплохую прибыль. Но в случае, если она подарила бы Сабине, скажем, еще одну квартиру или даже маленький домик на берегу озера, который Ульрика присмотрела для своих внучек, все равно этой недвижимостью распоряжался бы Юрген. Она зашла в тупик, моя Ульрика. Имея деньги, она не могла сделать практически ничего для своих близких, так как все это могло быть спущено на женщин Юргена, на выпивку... Конечно, она много раз намекала Сабине, что та еще молода, красива, может еще устроить свою жизнь, развестись с Юргеном и выйти замуж за другого, более достойного и любящего мужчину. Но Сабина, как я подозреваю, боялась своего мужа. И свою привычку и страх принимала за любовь. К тому же Керстнер была сильно привязана к отцу. Остальные девочки больше тянулись к матери. Но, кажется, я отвлеклась... Просто я хотела объяснить, насколько тяжело было Ульрике выполнять данное ею Гюнтеру Хоффману обещание. И все эти пятнадцать лет она жила трудно. Хотя было и много такого, что радовало ее, – магазин, строящийся (а потом уже и построенный) дом, внучки... Дом построили. Ульрика всегда советовалась со мной, какие ковры покупать, кому доверить оформление каминного экрана, мы вместе с ней покупали занавески на окна, мебель, картины, посуду. Иногда мне казалось, что этот дом она строит для какого-то фантома, что никакой девочки по имени Валентина Туманова просто нет... Или что ее невозможно будет найти. Но Ульрика наняла человека, которого ей порекомендовала одна наша общая знакомая, который часто бывал по делам в Москве. И поручила ему разыскать эту девочку, выяснить, в каких условиях она живет, не нуждается ли, не бедствует ли... И он выполнил ее поручение. Рассказал, что в Москве по указанному ею адресу на самом деле живет семья и в ней воспитывается девочка по имени Валентина. Получалось, что все сходится. Вы бы видели, как обрадовалась Ульрика, когда поняла, что еще немного – и груз ответственности с нее будет снят, она вызовет Валентину сюда, в Штраубинг, и расскажет ей об отце, о том обещании, которое она дала Гюнтеру Хоффману перед его смертью. И когда дом и деньги будут переданы девочке, Ульрика наконец спокойно вздохнет. Как она мечтала об этом, считала месяцы... Но параллельно с этим у нее все больше портились отношения с сыном. Я подозреваю, что он побывал в моем доме и ухитрился увидеть какие-то документы, касающиеся дома... Каким образом он проник ко мне, не имею понятия. Хотя подозреваю все же, что он узнал о русской наследнице матери, вскрыв тайник, где Ульрика могла хранить копии документов. Вероятно, она хотела каким-то образом обезопасить себя, сделав эти копии. И это было ее ошибкой. Обо всем этом я стала догадываться позже, когда Юрген все чаще и чаще стал говорить с матерью о доме престарелых, после чего эти разговоры приняли характер угроз. Ульрика приходила ко мне и плакала, говорила, что вырастила настоящее чудовище. Я видела, что она больна, да и она чувствовала, как тают ее силы. И вот тогда-то она и приняла решение: все то, что принадлежит ей, оформить на мое имя. Она очень доверяла мне. Мы обе понимали, что тем самым она переваливает ответственность за данное ею обещание на мои плечи. Но я не сопротивлялась. Уж слишком сложная была ситуация, да и совершеннолетие девочки близилось...

Когда же настал срок сообщить наследнице о ее отце и пригласить ее в Германию, Ульрика разволновалась по-настоящему. Она снова обратилась к своему знакомому, собиравшемуся в Москву, и попросила его нанять профессионалов, которые сфотографировали бы Валентину Туманову. И ей привезли несколько фотографий. Правда, не совсем удачных. И Ульрика начала действовать. Мы вместе с ней сочинили письмо в Москву, на имя Тумановой Валентины: ее приглашали в Штраубинг для получения наследства. В письме, разумеется, сообщался номер телефона, по которому она должна была с нами связаться, чтобы сообщить свои паспортные данные и прочее... Она откликнулась.

Валентина с удивлением посмотрела на Ольгу, та лишь пожала плечами.

– Странно... – Валентина слушала и постоянно ждала, когда же наконец выяснится, что речь идет не о ней, а, к примеру, о ее однофамилице. Ведь она точно знала, что ее отца зовут Сергей Туманов. Хотя девичья фамилия ее матери уже прозвучала... Она снова вся обратилась в слух.

Ольга, глотая слова, переводила...

– Мы прислали ей приглашение, которое она получила, после чего ей выдали визу. Меликсер отправилась встречать ее в аэропорт. Мы с Ульрикой приготовили праздничный ужин, ждали ее с нетерпением. Во-первых, было просто любопытно увидеть дочь Гюнтера Хоффмана, в сущности перевернувшего жизнь моей подруги и доставившего ей невольно столько хлопот. Во-вторых, приближалось время развязки и какого-то освобождения, после которого, по мнению Ульрики, она успокоилась бы и зажила новой (она так и говорила!) жизнью. В ее планы входило уехать из Штраубинга и поселиться в соседнем Платлинге. Она даже дом там присмотрела. Я думаю, она все это придумала, чтобы только уйти от тяжелой «опеки» Юргена.

– И что? Она действительно приехала? Ваша Валентина Туманова? – В голосе Ольги прозвучала горькая ирония.

– Приехала. Довольно молодая, красивая, очень энергичная и коммуникабельная особа. И она действительно была похожа на ту девушку с фотографии, на которую мы должны были ориентироваться. Прямо за столом Ульрика рассказала ей о Гюнтере, о том, при каких невероятных обстоятельствах они познакомились, и, конечно, о деньгах, о доме. Надо было видеть ее сияющее лицо...