За голубым Сибирским морем - Петр Гагарин

В это время обитая дверь бесшумно растворилась. Грузно шагая, вошел Щавелев. Прошел к столу, с беспокойством посматривая то на секретаря обкома, то на журналистов, сел. Богунцов спросил:

— Вы статью о музее читали?

— О музее? Нет, нет…

— Вот тебе и на! Какой же вы зав. отделом…

— Позвольте, о музее? А, да, да! Я не читал, но знаю. Редактор информировал.

— Что же вы решили?

— Так ведь, редактор…

— Но он же вас информировал? Вы то… ну, хорошо, минутку, — Подошел к Шмагину и Грибанову. — Спасибо вам, товарищи, мы тут… выясним.

…Когда Грибанов закрывал за собой дверь кабинета, то увидел, что секретарь обкома резко повернулся к Щавелеву, но что он ему сказал, Павел уже не расслышал.

4

Разговаривая вполголоса, они торопливо шагали по коридору к выходу. Особенно радовался Грибанов: кто-кто, а уж первый-то секретарь внушит редактору!

Когда поравнялись они с дверью кабинета заведующего промышленным отделом Юрмакова, Павел заметил на диване знакомое лицо. Остановился.

Человек вскочил с дивана:

— Здравствуйте!

— Костя! Здравствуй, дорогой! Каким ветром? Дмитрий Алексеевич, знакомься, это тот самый шофер Александровского сельпо… Ну как там у вас, что с базой?

— Ужалгина сняли.

— Сняли?! А нам до сих пор не сообщили. — Он обратился к Шмагину. — Ответа ведь не было.

— Ну, ответ! Ужалгин долго под следствием был, — словно оправдывая руководителей облпотребсоюза, сказал Костя. — Его только вчера судили. В тюрьму! А на его месте — Бугрова.

— Никиту Степановича? — оживился Павел. — Правильно.

— Сижу вот жду его. Сюда зашел, — шофер показал на дверь. — Автомашины ремонтировать надо, а в мастерской пусто. Сюда приехали, может, запасными частями помогут нам.

— Помогут, заводы помогут, — начал уверять Павел, — сейчас о торговле все заботятся. А как ваши залежи?

— Разворошили, — Костя заулыбался. — Никита Семенович такой. Приезжайте, опять прокатимся.

— Да уж по той дороге… — Павел покачал головой. — А как там Евсеич поживает?

— О, теперь он как пан. Конуру свою забросил. Помните, избушку? Теперь в ней только дежурит. Кооперация построила ему настоящий дом, почти в самом центре. Под окном ему школьники сад посадили.

— Привет ему, большой привет. Скажи, от газетчика.

— Он помнит вас. Там вас многие вспоминают.

Когда вышли из гардеробной, Шмагин хлопнул Павла по плечу:

— Вот так «Светенские залежи»!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

ВПЕРЕД ПЯТКАМИ

1

Еще вчера Иван Степанович Ряшков узнал, что Шмагин и Грибанов ушли в обком. А случилось это так. Ряшков читал третью полосу, один материал промышленного отдела вызвал у редактора сомнение, он решил проверить, проконсультироваться у зав. промышленным отделом. Послал за ним дежурного, тот сообщил: ушли в обком.

Это уж совсем нарушило покой Ряшкова. На партийном собрании хлестали, а теперь еще в обком. Зачем, к кому?

Подписав полосы, Иван Степанович не стал вызывать машину — пошел пешком. Размышлял о своем незавидном положении.

И ночь у Ряшкова была тяжелая. Часто просыпался: мучили кошмарные сны. То он в дремучей тайге один-одинешенек, то летел куда-то в пропасть, то вдруг увидел Щавелева. Остановился, решил отвесить шефу поклон. Склонил голову, еще немножко, ниже, ниже и… превратился в крендель, а потом в… мяч! Да, в футбольный мяч. Толстяк, пыхтя и отдуваясь, подошел и покатил его… Но ворота узкие… Ба, да это же не ворота — двери редакции!

Вот уже совсем близко. Но что это? Ага, команда футболистов. Ребята здоровые, эти так напинают! Нападающий подбежал — бах!.. Сильно в бок ударил, еще, еще… О, о!.. Вот и покатился обратно, а толстяк в квадратном пенсне не пускает, тихонько, молча катит обратно. Но у ворот — снова ему по бокам: бах, бах!..

— Ой, о… о… э, э…

Агриппина Львовна ткнула мужа в бок, заворчала:

— Ну, что ты мычишь? Режут, что ли? Шляется до полночи, а потом…

Ряшков открыл глаза, схватился за сердце, которое готово было выскочить. Потолок темный, опустился низко, давит. За окном — серо. Вытер пот простыней, прошептал:

— Что за проклятье, рассвет бы скорее…

Так и не мог больше уснуть.

Утром пришел в редакцию раньше обычного. Все никак не мог решить: пойти в обком или не пойти, высказаться против шефа или подождать.

«А долго ли это продлится? Правда, сейчас у меня в редакции тишина. Я им после собрания показал, кто здесь хозяин. Критиканы! В командировки помчались, как миленькие. В командировочки!.. Вот еще этого — Грибанова…»

Он выдернул ящик из стола, закурил и стал медленно прогуливаться по кабинету, скрипя половицами.

«Этак ожиревший лентяй утопит меня. Нет, хватит! Выступлю на бюро и… все расскажу.

А может быть, может быть… к секретарю сходить, к первому. Объяснить все — пусть знает. Но если Щавелев… Тогда я снова в его руках! Сегодня промолчит, а завтра скажет: «Не справляется. Пытались поправлять — не получалось». Кому же больше поверят — ему, Щавелеву. Ему поверят! Значит, опередить его, опередить!»

2

Богунцова у себя не было. «Утром выехал в район», — сообщила секретарша.

«Ах, черт побери, — прошептал раздосадованный Ряшков. — Ко второму пойти? Наверняка и его нет. Уборочная. Интересно, а Щавелев выехал куда или по-прежнему…»

В приемной Щавелева суетились люди: звонили по телефонам, просили немедленно выслать «Скорую помощь». Никто ничего не объяснял, лишь уборщица успела шепнуть Ряшкову: «С Щавелевым, сказывают, был крупный разговор, сегодня заболел — сердечный приступ».

Ряшков попятился, попятился и незаметно выскользнул из коридора. Сбегая вниз по лестнице, он клял себя: «И тут опоздал! Что бы прийти вчера, позавчера? А сейчас заяви, скажут: трус, ни совести, ни чести…

Впрочем, почему обязательно сегодня? — Он зашагал степеннее, приосанился. — Подождем, пусть на здоровье болеет, а там увидим».

Бодро вошел в редакцию, распахнул дверь своего кабинета, окинул его взглядом: стол стоял по-прежнему, только сегодня на нем не было порядка, завален бумагами, с краев уныло свесились газеты.

Медленно сел в кресло, облокотился на стол: «Теперь держись, Иван Ряшков, держись, шефа нет, а о решении собрания, наверняка, узнают… А что, если?.. Да, да, верно… Раз-два выступить, покритиковать старших, разгромить кого-нибудь, а потом если что — полным голосом заявить: «За критику расправились, невзлюбили! Как думаешь, товарищ редактор, а? — Он распрямился в кресле, потер руки от удовольствия. — Как, а? На днях сессия облсовета. На повестке — сельское хозяйство, выполнение февральского Пленума. Вот мы и…»

Эта мысль окрылила Ряшкова, он начал спешно готовить тезисы своей речи. Она должна быть не громовой, но громкой, впечатляющей.

3

Выступление редактора состоялось. Речь его, действительно, оказалась впечатляющей. Когда закончилась сессия, в раздевалке только и говорили о редакторе: «Вот это да! Смотри-ка смело как!..»

Он слышал это краем уха, слушал и радовался.

Ему верилось, что метод обороны найден! Еще одно-два таких выступления и — гарантия. Не посмеют тронуть!

Покуривая в «Победе», он продолжал торжествовать: «Еще поживем, докажем…»

Ряшков вбежал в редакцию и тут же начал командовать:

— Вызовите ко мне ответственного секретаря. Да побыстрее.

Армянцеву сказал строго, официально:

— Свяжитесь по телефону со всеми командированными, проверить надо. Пусть материалы передают — не в дом отдыха уехали.

— Со всеми, может быть, и не смогу. Все-таки — села, колхозы, да и расстояния наши…

— Передайте от моего имени — всех разыщут. Журналист — не игла в копне. Я должен знать, чем они там занимаются.

С сельским районом переговорить не так-то просто. Закажешь переговор и жди, когда тебя вызовет междугородняя: то очередь не дошла, то «все еще занято», то «линия на повреждении»… Радуйся! Но и это еще не все: в каждом районном центре — своя телефонная станция, соединят с ней, так она начинает: «занято», «не отвечают»…

Армянцев кричал в телефонную трубку, составлял макеты полос, вычитывал и слал в линотипную материалы, идущие в номер, давал указания своему помощнику и выпускающему, принимал готовые клише от цинкографа, торопил машинистку, гнал куда-то рассыльную, спешил в отдел…

К вечеру он, наконец, связался со всеми. Зав. отделом писем проверяет жалобы в Боркинском райисполкоме. Везюлин передал информацию о строительстве скотных дворов в колхозе имени Кирова. Обещал завтра выехать.

Но редактор уже занят был другим.

Он развернул только что полученную из областного отдела сельского хозяйства сводку и начал водить по ней карандашом, вслух размышляя: