Судьба по имени Ариэль - Валерий Ярушин

В этом году я отчетливо почувствовал это «творческое топтание на месте». Хотя Стас подбрасывал свои песни, но они были настолько эклектичными, что жили недолго. Пришлось собирать совет, и безболезненно удалять их из репертуара, как впрочем, и мои. Впервые я почувствовал, что необходим свежий приток «крови» в виде любого нового члена ансамбля, но непреодолимое «вето» висело надо мной, как «дамоклов меч»!.. Мне почему-то казалось, что в этом случае я потеряю все!…

Вспоминаю гастроли в Минске. Как всегда — теплые встречи с Мулявиным, музыкантами. Яшкин знал мои заботы по поиску новых солистов, знал об этом и Мулявин. И вот приходит Валера ко мне в гостиницу и говорит: «Сегодня после концерта я забираю вас с Борькой, и мы идем в одно кафе, ты послушаешь классного пацана. Володя Мулявин рад бы его пристроить, да с певцами перебор уже, может, ты возьмешь?…» Сели мы в вечернем кафе. Смотрю — состав небольшой, кабацкий набор инструментов и солист — симпатичный паренек, моложе нас где-то на десяток лет. Когда он запел — я, честно говоря, «прибалдел». Голос очень высокий, с сипотцой, что придавало ему некоторый шарм. И владение — на уровне. После выступления он подсел к нам с Яшкиным, и представился: Валерий Дейнеко. Взяв его координаты, стал размышлять, как бы это обсудить с коллективом. Коллектив отнесся к этому крайне отрицательно. Особенно забеспокоился Лева — ему не хотелось иметь супер-конкурента. Ему поддакнули остальные, правда кроме Боба… И опять пресловутое «вето»! Забегая вперед, скажу, что взял-таки к себе Мулявин Валеру Дейнеко…

Не помню, кто нас познакомил с замечательным человеком, Сережей Низовым. Но в моей бурной жизни того времени он был каким-то громоотводом всех моих бед. Я любил «выплакиваться» на его плече. Его профессия звучала, как анекдот: звукорежиссер театра глухонемых!!! Вернее — театра мимики и жеста. Холостяк, живущий в семикомнатной(!) квартире в старинном купеческом доме, предназначенным под снос… Человек, приютивший у себя дома немало звезд, слывший эдаким добрым священником, отпускавший грехи неразумным, потерявшимся в этой жизни, лабухам. На его глазах рождались и умирали ансамбли. Из группы «Зодчие», в разные стороны, разбегались и сходились музыканты, Валера Сюткин, Юра Лоза, Саша Шевченко, Юра Давыдов… Мы у него часто с друзьями устраивали мюзик-холльные попойки. В тот год, как раз в Москве, проходил фестиваль молодежи и студентов. Вот где мы фестивалили без удержу! И все преклонялись перед серегиным терпением. Кого здесь только не было до нас: И Аркадий Райкин, и Александр Масляков, а артистов кино — немерено!.. Но когда у Юры Лозы и его жены Светы родилось дитя, и они поселились в его апартаментах, оргии прекратились. Вскоре ему дали двухкомнатную квартиру, он съехал из этого злачного места, но в памяти всегда будут эти «народные» «посиделки», «попивалки» и «полежалки»!…

Наше творческое «реноме» было суперустойчивым, и мы катились по гастрольным рельсам, как тяжелый состав. Любые маломальские ссоры заканчивались, когда приходила весть из Москвы об очередной зарубежной поездке. Вот и тогда — Франция — мечта любого, кто ни разу не был в Париже… Едем опять по линии комсомола. Опять чемоданы, набитые консервами. Да и хрен с ним, когда впереди прогулки по Сан Дени, Пляц Пигаль, Елисейским полям, эротика, ночная жизнь… Подъезжая к гостинице, гид загадочно произнес: «Вы будете жить в самом злачном месте Парижа, смотрите, не увлекитесь!» Первое, что нас шокировало — огромный рекламный плакат на гостинице, где вместо средства от перхоти была изображена какая то 127-я поза Камасутры… Дальше — не легче. Я спросил: «А как у вас детей в школу водят мимо этих витрин, это же аморально!» Переводчик невозмутимо ответил: «Ну, это для вас — аморально, а у нас — наглядное пособие, путеводитель по жизни…» Насчет увлечений — это он точно подметил, было столько соблазнов! Выйдя из гостиницы на первую прогулку сразу попал на какую-то «барахолку». Впечатление такое, что женщины, выстроившись в два ряда, образовали коридор и чем-то торгуют. Чем — я понял сразу, как только одна из них, закусив губу, ринулась ко мне, вдруг задышала часто — часто, стрельба глазами велась в упор!.. Перед моим носом она вертела ключик на цепочке. Если б не ее пышная грудь — ключики бы разбили мне очки… Я оторопел! Видя это, дама еще больше усилила дыхание, и ее рука потянулась к моим ягодицам. Тут я очнулся, и, первое, что вспомнил на французском, была фраза: «Пардон, мадам!» Как изящно я выскользнул из ее рук! Здесь мне позавидовал бы сам Копперфильд, вылезающий из смирительной рубашки!.. Вспомнив нетленную фразу: «Советико облико морале», с комсомольской гордостью пошагал прочь!..

Ночная жизнь и пугала и ласкала одновременно! Днем в открытых маленьких кафе стояла невыносимая скука: официанты в отсутствие посетителей, гоняли мух. Ночью — это был вертеп! Гул сидящих за столиками перекрывал шум машин, проезжающих мимо! В пол-второго ночи мы наблюдали любопытную картину. С трудом найдя свободный столик, присели недалеко от «Мулен Ружа». С нами рядом оказались японцы, весьма респектабельного вида. Порхающие вокруг женщины их, почему-то не интересовали, и они мирно попивали винцо. Вдруг двери кабаре распахнулись, и…. мама родная!… по направлению к нашему кафе движутся «лошадки!» Так называют танцовщиц в эротическом костюме из двух предметов с головными уборами в виде меховых веников. (Вспомните коней в цирке!») Несколько полуголых девиц тут же уселись на коленки «арендаторов». Наши соседи, видимо тоже заказали это «блюдо». Было забавно наблюдать, как мясистая тетя беспардонно плюхнулась на малюсенького япошку. Причем, сев на стул, лицом к туристу, своими телесами «утопила» его… Ему, наверное, не хватало кислороду, потому как позолоченные очки дрожали меж грудей, и он конвульсивно дергался…

Выступив для узкого круга политиков, нас повезли в центр Франции — знаменитый горнолыжный курорт Клермон-Ферран, где ежегодно проходил карнавал. До бразильского было ему, конечно, далеко, но все впечатляло: машины с открытым верхом, на котором разыгрывались какие-то сцены, люди в национальных одеждах, духовые оркестры, сплошь и рядом… Вот и мы, одевшись в яркие концертные костюмы, влились в праздничные колонны. Я сразу вспомнил нашу первомайскую демонстрацию. Только здесь почему-то все были трезвые и веселые, здесь мне было не совсем понятно…

Проходя мимо трибуны с мэром, нас объявили, и под взрывы аплодисментов, мы в ответ прокричали: «Слава советским металлургам, ура-а-а-а-!»

А дома уже ждет неутомимый Яшкин с новой идеей — сценарием новой крупной формы. «За землю русскую» — так называлась рок-дума на тему «Слова о полку Игореве», годом которого объявила международная организация ЮНЕСКО. Валерий Константинович вновь меня убедил, что на этот раз мы с ней поедем по нескольким странам. В 1985 году исполнялось 800 лет знаменитому славянскому писанию, и я опять «окунулся» в серьезную атмосферу. Однако, предыдущие крупные работы несколько вымотали меня, и я, к сожалению начал повторяться. Хотя к этому времени мы обладали мощными звуковыми возможностями, Стас приобрел вокодер — пение через клавиши, для которого я писал много сольных кусков. Но Яшкин мыслил стереотипно, подгоняя под предыдущие работы, материал. Филармония раскошелилась на очень дорогие костюмы, даже холодное оружие, в мастерских оперного театра делались декорации. Стас был вновь в отрицательном образе хана Кончака, противостоящим князю Игорю — Льву Гурову. Особенно эффектным у хана был головной убор — балахон с рыжей лисицей! Премьера в Москве в кинотеатре «Новороссийск» прошла не так, как бы я хотел — скромновато. Были приглашенные важные гости, бомонд, но «кайфа», какой был в «Пугачеве» — не было… Отсутствовал трепет — самое важное составляющее любого успеха.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});