Маршруты счастья - Ирина Коняхина

решение о резекции или ампутации. Если экспресс-анализ даст сразу положительный результат, вам сразу сделают ампутацию груди и одновременно матки. Так положено. В этом случае операция задержится и будет продолжаться около шести часов. Пожалуйста, распишитесь, что вы ознакомлены с нашими правилами и согласны на ампутацию по медицинским показаниям.

– Я не хочу ампутацию. Если я против ампутации, не расписываться?

– Тогда, пожалуйста, распишитесь, что вы отказываетесь от госпитализации и идите домой.

– Что будет, если я откажусь?

– Если ваша опухоль доброкачественная, она может переродиться в злокачественную через месяц, год или много лет. А может быть, так и останется. Хотя вряд ли. Если злокачественная, с учетом возраста, события будут развиваться очень стремительно. У вас ведь дочь. Подумайте о ней. После ампутации у женщины остается шанс на жизнь. Это не так уж мало, если рассматривать альтернативу.

Татьяна дрожащей рукой подписала бумаги, которые положила перед ней медсестра. Потом вышла в холл попрощаться с Сашей. Они крепко обнялись и замерли, оба с глазами полными слез. Потому что каждый из них понимал всю серьезность того, что могло произойти. Может быть, сейчас Татьяна зайдет в палату, а завтра ее уже не будет. Не каждая женщина сможет перенести шестичасовую операцию не только психологически, но и физически.

Палата была четырехместной. Татьяна поздоровалась с коллегами по несчастью и расположилась на свободной кровати. В голове были мысли только о том, что с ней будет завтра. И будет ли она сама завтра: в этом городе, в этом мире. Рядом, на соседних кроватях, разговаривали две женщины.

– Если мне ампутируют грудь, я сразу повешусь, – категорически заявила одна из них.

– Ты с ума сошла. Это хоть тяжелая, но жизнь.

– Какая жизнь? Остаток жизни будут сплошные мучения. И все равно, я знаю, с раком груди даже после ампутации долго не живут. Ну год, два. Максимум три. Каждый день ждать смерти – это чудовищно…

– Ты замужем? – поинтересовалась ее собеседница.

– Нет. Я живу с мужчиной. Уже несколько лет. Но я не сомневаюсь, он сразу бросит меня, если я стану уродом. Зачем я ему? Он молодой, красивый. Работает в женском коллективе. На него бабы так и вешаются. Я его еле-еле удерживала рядом с собой даже, когда была здоровая и все было при мне. Если что случится, я никому буду не нужна!

– Да, брось ты, Эля, – успокаивала ее соседка. – Если выбирать без мужика жить или просто жить, так уж лучше все-таки жить. Хоть как-нибудь.

– Нет. Я "как-нибудь" жить не стану: без груди, без любимого мужчины… А у вас что? – обратилась Эля к Татьяне.

– У меня тоже грудь. Предварительный диагноз – фиброаденома. Но вскрытие покажет, – горько усмехнулась Татьяна. – У меня тоже взяли подписку про согласие на ампутацию. Правда муж поклялся, что возьмет меня обратно в любом виде. Но мне от этого не легче.

Четвертая женщина в палате была настроена гораздо спокойнее своих соседок.

– А у меня просто липома, – похвасталась она.

– А это что такое? – спросили женщины почти хором.

– А это что-то вроде очень большого жировика. На спине. Совсем, говорят, не опасно. Но врачи в один голос убеждали, что оперировать надо обязательно. Да и спину ведь не отрежут. Нет худа без добра – похудею на килограмм. Вон она, какая здоровая, – женщина повернулась к ним спиной и отогнула ворот рубашки. – Вам всем, конечно, тяжелее. Не дай бог, оказаться когда-нибудь на вашем месте. Но может быть, и у вас все обойдется. Здесь врачи хорошие.

– А операцию кто будет делать, врачи или курсанты? – поинтересовалась Татьяна.

– Врачи, конечно. Курсанты только смотреть будут. Ну, может, быть, им разрешат в конце операции швы наложить. Да все нормально будет. Давайте спать. Спокойной ночи!

Какое уж тут спокойствие… Лежа на животе, уснула только женщина с липомой. Остальные три несчастных шептались всю ночь, рассказывая друг другу жуткие истории про онкологические заболевания у своих близких, родных и знакомых.

Утром женщину с липомой первой увезли в операционную. Не прошло и часа, как ее вернули в палату. Она была еще под наркозом и что-то бессвязно бормотала. Как и ожидалось, никаких проблем с ней не возникло. Татьяна была второй. Ее колотило от страха, и ей очень хотелось, чтобы рядом был Саша. Она знала, что он сейчас, скорее всего, стоит под окнами операционной и взывает ко всем известным ему духам, чтобы все обошлось. "Катюша, милая родная доченька, – всхлипывала Татьяна. – Зайчик мой любимый, как же тебе тяжело будет без мамы". На операционном столе она немного успокоилась: "Хорошо, что сделают укол и я не почувствую, как умру". Она видела, как над ней склонились лица молодых курсантов, чувствовала, как хирург острым скальпелем сделал надрез. Жаль, что ей не видно, что они там рассматривают в ее груди. Татьяна догадалась посмотреть на свое отражение в металлических корпусах ламп над операционным столом.

– Вот видите, – объяснял хирург курсантам, и Татьяна слышала его голос, который раздавался где-то далеко, как будто бы из трубы, – небольшая, с орех, аденома. Вот мы ее аккуратненько подрезаем со всех сторон и кладем в кювету. Отщипните от нее кусок и положите в раствор на том столике. По окрашиванию мы определим ее структуру.

Один из курсантов взял кювету и куда-то ушел. Теперь от этого неизвестного юноши и от этой с орех аденомы зависела судьба молодой женщины. Она все ждала, что курсант вернется и громко объявит о результатах биопсии, но он почему-то так и не вернулся. Татьяна рассудила, что это означает, что дела ее совсем плохи, и потеряла сознание. Очнулась она через несколько часов уже в палате. Ощупала грудь. Было очень больно. Но вроде бы все на месте.

– Ты как? – спросила соседка, избавившаяся от липомы.

– Не знаю. Вроде жива, и вроде ничего не отрезали. Я вырубилась под конец операции. А что с девчонками? – Татьяна взглядом показала в сторону пустующих кроватей.

– С девчонками, похоже, плохо. По крайней мере прошло уже два или три часа, как их забрали. Сначала одну, а потом другую. Не исключено, что у них проблемы с биопсией.

Примерно через час после этого разговора на каталке привезли ту, которая всех успокаивала и до операции была настроена вполне оптимистично. Она была в сознании. Но вид у нее был крайне подавленный.

– Как вы? Что так долго? – спросила Татьяна.

– Меня разрезали, но операцию делать не стали. Слишком поздно. Решали, что со мной делать дальше. Я все слышала. Долго лежала с разрезом. Они исследовали там что-то, совещались. Я плохо помню. Потом меня зашили и отправили в палату. Я еще там была на каталке, а уже Элю привезли. Я слышала, врачи говорили, у нее биопсия тоже плохая. Ей все-таки ампутацию