Я люблю Капри - Белинда Джонс

— Что там такое? — Я стараюсь разглядеть большой куб, перевязанный веревками, который на тросе раскачивается под вертолетом.

— Стиральная машина, — объясняет Люка как нечто само собой разумеющееся.

— Что? — не верю я.

— Это лучший способ доставить что-нибудь с материка на здешние виллы.

— Люка! — раздается из сбегающей вниз улочки.

— Ciao, Ricardo! — Люка пытается перекричать грохот вертолета.

— Ci potrebbe aiutare, per favore[63]? — просит его рикардо.

Люка поворачивается ко мне.

— Я знаю, ему нужна твоя помощь, — улыбаюсь я.

— Это займет минут двадцать.

— Ничего, я пойду вперед. — Я указываю на виднеющуюся впереди Арко Натурале. — Кстати, мне нужно позвонить.

Если я как можно скорее не выпущу на волю слова «Люка прекрасен, как бог любви?», я, в конце концов, просто скажу это ему в лицо.

— Хорошо, grazie, я догоню. Там зеленая скамья с видом на Арко…

— Я подожду на этой скамье.

— Ким! — окликает он меня.

— Да?

— Ты живая. Ты заслуживаешь любви.

Я смотрю, как он бежит вниз по улочке, и у меня сжимается сердце. Я набираю полную грудь воздуха и громко выдыхаю. Каково это — вырасти в культуре, где страсть ожидают, принимают и одобряют? Где чувства принято выпускать на волю, а не сажать на цепь. Может, итальянцы считают душевное страдание неотъемлемой частью жизни, а не чем-то, чего следует любыми способами избегать. Я провела здесь меньше суток, а сердце уже подталкивает меня рискнуть. Более того, я вовсе не уверена, что у меня есть возможность для отказа. Мне кажется, я сказала «да» в тот миг, как увидела Люка.

13

— Здравствуйте, это «Фотофиниш» — улыбнитесь!

— Люка прекрасен, как бог любви!

— Простите?

— Клео! Здесь так красиво! — неистовствую я. растягивая серебристый телефонный шнур так, чтобы не отрывать глаз от панорамы.

— Кто говорит?

— Это же я, дурочка! — Как она может не узнать свою соседку по квартире?

— Ким? Что происходит?

— Я не могла не позвонить, я должна была тебе сказать: «Вы не женщины, вы — рай земной!» — Я изображаю сильный итальянский акцент.

— Ты пила?

— Да, но это было вчера вечером…

Я быстро ввожу Клео в курс событий, рассказываю про обед в «Фаральони», про нескончаемые десерты и про невозможно внимательных официантов.

— «Вы не женщины, вы — рай земной», — повторяет Клео с удовольствием, но вместе с тем и с недоверием. — В жизни ничего подобного не слышала!

— Замечательно, правда?

— Я извещу об этой фразе брата, но не думаю, что в Шеффилде такое может сработать.

— Может и не сработать, — соглашаюсь я.

— Эти итальянцы, они совсем из другого мира, — вздыхает Клео. — Они действительно ценят женщин.

Я как раз размышляю над тем, что это чувство взаимно, как у меня с языка опять слетает:

— Люка прекрасен, как бог любви!

— Кто такой этот Люка? — Клео озадачена.

— Управляющий магазина — Люка Аморато…

— У тебя странный голос… счастливый…

— Это так редко бывает?

— Редко, если речь идет о мужчине! — объявляет Клео. — Он же, кажется, должен был оказаться скользким пронырой?

— Нет! — возмущаюсь я. — Он худой, взъерошенный и настоящий!

— Настоящий?

— У него такой маленький шрам на верхней губе, — мечтательно рассказываю я, — и невероятно голубые глаза…

— И вы знакомы уже…

— Почти полтора часа! Мы покатываемся со смеху.

— Я знаю! Но он невероятно красивый!

— Должно быть, дело в его итальянском акценте — зов предков, знаешь ли, — предполагает Клео.

Если бы дело было в этом, Марио заполучил бы меня по первому требованию. Как мне убедить ее, что Люка — избранный?

— Ну, это как живой тирамису,[64] — говорю я.

— М-м-м-м! — Она приходит в восторг и наконец, сдается.

— Когда его рука оказалась у меня за пазухой… — Я погружаюсь в воспоминания.

— Что?

— Он меня одевал, — поспешно объясняю я.

— Погоди! Назад! А когда он успел тебя раздеть?

Я смеюсь.

— Он меня не раздевал. Я сама.

— Ты по собственной воле сняла одежду в присутствии мужчины? Не верю!

Я быстро излагаю ей все по порядку.

— А теперь ты встречаешься с ним у этой местной достопримечательности?

— Да. — Я вздыхаю. — Мне кажется, будто это наше первое свидание.

Молчание.

— Клео? Ты здесь? — Я смотрю на экранчик телефона, чтобы проверить, не разъединили ли нас.

— Да, да. Просто…

— Я чепуху мелю? Правда?

— О боже!

— Что?

— Это пришла та скандалистка, которая вечно требует, чтобы ей кого-нибудь удалили с фотографии, — шипит Клео.

— Ладно, иди тогда. Удачи!

Я кладу трубку с чувством небольшого стыда. На данный момент все прелести жизни приходятся на мою долю. Хорошо еще, что Клео из тех редких людей, которые искренно радуются, если с тобой случается что-то хорошее. Не то чтобы за последние два года я утомила ее приливами неуемной радости, но кто знает, что мне придется ей рассказать ближе к вечеру…

Окаймленные высокими стенами улочки заканчиваются пыльными лимонными рощами, а потом, свернув за угол, я оказываюсь перед островком амазонских джунглей, которые кто-то перенес в эту небольшую долину. Я вглядываюсь в яркую, плотную зелень. Указатель утверждает, что ступени справа от меня ведут к морю и к Гротто Матерманиа. Группа американских туристов пришла в уныние перед этим спуском — они смотрят, как на верхних ступеньках один за другим, раскрасневшиеся и измученные, появляются те, кому удалось одолеть подъем.

— А оно того стоит? — спрашивает одна из туристок.

Гид-итальянец пытается расшевелить американцев сообщением, что именно в этом гроте некогда происходили знаменитые античные оргии.

— Эти люди, может быть, устали не только от того, что им пришлось подниматься по ступенькам! — шутит он.

Какой-то жизнерадостный техасец говорит гиду:

— Знаете, из всех наших гидов вы лучше всего говорите по-английски.

— Вы тоже неплохо говорите по-английски, — не упускает случая съязвить гид.

Я оставляю их и иду дальше, прохожу между столиками ресторана под открытым небом с неаппетитным названием «Ла Гроттелле»[65] и выхожу на дорожку, ведущую к Арко Натур ал е. Каждая из этих ступеней, поросших горчичного цвета лишайником, приближает меня к зеленой скамье. Я вся в предвкушении, я делаю глубокий вдох: воздух пахнет высохшими на солнце сосновыми иглами и затхлой пылью пополам со жвачкой и духами проходящих мимо туристов. Их несмолкающие крики перекрывают только голоса птиц, которые пищат, как резиновые игрушки-пищалки, и тут и там скачут с ветки на ветку. У моих ног по горячему цементу прошмыгнула ящерка — скользнула, остановилась, снова метнулась, как живая азбука Морзе. Я слежу за ней взглядом. Ящерка скрывается за кромкой смотровой площадки, а я поражена тем, какая красота открывается моим глазам: изъеденная водой и ветрами арка в форме буквы «А» гордо противостоит бесконечной синеве. Я снимаю солнечные очки, чтобы убедиться, что я действительно здесь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});