Закон Выброса - Силлов Дмитрий Олегович sillov

У меня же, как назло, закончились «патроны». «Смерть-лампа» пистолетного типа имеет аномальный магазин, заполненный синей энергией, – и когда та энергия заканчивается, просто отторгает его от себя, причем довольно интенсивно.

В моем случае «смерть-лампа» «выплюнула» пустой магазин, который чувствительно ударил меня по колену, отскочил – и по полу покатилась пустая «пустышка». Бесполезный артефакт, которых немало валяется по всей Зоне – «мусорщики» любят стрелять и не заботятся об утилизации отходов, остающихся от этой стрельбы. Правильно, фиг ли им беспокоиться? Для них наш мир – это помойка для складирования отходов их производства, и не более того.

А между тем серая пакость продолжала рывками приближаться к академику. Она была серьезно травмирована, но не собиралась сдаваться. Понятно, зачем ей понадобился ученый.

Для того, чтобы восстановиться, ей нужна была органика.

Срочно.

И, блин, я ничем не мог помочь Захарову. Разве что «Бритвой» попробовать ту гадость покромсать в винегрет? Правда, наверно, для колонии наноботов это будет то же самое, что пытаться воду ножом нарезать…

Но пока я размышлял, академик помог себе сам.

Сунул руку в карман, выхватил оттуда что-то похожее на серебристую авторучку, направил на сильно уменьшившуюся в размерах серую массу…

Я, примерно догадавшись, что сейчас будет, вовремя закрыл глаза.

И не ошибся.

Полыхнуло беззвучно, но мощно. Я будто глаза не зажмуривал и ту сиренево-лазурную вспышку увидел во всей красе. Думаю, кабы не успел веками глазные яблоки прикрыть, тут же бы мне на месте сетчатку и выжгло на фиг.

А так ничего, обошлось. Глаза открыл, проморгался, и хотя разноцветное пятно все еще висело перед лицом, хорошо так отпечатавшись на сетчатке, но сквозь него я смутно видел Захарова, целого и невредимого. А также черную воронку на полу там, где несколько секунд назад была клякса, так напугавшая академика.

– Опять ты, – хрипло произнес он… – Так и знал, никто другой не смог бы ликвидировать эту пакость. Благодарю. Я перед тобой в долгу.

Постоянно забываю, на «ты» мы с академиком или на «вы». Вроде пожилой человек, надо бы, наверно, с уважением… Но, с другой стороны, я не особо уважаю тех, кто много раз меня подставлял, пытался убить и совсем недавно запаковал в стеклянный гроб с целью, которую мне еще предстояло выяснить.

– Это ты мне? – поинтересовался я. – Забей. Не стóит благодарностей, ты и сам неплохо справился.

– Без тебя эта колония меня бы уже сожрала и переварила, – усмехнулся Захаров, отбрасывая в сторону авторучку, слегка оплавившуюся на конце. – Дезинтегратор, стреляющий направленным потоком тяжелых частиц, вещь одноразовая, и площадь покрытия цели у нее небольшая. Колония нанорепликаторов, потеряв свою целостность, движется медленнее, вот мне и удалось ее уничтожить. Так что спасибо тебе, Снайпер, от меня и от всего остального мира. Я уверен на сто процентов – только что ты предотвратил конец света. Репликаторы этого типа способны к неконтролируемому размножению, и я тебя уверяю, что через кратчайшее время вся жизнь на планете была бы уничтожена, а земля превратилась в гигантский мертвый камень, покрытый так называемой серой слизью.

Академик с ненавистью посмотрел на бюст Кречетова, который все еще подергивался в предсмертных судорогах.

– Этот идиот выпустил из бутылки джинна, способного сожрать все живое на земле, лишь бы спасти свою шкуру. Ненавижу!

Я усмехнулся.

– Можно подумать, ты бы на его месте не сделал то же самое.

Захаров скривился.

– Я бы, по крайней мере, позаботился о том, чтобы не угробить планету ради спасения себя любимого. Хотя…

Академик полез в карман и вытащил оттуда что-то типа перцового баллончика. Я на всякий случай поднапрягся, прикидывая, как, если что, половчее вырубить непредсказуемого гения, но все оказалось прозаичнее.

Захаров направил баллончик на умирающего Кречетова и нажал на кнопку. Из портативного с виду устройства вырвалась белая струя, которая мгновенно превратила бюст профессора в ледяную глыбу.

– Эффектно, – кивнул я. – И эффективно, в том числе и как оружие. Но – зачем? Дал бы уж ему спокойно умереть.

– Ну нет, – хищно оскалился академик. – Мне есть о чем с ним побеседовать, особенно теперь.

– Да ну на фиг, – сказал я, шагнув к замороженному бюсту. – Хорош над ним издеваться.

«Бритва» рыбкой скользнула мне в ладонь, даже почти без боли из руки вышла. Верный знак, что я все делаю правильно.

– А не боишься, что у него заготовлен резервный план мести на случай, если все пойдет не так? – сказал мне в спину Захаров. – Я понятия не имею, где он хранил целую колонию наноботов. И, зная его, я почти уверен, что у него есть план «Б», как свести счеты со мной и с миром, который недооценил его грандиозный талант.

Я остановился возле замороженного бюста профессора. Сквозь тонкую, прозрачную ледяную корку на меня смотрели пустые, ничего не выражающие глаза. Жуткий взгляд маньяка – или гения. Зачастую, кстати, и то, и другое не просто уживается в одном человеке, но и дополняет друг друга. Вон сзади меня такой же псих стоит, и фиг его знает, какие еще готовые сюрпризы лежат у него в карманах и какие заготовки новых безумных изобретений варятся в голове.

– Хорошо, – сказал я. – Только обещай, что дашь ему нормальное тело и не будешь больше его мучить.

– С чего бы мне это обещать? – удивился Захаров.

– Ты пять минут назад сказал, что передо мной в долгу, – сказал я, поворачиваясь к академику. И правда, добивать Кречетова сейчас было опасно, сначала следовало его допросить. Я тоже понятия не имел, как он призвал эту серую кляксу и заставил работать на себя. Но смог же! – Потому в счет долга прошу над ним больше не издеваться. Не по-человечески это.

– Странный ты, – пожал плечами Захаров. И, бросив взгляд на «Бритву», добавил: – Я думал, ты другое попросишь.

– Насчет странности кто бы говорил, – сказал я. – У тебя вон дочь в углу лежит без сознания, а ты тут разговоры разговариваешь. Помочь ей не хочешь?

– Хочу, – вздохнул Захаров. – Но боюсь подойти – вдруг я ее уже потерял… Когда она головой ударилась, хруст какой-то был. Может, ты сходишь посмотришь?

Ну и глаза у него сейчас были! Прям мольба в них и даже, похоже, слезы. Никогда не думал, что этот человек может что-то у кого-то просить. А вот поди ж ты…

– Если она живая, я ей новую жизнь дам, – сказал Захаров. – Другую. Память сотру обо мне и о том, что она псионик. Пусть нормально поживет, не так, как я. И детей нормальных родит, не то что это…

Он запнулся, а я перехватил его взгляд. Академик лишь мельком глянул на останки тела Кречетова, но мне хватило, чтобы все понять.

– Ты реально чудовище, Захаров, – потрясенно сказал я, не в силах поверить в то, до чего сейчас додумался. – Вы оба. И ты, и твоя дочь. То есть там, в вертикальном автоклаве был… мой ребенок?

– Ваш ребенок, – кивнул академик. – Ты правильно сказал – был. Наверно, и к лучшему, что был. Кажется, заигрался я с наукой. Хотел достичь всего – и потерял все. Можешь не ходить к ней, я отсюда вижу. Обычная реанимация тут не поможет. Она уже пару минут как мертвая – со сломанной шеей долго не живут даже мощные псионики.

Я посмотрел на Арину. Ну да, она умерла. Хотя, когда я у нее «смерть-лампу» забирал, вроде еще дышала. Надо же, вроде не очень сильно головой приложилась, а нá тебе, не выжила. Кто бы мог подумать? Хрупкая штука жизнь, даже у мутантов – что уж про обычных людей говорить.

– А ведь ты хотел, чтобы она умерла, – сказал я. – Почему?

Захаров молчал.

– Хотел же, признайся?

Ученый помолчал еще немного, словно задав тот же вопрос самому себе, и ожидая ответа. После чего пожал плечами.

– Наверно, ты прав. Хотел. Смерть – бесценный опыт. Даже если я верну ее к жизни, она уже не будет такой, как раньше. И псиоником точно не будет – даже клиническая смерть начисто выжигает пси-способности, это я доказал еще пару лет назад…