Паутина и скала - Томас Вулф

Девочка была неразговорчивой и, казалось, не знала никаких страстей, кроме той, что выражалась ее постоянной, бесконечно чувственной, бессмысленной улыбкой. Когда она послушно, по shy;корно стояла рядом с матерью, и это огромное создание говори shy;ло о ней с полной откровенностью, а дочь улыбалась нежно, бес shy;смысленно, словно слова матери ничего не значили для нее, ощущение чего-то нечеловеческого и катастрофического в нату shy;ре этих людей было ошеломляющим.

– Да-а, – протяжно тянула миссис Лэмпли, девочка, бес shy;смысленно улыбаясь, стояла при этом рядом с ней. – Я и заме shy;тить не успела, как она выросла, а теперь надо не сводить с нее глаз, чтобы какой-нибудь сукин сын не обесчестил. Тут вот с ме shy;сяц назад эти двое типов из платной конюшни, вы знаете, о ком я, – небрежно сказала она негромким, презрительным голосом, – об этом грязном, никчемном Пегрэме и другом гнусном уб shy;людке, с которым он водится – как его зовут, Грейс? – раздра shy;женно спросила она, повернувшись к девочке.

– Джек Кэшмен, мама, – мягким, кротким голосом ответи shy;ла дочь все с той же нежной, бессмысленной улыбкой.

– Вот-вот! – продолжала миссис Лэмпли. – Гнусный Кэш shy;мен – если увижу еще хоть раз, что он здесь крутится, шею свер shy;ну, и думаю, он это знает, – зловеще произнесла она. – Весной я как-то вечером отпустила ее отправить несколько писем, – продолжала миссис Лэмпли объяснительным тоном, – и велела быть дома не поздней чем через полчаса. А эти типы усадили ее к себе в коляску и повезли кататься на гору. Ну вот, я жду-жду, де shy;сять часов пробило, ее все нет. Я ходила по комнате, ходила, му shy;чилась ожиданием и к этому времени чуть с ума не сошла! Кля shy;нусь, думала, что тронусь рассудком, – продолжала она нетороп shy;ливо, непритворно. -Просто не знала, как и быть. Наконец, ког shy;да стало совсем невтерпеж, поднялась наверх и разбудила Лэмпли. Он ложится рано, в девять вечера уже всегда в постели, он ни из-за кого сном не поступится. Ну так вот, я разбудила его, – не shy;торопливо произнесла она. – «Лэмпли, – говорю, – Грейс ушла два часа назад, и я найду ее, даже если придется искать всю ночь».- «Как же ты найдешь ее, – отвечает он, – если даже не знаешь, куда она подалась?» – «Не знаю, – говорю, но отыщу, даже если придется обойти все улицы, вломиться во все дома – а если окажется, что какой-то сукин сын испортил ее, убью его го shy;лыми руками. Убью обоих – мне легче видеть ее мертвой, чем знать, что она стала шлюхой», – вот что я сказала ему.

Все это время девочка покорно стояла возле кресла, в кото shy;ром сидела ее мать, улыбалась нежной, бессмысленной улыбкой и не выказывала никаких эмоций.

– И тут, – продолжала миссис Лэмпли, – я услышала ее. По shy;ка разговаривала с Лэмпли, услышала, как она осторожно откры shy;ла дверь и крадучись поднимается по лестнице. Я ничего не гово shy;рила – подождала, пока не услышала, как она прошла на цыпоч shy; ках мимо двери – а потом открыла дверь и окликнула ее. «Грейс, – спрашиваю, – где была?». И она, – сказала миссис Лэмпли чистосердечным тоном, – рассказала мне. Врать она никогда не пыталась. Ручаюсь, ни разу мне не солгала. Понимает, небось, – зловеще добавила она, – что я сверну ей за это шею.

А девочка послушно стояла, все время улыбаясь.

– Так вот, – продолжала миссис Лэмпли, – она рассказала мне, где была и с кем. Ну, я подумала, что сойду с ума! – нетороп shy;ливо произнесла женщина. – Взяла ее за руки и гляжу ей в лицо. «Грейс, – говорю, – смотри мне в глаза и отвечай правду. – Эти двое сделали с тобой что-нибудь?».- «Нет», – говорит она.- «Ну-ка, пошли со мной, – говорю, – я узнаю, правду ли ты говоришь, даже если придется убить тебя, чтобы добиться правды».

С минуту это громадное создание сидело молча, угрюмо гля shy;дя в пространство, девочка стояла рядом с ней и нежно, невозму shy;тимо, чувственно улыбалась.

– В общем, – неторопливо заговорила миссис Лэмпли, про shy;должая глядеть в пространство, – спустилась я с ней в подвал и, – в голосе ее появился оттенок легкого сожаления, – наверное, не стоило этого делать, но я так беспокоилась, так беспокоилась, сдержанно воскликнула она, – мы ее столько воспитывали, столько сил приложили, чтобы она не пошла по кривой дорожке – я, наверное, тогда потеряла разум… нагнулась, оторвала от ста shy;рого ящика болтавшуюся доску, – медленно проговорила она, – и принялась ее бить! Била, - громко воскликнула она, – покуда кровь не проступила сквозь платье и не потекла на пол… Покуда она могла стоять на ногах, – воскликнула миссис Лэмпли с нот shy;кой какой-то странной материнской добродетельности. – Била ее, пока она не встала на колени и не взмолилась о пощаде – вот так, – сказала миссис Лэмпли с гордостью. – А вы знаете, Грейс не плачет почем зря – так вот, можете представить, до чего силь shy;но я ее била, – произнесла миссис Лэмпли с глубоким удовле shy;творением.

Все это время девочка стояла покорно с нежной, бессмыслен shy;ной улыбкой, миссис Лэмпли вскоре издала мощный вздох мате shy;ринского страдания и, медленно покачивая головой, заговорила:

– Но, Господи! Господи! Они – забота и беспокойство для те shy;бя с самого рождения! Из кожи вон лезешь, чтобы воспитать их, как надо – и все равно не можешь предвидеть, что с ними может случиться. Глаз не спускаешь с них день и ночь – а потом первый же встречный ублюдок может увезти их и обесчестить, едва ты отвернешься.

Она снова тяжело вздохнула, покачивая головой. И в этой не shy;лепой, жутко-комичной демонстрации материнской любви и заботливости, в бессмысленной, нежной улыбке на широком, пус shy;том лице девочки поистине было что-то трогательное, ужасно печальное, неописуемое.

Всякий раз, когда Джордж думал об этой неистовой, потрясаю shy;щей семье, перед глазами у него вставал мистер Лэмпли, главную тайну которого представляла молчаливость. Он ни с кем не разгова shy;ривал больше, чем того требовала голая деловая необходимость; ког shy;да задавал вопрос или отвечал, речь его бывала предельно сжатой, отрывистой, и его суровые, сверкающие глаза, устремленные твердо, как пистолет, на лицо собеседника, отбивали напрочь всякое желание более продолжительного разговора. Однако голос его никогда не бывал грубым, угрожающим или ворчливым. То был негромкий, твердый, бесстрастный голос, спокойный, уверенный, как его суро shy;вые, блестящие глаза, но в тоне и тембре его не звучало ничего не shy;приятного; он был таким же, как все в этом человеке, за исключени shy;ем блестящих, немигающих глаз – суровым, скрытным, сдержан shy;ным. Этот человек просто устремлял на собеседника неистовые, злобные маленькие глаза и говорил предельно кратко, лаконично.

– Черт возьми! – сказал один мужчина о мистере Лэмпли. – Да ему незачем говорить! Глаза сами говорят все за него!

И это было правдой.

Если не считать этого голого костяка речи, Джордж слышал, что shy;бы мистер Лэмпли говорил, всего один раз. Мясник приехал за причитавшимися ему деньгами. В городе было уже известно, что сына мистера Лэмпли, Бакстера, обвинили в краже денег у свое shy;го работодателя, и – как гласили ненадежные, передаваемые ше shy;потком слухи – Бакстер вынужден был уехать из города. Тетя Мэй, подстрекаемая врожденным любопытством и присущим всем людям желанием услышать подтверждение своих худших подозрений из уст тех, кого они больше всего задевают, обрати shy;лась к мяснику с той деланой, неуклюжей небрежностью тона, к которой люди прибегают в подобных случаях.

– Да, мистер Лэмпли, – сказала она, будто спохватясь, после того, как уже расплатилась, – я, кстати, собиралась спросить вас. Что с Бакстером? Мне как раз вчера пришло в голову, что я вроде бы месяца два его не вижу.

Пока тетя Мэй говорила, мистер Лэмпли неотрывно смотрел ей в лицо своими блестящими глазами и, отвечая, не моргнул и не отвел взгляда.

– Да, – негромко, твердо, бесстрастно произнес он. – Не ви shy;дели. Он больше не живет здесь. Служит на флоте.

– Что вы говорите? – оживленно воскликнула тетя Мэй, приоткрыв наружнюю дверь чуть пошире и подавшись вперед. – На флоте? – нетерпеливо спросила она.

– Да, мэм, – бесстрастно ответил мистер Лэмпли, – на фло shy;те. Я предоставил ему выбор – флот или тюрьма. Бакстер выбрал флот, – сурово произнес он.

– Что вы говорите? Тюрьма? – оживленно спросила тетя Мэй.

– Да, мэм, – ответил мистер Лэмпли. – Бакстер украл день shy;ги у человека, на которого работал. Сделал то, на что не имел права. Взял чужие деньги, – произнес он с каким-то жестоким упорством. – Бакстера вывели на чистую воду, пришли ко мне и сказали, что отпустят его подобру-поздорову, если я возмещу убыток. Тогда я сказал Бакстеру: «Так и быть. Я верну эти деньги, если пойдешь служить во флот. Предлагаю выбор: флот или тюрьма. Что тебе больше нравится?». Он пошел служить, – вновь сурово заключил мистер Лэмпли.

Тетя Мэй чуть постояла в задумчивости, и теперь, когда ее жгучее любопытство было утолено этим прямым, категоричным высказыванием, в ней пробудилось более теплое, приятное чув shy;ство сострадания и дружелюбия.