Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На Виктора земляки не обращали внимания, словно не узнали его. Он трясся на последнем сиденье, склонив голову, будто бы дремал, и все, что говорилось, внимательно слушал — надеялся: о молодых речь пошла, значит, его или Настеньку обязательно помянут…
Свет фар обшаривал придорожный ольховник, утыкался в ямины и колдобины, иногда взлетал на малиновый след заката и словно бы высвечивал в небе звезды, на которые оказались похожими пушинки какой-то болотной травы. Несколько раз попадала на свет суетливая ночная птица, она словно бы на лету собирала белый пух на постель для своих птенцов… Белые пушинки, первые снежинки… Нежнее пуха первый снег… Настенька любила… Настенька любит все белое… Иногда спрашивала она: «А бывает ли что-нибудь белее самого первого снега?» Он хладнокровно отвечал: «Не бывает», — потому что не хотелось задумываться над такими пустяками. «Бывает, бывает, — утверждала она. — Свадебное платье, например. Представь, жених и невеста идут по осенней улице. Над ними кружится первый снег… — И снова вопрос: — Так все-таки что же может быть белее?» Виктор не умел отвечать на такие вопросы…
Автобус наконец-то выбрался из волока, весело покатил по каменке, выложенной перед мостом. На обочине показался человек с поднятой рукой, требующей остановиться. Скрипнули тормоза, хлынула волна пыли.
С улицы кто-то спросил:
— Виктор Бороздилов тут не едет?
Так это же старший брат встречает! Додумался, чудак, возле моста караулить… Виктор с трудом пробрался по проходу, заставленному ящиками, корзинами, сумками с покупками из райцентра. Ноги несколько раз царапнуло граблями, торчащими из-под сидений.
— Да иди ты скорее! — Василий широкими жестами призывал его и даже не дал сойти на землю, схватил, сдавил в крепких объятиях. — На руках унесу долгожданного! — Но тут же отпустил. — Тяжеловат, пожалуй. Тяжел, бродяга… Вишь, здоровущий… А я заждался, третий день караулю. Написал, что надумал приехать, а все нет и нет. На что и подумать, не знаю… Пойдем, Витаха. К Низову омуту пойдем.
Виктор огляделся, обласкал взглядом знакомые берега тихой Таволги, покосившийся деревянный мост, черные, по-прежнему торчащие из воды сваи — остатки от водяной мельницы, едва видимую издали тесовую беседку на бугорке. Там, в беседке, кажется, белело платье стройной девушки. Кто же там? Неужели Настя все ходит?
— Признал места-ти? Приезжать надо почаще…
— Пути не было.
— А кто перегородил? Сам себе, наверно… Ничего, ничего. Лучше поздно, чем никогда. Все-таки явился, запропащая твоя душа.
— Явился, — неопределенно повторил Виктор, взял свой тяжелый саквояж.
— Ладно… Чего тебя упрекать, не маленький. К омуту пойдем. Жерлицы надо по пути проверить.
Затихал гул мотора, лишь всплески света иногда показывались над увалом. Ласковая тишина наступала со всех сторон. Братья еще раз крепко обнялись.
— Пошли, Витаха.
Сбежали с высокой насыпи в густую синеву зарослей, узенькой, едва угадываемой тропкой пошли вдоль берега, приглядываясь к зеркально недвижимой воде. Кусты редели, все чаще показывались широкие розоватые озерца, их надо было огибать, поэтому до омута шагали около получаса. Пересекли несколько овражков с остановившимся белесым туманом. Приятно было ощущать, что все вокруг знакомо: и каждый овражек, и каждое озерцо, и каждый ивовый куст, да что там говорить, ноги даже узнавали колдобинки, переходины, вытоптанные ступеньки на подъемах. Остановились и замерли над обрывом.
— Вот здесь что-нибудь зацепим, — с азартным придыханием сказал Василий. — Гляди, гляди! Водит, небось недавно взяла, еще не умаялась.
— Точно. Вон, заход делает.
Леска, привязанная к корявому удилищу, натянулась и чертила против течения, с легким позваниванием разрезая маслянистую воду.
— Подтравливать надо. Держи-ка пиджак. — Василий закатал рукава рубашки, кажущейся в синих сумерках мутно-серой, без определенного цвета, и начал приподымать удилище. Рыба вспугнулась, изменила направление, словно бы надумала убежать к другому берегу. Василий дал слабую насколько позволяла рука и снова сделал легкий позов на себя. Рыба подчинилась, пошла под обрывистый берег. Тут-то рыбак и должен аккуратно выбирать леску. Но вода взвихрилась на поверхности, значит, щука сделала разворот, ей теперь опять требуется слабая. И так несколько раз. Виктор не утерпел бы, давно уже выхватил удилище вверх и попытался нараз вытащить щуку, а Василий не спешил, будто ему доставляло удовольствие это вождение. Наконец был выбран удобный момент: щука словно бы сама прилетела к ногам Виктора, несколько раз упруго изогнулась и затаилась в траве, готовая в любой момент взыграть, скатиться под берег и ловко уйти в омут. Виктор схватил ее одной рукой за жабры, а другой недалеко от головы и с хрустом переломил.
«Какой ты жестокий! — послышался давний испуганный голос Настеньки. — Разве так можно?» Тогда на другой день после выпускного вечера они встречали рассвет возле этого омута, увидели чью-то натянутую снасть и решили снять рыбу. Щука была большая, килограммов на пять. Вытащили ее с большим трудом, но чуть не упустили. Виктор сумел схватить в воде, вот так же переломил. Настенька назвала его жестоким. Он объяснял, что опытные рыбаки так делают, что это не жестокость, а необходимость. «Ты жестокий, наверно, — сомневалась она. То ли в шутку, то ли всерьез сказала: — Я боюсь тебя сегодня». И убежала в деревню. Мальчишки-рыболовы, прикатившие на велосипедах, доложили: Настенька как ошалелая мчится домой, наверно, чего-нибудь напугалась. Они же по снасти определили, что щука села на крюк Трофима, он вечор приезжал стожары укреплять и поставил несколько жерлиц. Щуку надо было принести рыболову, но встречаться с Настенькиным отцом Трофимом почему-то не хотелось, неудобно было… Виктор предлагал мальчишкам взять эту рыбу, а они не брали: больно-то надо такую переломленную, безобразину страшенную, кто сломал, тот пусть и любуется… Стоило труда их переубедить. Взяли все-таки, на пятерых поделили. Настенька потом и за это упрекала: «На глазах у мальчишек перочинным ножом кромсал на пять равных частей… Неужели тебе самому-то не жутко было?»
— Ну вот навалился, обмял красивую рыбу, полюбоваться не дал. — Василию тоже, видать, не понравилась такая хватка младшего брата. — Нервный, гляжу, ты стал. Ладно, неси сам добычу, раз так.
Василий отряхнул белесые галифе, откинул кепку на затылок и, размышляя, почесал высокий лоб:
— Человек и сам не замечает, как меняется с годами. Один черствеет, другой добреет, мудрости набирается… Настя Трофима Багрова такая робкая была, а теперь за себя постоит… Душевный человек. И прямой. С таким жить да радоваться.
Вроде бы и повода никакого не было, но Василий упомянул Настеньку, начал ее расхваливать: и характер у нее покладистый где надо, в меру напористый, если требуется, и работница она хорошая хоть
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Разные судьбы - Михаил Фёдорович Колягин - Советская классическая проза
- Большие пожары - Константин Ваншенкин - Советская классическая проза
- Избранное. Том 1. Повести. Рассказы - Ион Друцэ - Советская классическая проза
- Геологи продолжают путь - Иннокентий Галченко - Советская классическая проза
- Дорога неровная - Евгения Изюмова - Советская классическая проза
- Парусный мастер - Константин Паустовский - Советская классическая проза
- На-гора! - Владимир Федорович Рублев - Биографии и Мемуары / Советская классическая проза
- Броня - Андрей Платонов - Советская классическая проза
- Сельская учительница - Алексей Горбачев - Советская классическая проза