Криптономикон, часть 1 - Нил Стивенсон

— Да, весьма затруднительная ситуация.

— Мне кажется, он более-менее ничего. — Уотерхауз говорит не очень убежденно. В кабинете наступает приличествующая тишина.

— Когда он находился в более благоприятном состоянии, он восторженно писал о вашей работе над «Криптономиконом», — говорит один из Других, до сих пор по большей части молчавший. Уотерхауз решает, что это какая-то шишка в мире машинной криптологии.

— Мировой дядька, — говорит Уотерхауз. Главный использует это как отправную точку.

— Поскольку вы работали с машинами доктора Шойна, то входите в список «Мэджик». Теперь, когда наши страны договорились — по крайней мере в принципе — сотрудничать в области криптологии, это автоматически включает вас в список «Ультра».

— Понятно, сэр, — говорит Уотерхауз.

— «Ультра» и «Мэджик» в значительной степени симметричны. В обоих случаях вражеская держава разработала шифр, который считает абсолютно невзламываемым. В обоих случаях союзная держава взломала шифр. В Америке доктор Шойн и его команда раскололи «Индиго» и построили машину «Мэджик». У нас команда доктора Нокса взломала «Энигму» и построила «Бомбу». Здесь светилом был доктор Тьюринг, у вас — доктор Шойн, но он, как вы выразились, малость не того. Однако он утверждал, что вы вполне на уровне Тьюринга.

— Чертовское преувеличение, — говорит Уотерхауз.

— Вы учились с доктором Тьюрингом в Принстоне, так?

— Мы были там в одно время, если вы меня понимаете. Катались на велосипедах. Нас нечего сравнивать.

— Но ведь доктор Тьюринг учился в аспирантуре, а вы были простым второкурсником.

— Конечно. И все равно он гораздо сильнее меня.

— Вы чересчур скромны, капитан Уотерхауз. Многие ли студенты публикуют статьи в международных журналах?

— Мы просто катались на велосипедах, — упрямо повторяет Уотерхауз. — Эйнштейн даже говорить со мной не захотел.

— Доктор Тьюринг всерьез занимался теорией информации, — произносит не по годам изможденный тип с длинными седыми патлами. Уотерхауз мысленно определяет его как оксфордского профессора. — Вероятно, вы обсуждали с ним эти темы.

Профессор поворачивается к остальным и говорит профессорским тоном:

— Теория информации для механического калькулятора то же, что гидродинамика — для корабельного корпуса. — Потом оборачивается к Уотерхаузу и произносит чуть менее напыщенно: — Доктор Тьюринг продолжал работать в этом направлении после того, как исчез с вашего горизонта и вступил в область Засекреченного. В особенности его интересовало, сколько именно информации можно извлечь из случайных, на первый взгляд, данных.

Внезапно все в кабинете вновь обмениваются удовлетворенными взглядами.

— По вашей реакции я заключаю, — говорит Главный, — что и вы продолжали думать в этом же направлении.

Уотерхаузу интересно, какой была его реакция. Он отрастил клыки? Напустил слюней в кофе?

— Это хорошо, — говорит Главный раньше, чем Уотерхауз успевает ответить, — потому что нам это тоже в высшей степени интересно. Понимаете, сейчас, когда мы прилагаем усилия — подчеркну, предварительные и явно недостаточные усилия скоординировать действия американской и британской разведки, мы оказываемся в нелепейшей ситуации. Мы знаем все, капитан Уотерхауз. Мы читаем личные послания Гитлера военачальникам на местах зачастую раньше самих военачальников. Очевидно, что такое знание — мощнейшее оружие. Но так же очевидно, что оно не поможет выиграть войну, если мы не будем действовать в соответствии с полученным знанием. То есть если с помощью «Ультра» мы узнали, что из Таранто в Северную Африку вышел конвой с припасами для Роммеля, это знание бесполезно, если мы не потопим конвой.

— Ясно, — говорит Уотерхауз.

— Теперь, если десять конвоев вышли и все потоплены, даже те, что двигались ночью или в тумане, немцы спросят себя, как мы их нашли. Они поймут, что мы раскрыли шифр «Энигма», сменят его, и это оружие будет для нас утрачено. Смело могу сказать, что мистера Черчилля огорчит такой поворот событий.

Главный смотрит на Остальных, те важно кивают. У капитана Уотерхауза такое впечатление, что мистер Черчилль относится к этому вопросу весьма серьезно.

— Давайте изложим суть дела в терминах теории информации, — говорит профессор. — Информация течет к нам из Германии через систему «Ультра» в Блетчли-парке. Информация поступает туда в виде случайных на первый взгляд сигналов азбуки Морзе, которые передаются по радио. Но поскольку у нас есть очень умные люди, способные отыскать смысл во внешне случайной последовательности, мы получаем чрезвычайно важную информацию. Так вот, немцы пока не взломали наши главные шифры. Однако они могут наблюдать за нашими действиями — за маршрутами наших конвоев в Северной Атлантике, за перемещениями самолетов. Если конвои всякий раз обходят стороной немецкие подводные лодки, а наши бомбардировщики летят прямиком к немецким конвоям, то немец — я говорю об очень умном немце, о немце-ученом — понимает, что тут действует не случайность. Этот немец может отыскать корреляцию. Он увидит, что мы знаем больше, чем должны бы. Другими словами, с какого-то момента информация начинает течь от нас к немцам.

— Мы должны знать, где этот момент, — произносит Главный. — Знать точно. Чтобы создать впечатление случайности.

— Да, — говорит Уотерхауз, — и это должна быть такая случайность, чтобы обмануть кого-нибудь вроде Рудольфа фон Хакльгебера.

— Именно его мы и имели в виду, — подхватывает профессор. — Доктора фон Хакльгебера, с прошлого года.

— Ой! — радостно восклицает Уотерхауз. — Руди защитился?

Поскольку Руди призвали назад в объятия Тысячелетнего Рейха, Уотерхауз предполагал худшее: Руди в шинели, спит в сугробе где-нибудь под Ленинградом или вроде того. Однако, выходит, фашисты, способные ценить ум (если только этот ум — не еврейский), нашли ему кабинетную работу.

Наступает неловкое молчание. Кто-то из Других, пытаясь разрядить обстановку, шутит, что, если бы Руди догадались задержать в Нью-Джерси, не потребовалось бы вводить гриф секретности «Ультра-Мега». Никто не смеется, и Уотерхауз заключает, что дело обстоит именно так.

Ему показывают схему организации специального подразделения № 2701 ВВС Британии, куда включены все двадцать четыре человека в мире, допущенные к «Ультра-Мега». Верх украшают такие люди, как Уинстон Черчилль и Франклин Делано Рузвельт. Затем идут фамилии, которые кажутся Уотерхаузу смутно знакомыми: может быть, это как раз те, с кем он сейчас разговаривает. Под ними — некий Чаттан, молодой полковник британских ВВС, отличившийся (объясняют Уотерхаузу) в Битве за Британию.

На следующем уровне списка — Лоуренс Притчард Уотерхауз и две другие фамилии: капитан ВВС Британии и капитан МПФ США. Вбок отходит пунктирная линия к Алану Матисону Тьюрингу. В целом это, похоже, самое невероятное собрание людей, когда-либо возникавшее в недрах военной организации. В самом низу схемы располагаются две колонки по шесть фамилий, расположенные под капитанами британских ВВС и американской морской пехоты соответственно. Исполнительное крыло организации: как говорит один из сидящих в кабинете, «люди в забое», или, как поясняет Уотерхаузу единственный американец, «это там, где покрышка соприкасается с шоссе».

— Вопросы есть? — спрашивает Главный.

— Число выбрал Алан?

— Вы имеете в виду доктора Тьюринга?

— Да. Это он выбрал число 2701?

Такие детали явно на несколько уровней ниже статуса людей в Бродвей-билдингс. Они удивлены и немного оскорблены, как будто Уотерхауз попросил их написать под диктовку.

— Возможно, — говорит Главный. — Почему вы спросили?

— Потому что, — отвечает Уотерхауз, — 2701 это произведение двух простых чисел, 37 и 73, которые, будучи записаны в десятичной системе, представляют собой, как вы легко можете видеть, взаимную перестановку цифр.

Все лица обращаются к ученому, который явно пристыжен.

— Это лучше исправить, потому что именно такие вещи может заметить Рудольф фон Хакльгебер. — Он встает, вынимает из кармана авторучку с золотым пером и переправляют 2701 на 2702. Уотерхауз оглядывает собравшихся и приходит к выводу, что все довольны. Очевидно, именно таких салонных фокусов от него и ждут.

КОРРЕХИДОР

В Манильской бухте нет четкой границы между водой и влажным воздухом, только голубовато-серая пелена. «Глория-IV» с полчаса осторожно маневрирует между стоящими на якоре грузовыми судами, потом набирает скорость и устремляется к середине залива. Дымка немного рассеивается, Рэнди хорошо видит по правому борту Батаан: черные горы, по большей части окутанные мглой и испещренные облачными грибами восходящих термальных потоков. Пляжей почти нет, красные склоны обрываются к воде. По мере того как катер огибает полуостров, берег становится положе, видны зеленые луга. На самом конце полуострова — два известняковых утеса, которые Рэнди помнит по кассете Ави. Однако взгляд его прикован к Коррехидору в нескольких милях от полуострова.