Король Яяти - Вишну Кхандекар

И река влилась в океан.

Я открыла глаза. Где я? На седьмом небе? На ложе из белых цветов, принесенных водами Мандакини? На качелях, овеваемая прохладным душистым ветерком с гор Малаягири?

Месяц заглядывал в окно, пряча улыбку в прозрачный облачный рукав.

Король повернул мое лицо к себе и спросил:

— Где это видано, чтобы невеста скрывала лицо от жреца?

— С кем только ни сравнивали месяц поэты, никто еще не видел в нем жреца!

— Напротив, — возразил король, — месяц всегда был жрецом любви и освящал любовные союзы, такие, как наш с тобой!

Моя голова лежала на плече короля, и месяц видел нас вместе. Мне казалось, будто я омыта лунным светом. Нет, это был не лунный свет, а сознание того, что я любима. Я женщина. Женщина, которая любит и знает, что любима.

Можно ли вообразить себе мощь океана, послушав морскую раковину?

Можно ли насладиться прелестью весны, нюхая нарисованный цветок?

А рассказать о том, какое счастье любовь, — можно?

Женщину мало трогает оболочка слов. Она всегда стремится погрузиться в чувство, выражением которого было слово.

Праматерь жизни богиня Парвати из любви к Шиве перенесла испытания и сушью, и ливнями, и жарой, и холодом. Желала ли Парвати возвыситься душою через страдание? О нет. Только получить право быть у ног любимого, служить ему. Да будет Парвати примером для всех женщин, да научит она нас настоящей любви. Я следовала по стопам Парвати…

Я любила короля Яяти, ни на миг не забывая, что он супруг Деваяни, я любила короля Яяти.

Две доверенные служанки были посвящены в нашу тайну и больше никто. В нашу сладкую тайну, в тайну ночи, вечной покровительницы влюбленных. В тайну четырех стен и подземного хода.

На рассвете, когда стена смыкалась за королем, еще не остыв от его ласк, я уже мечтала о том, чтобы поскорей минул день, уже была опьянена нетерпеливым ожиданием ночи. И все же внутренний голос говорил мне: «Остановись, подумай, что ты делаешь! Куда ты мчишься очертя голову? Ты преступила все границы!»

Мое тело раскрывалось навстречу ласкам короля, а душа сжималась от сознания — я преступница!

Напрасно твердила я себе, что настоящая любовь всегда благословенна, что платой за нее всегда бывает самопожертвование, что я готова на жертвы…

И напрасно напоминала я себе, что Деваяни ненавидит меня, а я стараюсь не допускать в душу ненависти к ней…

Но голос все твердил, что поступаю я дурно, дурно, дурно!

Тогда я припадала к статуе Парвати и молила ее:

— Дай мне силу любить короля, как ты сама любишь бога Шиву! Не любит женщина, неспособная всю себя принести в жертву любви!

Тебе все ведомо, о Парвати, дай мне силы сохранить чистоту помыслов, верь мне — я не преступница!

Но как ни терзалась я этими мыслями, все равно я была счастлива! Целый день я легкокрылой бабочкой носилась по Ашокавану, озабоченная лишь одним — как получше принять ночью короля. Ночь приходила, прекрасная и душистая, как танцовщица на любовное свидание. Я боялась только одного — что королю не удастся вырваться из дворца.

В юности я зачитывалась стихами. Даже сама пробовала писать о любви, понятия не имея о том, что это, лишь смутно предчувствуя любовь. Как ребенок, поймав отражение луны в зеркальце, думает, что это и есть луна…

Надо полюбить, чтобы узнать, что такое любовь — прохладный лунный свет и палящая ярость солнца, живая вода и смертоносный яд…

Ах, да о чем я!

Однажды король долго не приходил. Кто-то сказал, что у него важное совещание с главным министром. Было уже далеко за полночь, а я все ждала и ждала… Шармиште отведено место в королевском сердце, но она не смеет приблизиться к особе короля. Даже щедро одаривая меня любовью, моя судьба скупилась…

Не находя себе места от нетерпения, я решилась нажать выступ в стене. Спустилась во мрак и замерла. Нет, я испугалась не темноты — что, если я войду не вовремя в опочивальню короля? Что, если выдам нашу тайну? Судьба и так долго благоволит нам, она непостоянна, кто знает… Вдруг Деваяни возвратилась без предупреждения? Страшно даже подумать, что сделала бы Деваяни, узнав об измене короля!

Я убежала к себе. Не суждено мне любить открыто. Принцесса Шармишта не имеет права на то, что дозволено последней нищенке!

К тому времени, когда пришел король, моя подушка успела намокнуть от слез. Король заснул, но я лежала без сна. Блаженство в его объятиях не могло утишить тревогу в моей душе — и под благословенным пологом любви я думала о смерти. Пусть бы землетрясение разрушило Ашокаван и мы погибли бы в объятиях друг друга… Пройдут века, отроют, может быть, наши кости, и никто не будет знать, что нас настигла кара за золотые мгновения, которые я так бесстыдно воровала…

Стыдно думать только о себе, укорил меня внутренний голос. А король? Как я посмела распорядиться и его счастьем… Я вздрогнула, а он почувствовал сквозь сон мой страх.

— Трусишка! — Он привлек меня к себе, и холодный ужас растаял от тепла его тела.

Наутро страхам было суждено вернуться. Я пробудилась ото сна, чувствуя какую-то странную вялость. Меня тошнило. Служанки, посвященные в секрет, увидев, что со мной, переглянулись со значением. Перехватив их взгляды, я поняла без слов — я буду матерью. Радость, ужас, стыд — я испытала все чувства одновременно.

Обыкновенно молодая женщина спешит рассказать матери о том, что у нее будет ребенок. Я б тоже рассказала матери и представляю, как бы она ликовала! Шармишта, с детства знавшая, что ей предстоит быть королевой, стала служанкой. Но королева и прислужница с одинаковым трепетом вступают в материнство — природа справедливей человека. Прислужница тоже станет матерью, но справедливость природы может обернуться проклятием в глазах людей.

Как распорядится моей судьбой Деваяни, когда увидит, что я жду ребенка? Что скажут мои родители, когда известие достигнет их ушей? Сочтут меня распутницей?.. А как я докажу обратное?

Мне показалось, что мои служанки тоже испугались. Теперь они уже, наверное, раскаивались в том, что пособничали нашей с королем любви, и трепетали при мысли о гневе Деваяни. Деваяни все еще гостила у отца, но ведь рано или поздно она вернется. И тогда…

В растерянности я подумала о Каче — как мне недоставало его! Кача ободрил бы меня. И если б даже он счел, что его сестра поступила дурно, все равно пришел бы мне на помощь. Но Кача далеко, и я совсем одна. Одинокая, беспомощная Шармишта.

Беспомощная? Может ли возлюбленная короля Хастинапуры считать себя беспомощной? Как может страдать от одиночества любимая жена короля Яяти? Я посмеялась над собственной робостью.

Всякое утро я давала себе слово посвятить наконец короля в мою тайну. И всякое утро меня охватывала немота. Язык переставал повиноваться мне.

И все же однажды…

— Нам дальше не удастся сохранять тайну нашей любви! — сказала я.

— В чем дело? — насторожился король. — Болтают слуги? Или Деваяни подослала соглядатаев?

— Нет, нас никто не выследил. Но… Я буду матерью!

Улыбка исчезла с лица короля. Он снова привлек меня к себе, но это было не объятие влюбленных — напуганные дети искали поддержки друг у друга.

Мне было непонятно молчание короля, а его испуг вызывал недоумение. Король Хастинапуры — и боится?

Он заговорил — речь его была сбивчивой, мне нужно было догадываться, что он имеет в виду. Король говорил о проклятии, о том, что святой Шукра не простит его…

Конечно, король был прав! Я ли не знала ревнивость и мстительность Деваяни, вспыльчивость и своенравность ее отца… Опасения короля были оправданны.

Если обрушится на короля гнев святого Шукры, я никогда не прощу себе того, что стала причиной его бед. Возможно ли предположить, что доброе имя Шармишты окажется важнее счастья ее любимого?

Настоящая любовь всегда готова на жертвы. Пусть Деваяни выставит меня на позор — она не узнает, кто отец ребенка…

Через несколько дней Деваяни возвратилась во дворец. Теперь король не сможет покидать свои чертоги на ночь. И значит, я лишаюсь счастья быть с ним и больше не могу искать утешения в его ласках.

Потянулись бесконечные, бессонные, одинокие ночи. Мои глаза пересохли от жажды видеть короля, как сохнут в жару губы. Любовь сводила меня с ума, и много раз я припадала к портрету короля, осыпая его поцелуями. Время мчалось, как горячий конь. Деваяни была уже на девятом месяце. Она не появлялась в Ашокаване и только раз послала за мной. Я в страхе поспешила во дворец, но с облегчением убедилась, что Деваяни ни о чем не подозревает.

Вечером того дня кончилась моя тоска.

Я стояла у окна, любуясь ночью. Узкий серп луны мне улыбался над верхушкой большого дерева. И вдруг мне стало хорошо и радостно от мысли, что точно так же в моем чреве зреет еще одна луна, прибавляясь с каждым часом. Я люблю ее и буду любить еще сильней, когда она отделится от меня. Король посещал меня в недолгие ночные часы, а эта новая жизнь со мной все время. Она затмит собою все — боль от разлуки с королем, тоску по его ласкам, уколы взглядов и слов придворных.