Цвет полевой - Владимир Скребицкий

метров 500 напрямик по глухому лесу, держась точно на юго-запад.

Перед тем, как войти в лес, посмотрели на часы: половина третьего время подходящее. Можно идти не торопясь, делая поменьше шума и каждые три шага останавливаясь и сверяя путь по компасу.

В лесу еще много снега. Ступишь на него, и в воде по колено, а то и еще глубже. Хорошо, что надели болотные сапоги.

Начали обходить поваленное дерево, которое своими вывороченными корнями загородило дорогу. Шепотом: "Подожди, подожди, да нам же в этом направлении»

— Нет, по компасу получается, что как раз наоборот… Да мы же вроде отсюда идем.

— Ну, вот смотри, вот север.

И опять и опять, кажется — быть не может, врет компас, не могли они вокруг своей оси обернуться. "Ну-ка, еще разок. Да не тряси ты его!" Но белый заостренный палец неотвратимо устремлен в одном направлении, и юго-запад оказывается как раз за спиной, откуда, кажется, только что пришли. Но выбора нет, всюду одинаково темно, одинаково преграждают дорогу стволы и ветви. Хочешь идти как можно тише, и вдруг со страшным треском летишь так, что еле удерживаешься на ногах.

— Ты что, как слон лезешь!

— Да не нарочно же.

— Тише, тут уже рядом.

И действительно, лес становится реже, деревья ниже и чувствуется по всему, что вступаешь в чашу лесного болота, поросшего низкорослыми соснами и березками. Еще шагов пятьдесят, и вот налево и направо скорее угадывается, чем ви-дится, пересекающая болота просека.

Остановились. Еле слышный шепот:

— Может быть все-таки вместе пойдем?

— Нет, нет.

— Ну, тогда…

Отец показывает направо, в просвет просеки: "Далеко не ходи. Метров сто и останавливайся, слушай". Ваня кивает, и вот зайчик отцовского фонарика прыгает по болотным кочкам и скрывается из виду.

Здесь, на болоте значительно светлее, чем в лесу, но все же приходится подсвечивать, чтобы не оступиться и не хрустнуть. Ваня прошел шагов пятьдесят и, засомневавшись, не сбился ли с просеки, остановился. Серый свет уже просочился между стволами деревьев и циферблат компаса можно было видеть и без фонарика. Убедился, что направление правильное. Компас и фонарик положил в разные карманы. Проверил, не лежит ли там какой-нибудь металлический предмет (ключ или мелочь), который может предательски звякнуть "не под песню". Все в порядке, можно идти дальше. Только стоит ли? Ведь уже три часа. Мог бы уже, и начать петь. Но кругом все тихо. Только капли прошедшего вчера дождя прыгают с листка на листок: кап-кап, кап-кап. Пожалуй, стоит еще немного пройти. Кап-кап, кап-кап, кап, кап…

Что такое!? Ухо охотника схватывает неожиданно короткий интервал. "Почему эти две капли так близко? Случайно, нет?" Кап-кап, кап-кап-кап. Сердце замирает. Сомнения нет — он. И слух выписывает уже не капкапкап, а тэ-кэ, тэ-кэ, тэ-кэ, и ноги сами начинают двигаться под эту музыку. "Ваня, не торопись, Ваня не торопись". Тэ-кэ, тэ-кэ, тэ-кэ, тэкэтэкэтэкэ и потом как будто какая-то возня. "Не больше двух шагов. Надо прекратить движе-ние, пока еще слышна эта возня". Чуфш, чуфш, чуфш… Где-то совсем близко. Еще два шага, еще два… Какая удача, что не надо пробираться через глухой лес; здесь на болоте деревья стоят куда более редко, да и между ними ни кустов, ни валежника. Прыгай себе с кочки на кочку. Тэкэ, тэкэ… Надо остановиться, уж очень колотится сердце. Сосенку обогнуть и, может быть, уже видно будет. Только бы не замолчал, только бы не замолчал. Вот эта ель здоровая, не на ней ли? Ветки у нее густые, не видно, что там. Нет, не на ней, надо ее обойти. Только как?

Еще два шага. Раскинулась над Ваней крона большой ели, а вокруг маленькие елочки сгрудились. Как между ними проскочить, чтобы не шуметь? Ведь рядом где-то совсем. Сделал Ваня одно неосторожное движение, и сразу оборвалась глухариная песня.

Как будто осекся глухарь и впился слухом в окружающее пространство. Теперь малейший подозрительный шорох, и он мгновенно улетит, а значит пойдет на смарку все томление предыдущего дня, весь недосып и все блуждания этой ночи, вся лихорадка последних минут. Все прахом, из-за одного неосторожного движения.

Замер Ваня, даже дышать боится. "Ну, только не улети, ну только запой еще".

Молчит глухарь, а лес кругом просыпается. На все голоса перекликаются вокруг мелкие птички, блеет бекас, а с вырубки доносится воинственное чуфыканье тетерева.

Вот где-то неподалеку заквохтала глухарка. Перехватило у Вани дыхание: может сейчас отзовется. Но столь нестерпимо же-ланного тэ-кэ, тэ-кэ не последовало. Глухарь, видимо, решил, что "береженого бог бережет", и не отозвался подруге. Прошло еще сколько-то времени и по тому, как звонче зазвенели птицы, как в просветах елового шатра засветлело небо, понял Ваня, что встает солнце. Теперь уже глухарь мог видеть его. Видеть, но возможно не воспринимать как что-то опасное, а всего лишь как куст, как пень, как кучу лесного валежника.

И вдруг услышал Ваня, что в нависшей над ним еловой кроне завозилось что-то; посыпались мелкие сучки, иголки, а потом что-то покрупнее шлепнуло по Ваниной шапке, перескочило на плечо и упало рядом с сапогом. Скосил Ваня глаза и не поверил себе: быть не может, глухариный помет. Значит, глухарь сидит на ели, прямо у него под головой. Что делать?! Может быть, вскинуть ружье и… И тут раздались сладчайшие звуки: тэ-кэ, тэ-кэ… Облегчившись, глухарь, видно, успокоился и решил сделать первую пробу: тэ-кэ, тэ-кэ и сразу же оборвался. Но после небольшой паузы, убедившись, что все тихо, уже уверенно тэ-кэ, тэ-кэ, тэ-кэ. "Ну, только не замолчи, только не замолчи!" Тэ-кэ, тэ-кэ, тэ-кэ, тэ-кэ, тэ-кэ. "Хоп! Хоп!" — раздалось неподалеку. И понял Ваня, что все пропало. Даже ружья не успел вскинуть, как с треском сорвался и мигом скрылся глухарь. "Хоп! Хоп!"

"Хоп", — через силу откликнулся Ваня.

И вот звуки шагов, шлепающих по лужам и хруст сучков, становятся все явственнее, и отец, бодрый и улыбающийся, вступает под еловый свод.

После того, как они с Ваней расстались ночью на просеке, он тоже отошел не слишком далеко и остановился. Идти дальше не хотелось. Посмотрел на часы. Пошла четвертая стража ночи. Особое время суток. Не уснувший мозг вступает в какое-то необычное единение с миром. Гаснут мысли, предметы расплываются, ветер стихает и в сознание неслышными шагами входят сумерки. Хочется длить и длить это странное состояние ведь в нем близость рассвета.

Хор, хор, цик, цик «протянул» вальдшнеп. Отец очнулся. Тишина. Только капли прошедшего вчера дождя прыгают с листка на листок. Кап-кап, кап-кап. Он стал думать о рассказе, который собирался начать