Снежная королева - Майкл Каннингем

– За то, что он руки распускал. Я тебе не рассказывала?

– Нет. Ты вообще о семье почти не говоришь. Ну да, про сестру ты в конце концов рассказала, но для этого понадобились Новый год, наркотики, чудеса…

– Ну, это был не тот случай, смертоубийство, туда-сюда, чтобы полицию звать, – говорит она. – Просто выходил из себя и лупил нас – мать, меня и сестру.

Лиз замолкает и продолжает только некоторое время спустя.

– Долгое время это казалось… не знаю… естественной составляющей нашей жизни. Одним из ее обстоятельств. Но как-то вечером сестра пришла домой очень поздно. Ей тогда тринадцать было. Она встречалась с парнем из колледжа. Для нее это было ужасно важно. Она всегда была скромной милой девочкой, а тут перешла в девятый класс и вдруг закрутила с невероятным красавцем. Короче, она поздно пришла домой, и отец взъелся сначала за это, а потом стал обвинять, что они с этим парнем занимаются сексом. С этим, как отец выражался, уголовником.

– А они как? Занимались?

– Разумеется. Но она говорила отцу, что нет. А он ее все равно ударил.

– Ох.

– Ну, в этом как бы не было ничего необычного. Но тем вечером… не знаю. Сестра была так счастлива, она не сделала ничего плохого, в первый раз была влюблена, поэтому я не могла смотреть, как он ее за это наказывает.

– Может быть, в тринадцать правда рановато сексом заниматься, – говорит Баррет и тут же торопливо добавляет: – Но бить за это, конечно, никого нельзя.

– Тот парень, с которым сестра встречалась, не помню, как его звали, у них с сестрой не очень долго продолжалось, а через несколько лет он погиб, попал в железнодорожную катастрофу в Европе…

– Это уже другая история. Не отвлекайся.

– Хорошо. Так вот, я взяла совок, такой, который у камина держат, чтобы золу выгребать. Сама, наверно, не поняла, как за него схватилась. Я размахнулась и ударила им отца. Сбоку по голове.

– А этого делать не стоило?

– Я не так сильно ему попала. Я же ничего такого раньше не делала. Нет, я была забиякой, дралась в школе, но это были всего лишь девчачьи драки.

Я никогда ничего не брала в руки, чтобы этим кого-то ударить. Я совершенно не знала, как это делается. Поэтому я скорее рубанула его, а не ударила.

– И…

– Он уставился на меня. В полном обалдении. Типа, как будто высадку инопланетян увидел. А я подумала: натворила я дел.

– Поэтому ты…

– Еще раз ему врезала. На этот раз покрепче. И прямо по физиономии.

– Круто.

– Он упал. Не так упал, что на полу растянулся, а на колени рухнул. А я стояла над ним с этим совком в руке. Я сказала: “Попробуй только тронь кого-нибудь из нас, и я тебя убью”. Так и сказала.

– А он?

– Вот это самое странное. Я была всего-то девочкой пятнадцати лет с хлипкой железякой в руках. Он легко мог меня свалить, мог убить. Но он ничего такого не сделал. Даже вставать не стал. Остался на коленях. И смотрел на меня таким ужасным взглядом. Я от него такого взгляда не ожидала, это был взгляд проигравшего. То есть получалось, что с самого начала достаточно было сказать ему “хватит”, и он перестал бы нас бить.

– Ох.

– От удивления никто из нас не знал, что делать дальше. Мне начало казаться, что я выгляжу нелепо, стоя так с совком в руках. Героем я себя не чувствовала. А потом он встал и вышел из комнаты. Поднялся в их с мамой спальню, закрыл за собой дверь, и все. А утром вышел завтракать как ни в чем не бывало.

– А дальше что было?

– Он больше ни на кого из нас руку не поднимал. И, как ни странно, после того случая он, похоже, стал меня побаиваться и любить стал сильнее, чем раньше. Но главное, знаешь, я решила с тех пор: ни один мужчина меня больше не поимеет. Я наверняка и задолго до того так думала, но мне кажется, я тогда превратилась… в саму себя, в тот вечер, когда врезала отцу тем дурацким совком.

Баррет понимает, что совершенно необходимо что-то сказать, но слов не находит.

– Забавная штука, – говорит Лиз. – Сестра тоже после того случая начала меня немножко опасаться. Я думала, я ее выручаю. И я ее правда, можно сказать, выручила. Но ближе мы с ней от этого не стали. До того она не ожидала, что я могу причинить кому-то вред.

– А почему ты сейчас об этом обо всем вспомнила?

– Моя сестра больна шизофренией и сидит на таблетках, от которых стала заторможенной и толстой, она снова живет с родителями…

– Почему ты именно сейчас об этом говоришь?

– Потому что. Просто сегодня с Тайлером был один момент, он напомнил мне тот вечер. Когда я отца…

– Но ты же не ударила Тайлера.

– Наверно, я в жизни никого по-настоящему не любила, – говорит Лиз.

– Ни разу?

– Нет, ну я любила разных. Кого-то больше, кого-то меньше. Но есть один момент, я часто слышу, как о нем говорят, еще Бет об этом говорила, так вот, этого я в себе ни разу не чувствовала. Не испытывала этого самозабвения… не знаю, как лучше его назвать… клеточного обмена, когда вселяешься в другого человека и пускаешь его вселиться в себя. У меня не получается выразить это понятно…

– Нет, все в порядке. Я тебя понимаю.

– Ничего такого я никогда не испытывала. И не сказала бы, чтобы мне этого ощущения очень не хватало. До сегодняшнего дня. Забавно, но сегодня мне захотелось испытать все это с Тайлером.

– Вы же с ним не любовники.

– У меня не получалось его утешить. А я очень хотела, чтобы получилось. Ради него. Ради Бет. Мне, наверно, хотелось сделать то, что на моем месте сделала бы Бет.

– Бет была совсем другая, – говорит Баррет.

– Конечно, кто же спорит. Но, по-моему, сделать так, чтобы другому человеку стало лучше, – для этого большого таланта не нужно. Большинство справляется.

– Тайлер тебя любит. Уважает тебя. Ты наверняка помогла ему больше, чем тебе сейчас кажется.

– Знаешь что? Я сейчас больше не о Тайлере думаю, а о себе. Думаю об одной очень простой вещи, которой, боюсь, мне никогда не сделать.

– Ну так ты можешь кучу другого сделать.

Лиз снова принимается просматривать чеки.

– По дороге сюда мне пришла одна очень странная мысль. Я задумалась, засомневалась… Всегда я была уверена, что победила отца. Заставила его перестать нас бить. А сейчас, по пути, прямо в поезде подземки, мне стало казаться, что победил-то он. Победа заключалась в том, что он вынудил меня его ударить.

Оба некоторое время молчат. Баррет про себя благодарит покупателей, которые не заходят сейчас в магазин.

– Ты правда думаешь, что скейтборды не выглядят несколько кричаще? – говорит наконец Лиз.

– Да, по-моему, не выглядят. Может, для равновесия завести что-то посерьезнее? Что-нибудь вроде ну прямо совсем дорогих кожаных курток? Не винтажных, а новых.

– Ты сможешь заняться магазином, справишься, если я уеду на время? – спрашивает она.

– А ты куда собралась?

– Не знаю. Просто хочется отсюда уехать. На какое-то время.

– Как-то это слегка внезапно, нет?

– Слышал что-нибудь об Эндрю? – спрашивает она.

– Он мне звонил. Хочет зачем-то встретиться сегодня вечером в Центральном парке.

– Нормально.

– Скорее любопытно. Почему именно со мной?

– Ты ему нравишься, – говорит она.

– Да ему все более-менее нравятся.

– Может, тогда в тебе дело – в том, что он нравится тебе. Остальные-то его недолюбливали.

– Потому что считали, что он… не подходит. Тебе не подходит.

– Он по-прежнему со Стеллой?

– Ага.

– Не смотри на меня так. Хорошо, что она подошла. Ему подошла.

– Она немножко… – начинает Баррет.

– Да, не семи пядей во лбу. Знаю. Она ткачиха, ты это знал?

– Да нет, она девушка веселая. А так она вроде бы тренер по йоге и да, немножко ткачиха, в смысле, у нее правда есть ткацкий станок…

– Короче, все с ней в порядке, – говорит Лиз.

– В порядке. Знаешь, как она меня в тот раз насмешила? Сказала, что она медиум.

– И она обожает Эндрю. Его обязательно должен кто-то обожать.

– Почему вы так долго были вместе? Давно хотел тебя спросить, но все не решался. Боялся, что вопрос покажется грубым, что ты обидишься.

– Как тебе сказать, – говорит она. – Он был нужен мне рядом… ну, как бы для порядка. Он был сексуален, туповат и никогда не причинял мне неудобств, и при этом минус одна дополнительная забота в жизни.

– Не самая слабая мотивация.

– Другого я, наверно, заводить не буду.

– Э-э, другого – какого?

– Очередного глупого сексуального мальчика, который проторчит при мне до тех пор, пока не образумится и не сбежит с ровесницей. Думаю, я с этим покончила.

– Я, видимо, тоже.

– Ты любишь Сэма? – спрашивает она.

– Даже не знаю. Мы же всего несколько месяцев…

– Все ты знаешь. Слыхала я, у тебя с этим быстро ясность наступает.

– Я совсем не думал, что встречу человека, похожего на него.

Лиз кивает, как если бы получила известие – не плохое и не хорошее, – которого она давно дожидалась.

– Думаю, – говорит она, – хорошо бы мне ненадолго на Запад съездить. В Калифорнию, например.