Личный демон. Книга 2 - Инесса Ципоркина

— Тебе ведь это нравится? — спрашивает Саграду ангел луны.

— Что? — недоумевает она.

— Думать так, — усмехается Уриил, крутя в пальцах цветок птицемлечника, звезду Вифлеема.

Они лежат на пригорке и смотрят в испятнанную звездами синеву. А звезды небесные и земные звезды птицемлечников склоняются над ними, словно хотят получше рассмотреть их обоих — Катерину и Цапфуэля. Каждый цветок — шесть белоснежных лепестков, острых, точно ножи — нежность и жестокость, достойные райского сада.

Уриил здесь непохож на себя. Здесь у него есть ЛИЦО. Не такое идеальное, как у Велиара, не такое притягательное, как у Денницы, не такое ослепительное, как у Мурмур. Оно не врезается в память, не заставляет колени слабеть, не пресекает дыхание мгновенной засухой — от губ до самой груди. Оно просто маячит рядом и Катерина, будто зачарованная, рассматривает морщинки у глаз и в углах рта, широкий лоб и густые брови, опасливо избегая смотреть в глубоко посаженные глаза цвета болотной ряски. Убедившись, что у ангела луны обычная человеческая внешность, без всяких божественных излишеств, Катя осторожно вглядывается в глубину ангельского глаза. Правого. А заодно отвечает на вопрос — разумеется, вопросом:

— Почему тебе так кажется?

— Мне никогда ничего не кажется, — Цапфуэль делает брови домиком. В его исполнении жалобная гримаса отчего-то не выглядит жалобной. — Увы, я не могу прятаться за надеждой, что, наверное, ошибся, что мне, видимо, показалось. Любой из нас видит скрытое и устал от него… до смерти, не будь мы бессмертны.

Уриил поднимает птицемлечник повыше, пристраивая его девственно-белую звездочку в беззвездный прогал в ночном небе. Когда ангел отводит руку, в черной бездне медленно разгорается новорожденная звезда.

— Я вижу в тебе скрытое удовольствие. Ты наслаждаешься мыслью о том, что твое место — у ног Денницы, на коленях, с опущенной головой и скованными руками. Сладко вверить себя целиком в руки господина, жить, повторяя: да, мой повелитель, как прикажете, мой повелитель. Не хватает только ошейника с шипастым замочком, чтоб при нажатии покалывал, напоминал, кому принадлежишь.

Ох уж эта ангельская манера доводить собеседника до белого каления, называя вещи своими именами и затрагивая стыдные темы.

Цапфуэль смотрит на Катерину бесстрастно, изучающе. Зрачки его чернее нефти. «Черное пламя разума и воли», вспоминает Катя. Кто сказал, что это — о Люцифере? Вот оно, черное пламя, маслянисто-текучее, играет ею, ждет, когда Саграда обожжется. Но ее, к счастью, защищает другой огонь, для поддержания которого не требуется ни разум, ни воля. Топливом для него служат грехи и страсти человеческие — а значит, гореть ему, покуда существует человечество. Пусть не вечность, но хоть что-то.

Катерина всей кожей ощущает, как дышит в основании мира бескрайняя топка преисподней, как горячий колкий воздух гладит щеки, плечи, живот: не смущайся, я с тобой. Ты же помнишь, ангелы жестоки, ибо никогда не лгут. Ни для каких целей — ни приличия ради, ни для выгоды своей, ни в утешение. От их слов хочется загородиться, словно от пощечины. Или ударить в ответ, защищая свою самую хрупкую часть — гордость. Не поддавайся. Это говорю тебе я, упавший с неба сын зари.[69]

— Да, я сатанинская саба,[70] — легко кивает Катя. Один бог знает, чего ей дается эта легкость. Если только ОН существует.

— Саба, — улыбается Уриил. Уголки зеленых глаз собираются длинными, глубокими «гусиными лапками», которые не прибавляют лицу ангела ни теплоты, ни смешливости. — Одна буква — а насколько элегантней звучит… Раба. Вот как это называется — р-р-раба. — «Р-р-р» раскатывается в ночном воздухе быстрым перекатом. Ангел луны, как всегда, не церемонится в выборе выражений. И не обрывает рассуждений при виде кислой мины собеседника. — Вы, люди, прирожденные рабы. Желаний, чувств, идей, веры, других людей… Всю жизнь отчаянно ищете себе хозяина и не отвлекаетесь на знаки, которые подает вам свобода. Если из человека по капле выдавить раба, останется шкурка.

Катерине не хочется вступаться за род людской из одного только чувства солидарности. Да и не чувствует она больше безоговорочной солидарности… с людьми. Точно человечество в полном составе играет на сцене, одна она, Катя, не при деле, стоит и смотрит из кулис, нервно кусая собственный кулак, чтоб уж наверняка не издать ни звука.

— Разница лишь в том… — Цапфуэль медленно, словно крылья бабочке, обрывает лучи звезде Вифлеема. Цветок исчезает, сливаясь с теплой ночью. — …что одни рабы — хорошие, другие — плохие. Есть преданные, честные рабы, а есть лукавые и нерадивые. Тот, кто предназначен для одного хозяина, будет плох для всех остальных. Если бы мы… если бы люди знали, для кого предназначены!

Не вам упрекать нас, хозяева, угрюмо думает Катерина. Вы делаете нас своими, не спрашивая разрешения и каждую минуту напоминая: ты принадлежишь мне, но я никогда не буду принадлежать тебе. И однажды — однажды вы заставляете нас выбирать между жизнью и ложью.

И каков, по-вашему, он будет, этот «свободный выбор»? Если ангел-хранитель не справляется со своей работой, пусть его место займет демон-хранитель, даже если это Наама, мать обмана, и в результате ее опеки тебя ждет превращение в Даджаля, в антихриста.

— Думаешь, я должна стыдиться, как будто я извращенней вас, крылатых вуайеристов? — старательно растягивает губы в улыбке Саграда. — Полагаю, что нет.

Это не ложь. Просто очень на нее похоже.

— Думаешь, я должен стыдиться, как будто отнял у тебя что-то, чего у тебя никогда и не было? — так же старательно скалится Уриил.

— Полагаю, что да! — выпаливает Катя раньше, чем успевает воздержаться от ответа.

Ну вот, теперь придется объясняться.

— Андрея за мной послал, караулил, когда я про вечность ляпну, выжидал удобный момент, чтоб меня у Люцифера забрать… — Обвинения кажутся неубедительными даже Катерине, но она решает идти до конца и задать вопрос, еще более неловкий, чем разговоры о Катином мазохизме: — Вы что, с адом в подкидного дурака играете?

— А вот и не угадала — в шашки! — хохочет ангел луны. — Пойми, Катенька, мировое равновесие на перемещении фигур держится. Денница мне как брат, я бы и рад не посягать на его, гм, имущество, но таков уж закон гармонии: едва у одного из нас появляется любимчик — мы сразу даем ему шанс перейти на другую сторону. Нельзя слишком долго держать раба при себе, от этого в нем иссякает человеческое. А люди должны оставаться людьми, даже если они антихристы или святые.

Ну, будем считать, обзорная экскурсия закончена. Можно встать, отряхнуться от райской землицы, поблагодарить за любовь-за ласку и отправляться назад. Домой. Туда, где, возможно, ждут. И возможно, волнуются.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});