Клуб избранных - Александр Овчаренко

В пожелтевшем конверте без адреса Кох нашёл ещё одну фотографическую карточку тех далёких лет. Фотография была без рамочки. На фоне домашнего фикуса было запечатлено всё семейство Кох: слегка пополневшая, но не потерявшая очарование супруга Екатерина Васильевна, погрузневший и отрастивший небольшую аккуратную бородку глава семейства Иван Алексеевич, и три его наследника – Марк, Илья и Дмитрий. Три очаровательных карапуза, открыв ротики, мило таращились в объектив фотографической камеры.

Глядя на старую фотокарточку, Кох подумал, что, наверное, после того, как погасла магниевая вспышка, все трое дружно заревели. Он знал, что будущие наследники торговой империи, основанной прапрадедом, были погодками. Самый младший, Дмитрий, приходился Генриху прадедом. Судьба была к нему наиболее благосклонна: он единственный из братьев выжил, пройдя три войны – японскую, Первую мировую и гражданскую. Во время гражданской войны он перешёл на сторону Красной армии и, будучи военспецом, участвовал в защите Царицына. Там он и познакомился с Кобой. Вернее, с товарищем Сталиным. Кобой его называли только самые близкие товарищи, прошедшие с ним горнило революционной борьбы и царские застенки. Правда, таких с каждым годом оставалось всё меньше и меньше. Сталин не хотел, чтобы потомки запомнили его, как малограмотного грузина, который в ссылке жутко страдал от одиночества, а ещё больше от сибирских морозов, поэтому спал в шерстяных носках.

Генрих помнил рассказ деда, Алексея Дмитриевича, о том, как душной июньской ночью лихие сотрудники НКВД вытащили прадеда из постели и, объявив немецким шпионом, увезли в Бутырскую тюрьму. Его жена Елена Андреевна Кох, столбовая дворянка, знавшая пять иностранных языков и по этой причине допущенная работать в один из отделов тогда ещё нераспущенного Коминтерна, написала Сталину письмо. Благодаря дальнему родственнику по материнской линии, который работал в секретариате вождя, письмо дошло до адресата. Это был тот редкий случай, когда Сталин лично вмешался, и судьба прадеда была решена одним телефонным звонком. Возможно, Сталин вспомнил Царицынский фронт и толкового военспеца, который по старорежимной привычке регулярно отдавал ему честь и уважительно величал Иосифом Виссарионовичем, или его позабавили выражения «милостивый сударь» и «покорнейше прошу», от которых прабабка так и не смогла избавиться до конца своей жизни, и которые в изобилии встречались в тексте письма.

Так или иначе, но утро 22 июня 1941 года Дмитрий Иванович в звании полковника встретил в Белоруссии, где и погиб, выводя остатки своего полка из окружения.

Однажды, в детстве, Гена Кох вернулся домой из кинотеатра возбуждённый. В тот день он впервые посмотрел фильм «Живые и мёртвые».

– Ну, что, видел прадеда? – грустно улыбнувшись, спросила проживавшая с ними в старой питерской квартире бабушка Лиза.

– Какого прадеда? – не понял он.

– Как какого? Серпилина! Это и есть твой прадед. Дмитрий Иванович был прообразом Серпилина, это я доподлинно знаю. Мы тогда в Москве жили, я совсем девчонкой была, но помню, как автор романа к нам в гости захаживал. Красивый мужчина был, видимо, дамский угодник. Вот он всё с Алексеем Дмитриевичем, отцом моим, водочку попивал, да про Дмитрия Ивановича выспрашивал. Правда, в книжке своей он кое-что поменял, оно и понятно: нельзя было тогда писать, что прадед наш на верность Николаю II присягал и много лет верой и правдой ему служил. Да и в фильме Серпилин на Дмитрия Ивановича не похож. Прадед твой – орёл был, профиль такой, что хоть на монетах чекань! А то, что он с немцем воевал, и в белорусских лесах сгинул, то истинная, правда. Настоящий русский офицер был! Царствие ему небесное!

Вспоминая старые семейные предания, Кох продолжал перебирать содержимое ларца, пока на самом дне не обнаружил тетрадь в сафьяновом переплёте и продолговатый кожаный футляр. В футляре хранился именной Указ государя императора Александра III, коим купцу первой гильдии И.А.Коху было пожаловано дворянское звание. О том, что он происходил из дворянского рода, Кох знал.

Когда ему исполнилось шестнадцать лет, мать и бабушка под большим секретом поведали ему, что он не просто молодой человек, имеющий ленинградскую прописку – он наследник дворянского рода!

– Придёт время, и вновь воссияют на скрижалях истории фамилии старинные, дворянские! Возродится дворянство российское, а с ним и самодержавие! – страшным шёпотом вещала бабка Елизавета, потрясая скрюченным от старости пальцем.

С годами Гена Кох понял, что все его родственники по политическим убеждениям являлись ярыми монархистами, хотя некоторым это не мешало делать карьеру в государстве рабочих и крестьян, активно сотрудничая с Властью.

Тетрадь в сафьяновом переплёте оказалась не чем иным, как дневником его деда, Алексея Дмитриевича Коха, который тот вёл с большими перерывами. Предпоследняя запись, сделанная дедом, напоминала отрывок из автобиографической повести. Видимо, сказалось близкое знакомство с известным советским писателем.

Генрих Вольфович расчистил на столе место от бумаг, положил перед собой сафьяновую тетрадь и углубился в чтение.

Глава 2

Из записок А.Д. Коха

«Предок наш, Иоганн Кох, был родом из богатого торгового города Лейпцига. Был он третьим ребёнком в семье уважаемого гражданина, преподавателя математики городской гимназии Вальтера Коха. Семья жила честно, но небогато, поэтому по достижению шестнадцати лет Иоганн, получив родительское благословение и пятьдесят талеров в придачу, сел на торговое судно и отплыл в таинственную заснеженную Россию. В веке осьмнадцатом Россия нуждалась в просвещённых юношах, поэтому, прибыв в Санкт-Петербург, Иоганн легко разыскал своих земляков, коих в Петербурге было к тому времени не меньше, чем в Лейпциге.

Когда родительские талеры были на исходе, Иоганну сквозь извечную петербургскую непогоду улыбнулась госпожа Удача. Земляки по протекции устроили его на полный пансион к одному богатому русскому вельможе, у которого было пятеро детей и роскошный особняк в Ораниенбауме. В обязанности Иоганна входило обучение двоих дочерей и троих сыновей вельможи математике, немецкому языку и этикету. Трудность состояла в том, что наш прадед сам нуждался в обучении. Русский язык он знал плохо, но постоянное общение с вельможными дочерьми, Анной и Марией, которые вошли в возраст Венеры и не чаяли души в белокуром немецком юноше, помогло ему освоить труднопроизносимые обороты русской речи и значительно пополнить словарный запас. Уже через месяц Иоганн беззаботно болтал с барышнями и только по лёгкому акценту и правильности построения фраз можно было опознать в нём иностранца.

Окажись на его месте кто-либо другой, то непременно постарался бы составить партию одной из дочерей русского вельможи и тем самым обеспечил бы себе безбедную жизнь. Но наш прадед был человеком строгих правил, к тому же он был честолюбив и всего хотел добиться сам. Как ни плакали Анна и Мария ночами в девичьи подушки, сколько бы ни посылали «дорогому Иоганнчику» надушенных розовых конвертов с любовными признаниями, стрела Амура так и не коснулась груди немецкого юноши.

Предчувствуя, что безрассудное поведение влюблённых девушек может бросить тень на его незапятнанную репутацию, Иоганн сам пришёл к благородному отцу и в самых учтивых выражениях объяснил, почему вынужден покинуть его гостеприимный дом.

Вельможа был безутешен. За два года он полюбил юношу, как сына, и готов был выдать за него любую из дочерей, но бедность жениха и отсутствие дворянского звания мешали исполнению родительского желания. В благодарность вельможа помог Иоганну получить доходное место в Петербурге, после чего благородный юноша навсегда покинул Ораниенбаум.

В течение трёх лет Иоганн каждое утро прилежно ходил на службу, а после трёх часов пополудни, отобедав в трактире, шёл к себе на скромную квартирку, которую снимал в доходном доме на Васильевском острове. Вечерами Иоганн много читал, что-то вычислял, и когда стеариновая свеча сгорала до половины, лист бумаги покрывался цифрами, понятными только ему. Любимым времяпрепровождением юноши, как ни странно, было чтение «Биржевых ведомостей». Иоганн с упоением следил за курсом цен на пшеницу, чугун, уголь и мачтовый лес. Для себя он делал биржевые прогнозы и очень радовался, когда они сбывались.

Бережливость и скромность в желаниях позволили ему за три года скопить приличную сумму. Иоганн никогда не играл на бирже, хотя искушение сорвать приличный куш было очень велико. В отличие от других иноземцев, приехавших в Россию «на ловлю званий и чинов», наш предок уже в свои младые годы считал Россию второй родиной и твёрдо намеревался пустить здесь корни. Природное чутьё коммерсанта и острый ум подсказывали ему, что Россия – то самое место, где сбываются самые невероятные мечты. За покосившимися заборами и облитыми помоями сугробами Иоганн видел большие коммерческие перспективы. Страна Нереализованных Возможностей завораживала Иоганна своим размахом и одновременно пугала безалаберностью.