Гражданин преисподней - Юрий Брайдер

— Может, начнем? — предложил он. — Чего, спрашивается, тянуть? Дело ведь сделано.

— Кружки нет, — возразил Кузьма, еще питавший надежду, что сегодняшний день закончится более или менее благопристойно.

— Да, про это мы как-то не подумали… А если прямо из ведра?

— Разве мы свиньи?

— Сейчас что-нибудь придумаем.

Внимание Юрка привлек кусок металлической трубы, в которую вставлялся нижний конец факела.

Убедившись, что поблизости никого нет, он зашвырнул факел куда подальше и принялся выламывать железяку из стены. Закреплена она была на совесть, пришлось даже воспользоваться секачом, позаимствованным на время у Кузьмы.

Как и предполагал Юрок, одна сторона трубы была заклепана в виде клина.

— Удобная вещь. — Юрок принялся рукавом счищать с железного стакана ржавчину и копоть. — А главное, вместительная.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Венедим. — Вы уж тут как-нибудь без меня…

— Подожди, Божий человек. — Юрок придержал его за рукав. — Куда это, интересно, ты собрался? Вместе пришли, вместе и уйдем.

— В самом деле, — поддержал темнушника Кузьма, — спешить некуда. Твои братья по вере еще три дня здесь проторчат, пока последнюю требуху не сбудут. Лучше я тебя сам домой провожу. Нам ведь почти по пути.

— Боюсь, что буду стеснять вас…

— Не будешь, — авторитетно заявил Юрок. Закончив драить стенки стакана, он принялся выковыривать застывшую внутри смолу.

— Выпей с нами немного, — предложил Венеди-му Кузьма. — Писание ведь не запрещает.

— Ага, — подтвердил Юрок. — Христос-то недаром воду в вино превращал. Видимо, высосали все до последней капли, а за добавкой далеко было бежать. Вот и пришлось чудеса творить.

— Писание не запрещает употреблять вино. Оно запрещает злоупотреблять им, — ответил Венедим. — Иначе вино превратится для человека в кумира и ради него он забудет истинного Бога.

— Ой, как все сложно! — Юрок наполнил железный стакан и, проверяя, нет ли течи, приподнял его вверх. — Видно, не зря Феодосия от вас сбежала. Вот я и предлагаю выпить за ее здоровье.

— Со здоровьем у нее все в порядке, — сказал Кузьма. — Здоровье Фуцела меня беспокоит гораздо больше. Жаль, если он через нас пострадает. Ведь неплохой в сущности мужик.

— Лучше умереть на бабе, чем на горшке! — Юрок одним махом опустошил стакан.

— Кстати, а что такое Фуцел? Имя или кличка?

— Ух, забористая! — Юрок кулаком вытер слезы, выступившие на глазах. — Фуцел — это кличка. Означает — богатый человек.

— В самую точку, — констатировал Кузьма, принимая свою порцию.

После третьего или четвертого стакана (Венедим по-прежнему сохранял воздержание) решили, что пить без закуски западло. Добавили еще по одной и отправились на поиски приличной корчмы, однако тормознулись возле компании темнушников, у которых Кузьма незамедлительно приобрел объемистую баклагу.

Эти темнушники, в отличие от Юрка, принадлежали к другой семье и о папе Кашире отзывались без должного пиетета, что чуть не стало причиной ссоры. Впрочем, Кузьме удалось помирить забияк, благо что под рукой имелось универсальное средство, годное как для разжигания, так и для тушения конфликтов. Правда, после всех этих передряг ведро с водярой изрядно облегчилось.

Те же самые темнушники, взявшие назад все несправедливые слова и согласившиеся, что папа Кашира — «центровик, каких мало», указали на дорогу к ближайшему злачному месту, где с клиентов драли втридорога, зато была гарантия, что тебя не отравят какой-нибудь тухлятиной.

Хозяин, выглядевший так, словно сюда он попал непосредственно из котла с расплавленной смолой, в которой варятся особо стойкие грешники, первым делом поинтересовался, чем собираются расплачиваться его гости.

Когда Кузьма предъявил блестящую красную пуговицу с золоченым ободком, хозяин высказался с грубоватой простотой, так свойственной людям его ремесла:

— На кой ляд мне одна? Куда я ее пришью? Себе на залупу? Гоните вторую до пары и гуляйте здесь хоть до завтра.

— Не боишься, что мы тебя разорим? — поинтересовался Кузьма, присовокупивший к первой пуговице еще одну.

— Мне-то чего бояться! Пойло у вас свое, а моих деликатесов много не сожрешь. Бояться нужно вам. Попозже сюда местные шалавы подвалят. Уж они вас точно разорят.

В первом пункте своего пророчества он оказался прав. Жаренные с грибами ящерицы годились не для всякого желудка. Теперь, дабы окончательно убедиться в прозорливости хозяина, надо было дождаться шалав.

Однако, паче чаяния, в корчму ввалилась мужская компания, числом чуть ли не в полдюжины человек. Выглядели новые гости довольно странно — рожи постные, как у светляков на молебне, поведение сдержанное, даже чересчур, а одеты кто во что горазд, словно все свои носильные вещи они только что приобрели здесь же, на Торжище, причем по самым бросовым ценам.

Вели себя эти доморощенные пижоны тоже чудно — спиртного заказали самую малость, сидели смирно, как на похоронах, глотки, как это принято в питейных заведениях, не надрывали, в сторону соседей даже не глянули, зато ушки держали на макушке. А кого здесь было слушать, кроме Кузьмы да Юрка? Ведь не хозяина же, который все больше пыхтел, как закипающий чайник, и клял этот распроклятый Шеол вместе со всеми его обитателями.

Первым на это обстоятельство обратил внимание Юрок.

— Чего уши натопырили, деляги? — поинтересовался он, с многозначительным видом взвешивая в руке свой железный стакан. — Кого пасете? Если нас, то плывите мимо. Здесь халявы не будет.

Ни один из членов компании даже бровью не повел, только тот, что выглядел постарше других годами, негромко произнес:

— Никто тебя пока не трогает. И ты к людям зря не цепляйся. А то смотри — доиграешься.

— Не играла ворона, когда вверх летела, а вниз летя, играть некогда, — произнес Юрок фразу, в самой загадочности которой таилась скрытая угроза.

Соседи как по команде пересели за другой столик и все теперь оказались за спиной Юрка и Кузьмы. Хозяин из своего угла пробурчал что-то неодобрительное о сквалыжниках, которые не могут разделить один глоток на шестерых человек.

— Я бы им поднес, мне не жалко, — сказал Юрок нарочито громким голосом. — Так они же от честных людей нос воротят. Брезгуют. А мы, между прочим, ко всякому барахлу в приятели и не набиваемся… Эй, хозяин, а где шалавы? Долго их ждать?

— Еще не проспались, — ответил хозяин.

— Сбегай разбуди!

— Нельзя. Спросонья они очень злые. Хуже крыс. Мудье могут оторвать.

— Не оторвут, у нас мудье железное.

— А это мы скоро узнаем, — произнес хозяин с садистской ухмылочкой. — Вы пока ешьте, сил поднабирайтесь.

Кузьма все норовил ненадолго отлучиться, дабы произвести со стражниками окончательный расчет, однако Юрок всеми силами препятствовал этому. Главной его уловкой был очередной тост, от которого Кузьма по разным причинам не мог отказаться. Ну как не выпить за свое собственное здоровье или за грядущее процветание Шеола? Сам Юрок всегда пил до дна, не жульничал, хотя его стакан вмещал водяры в два раза больше, чем самая большая из имевшихся в корчме кружек.

В конце концов Кузьме удалось отыскать достаточно убедительный повод.

— Ты пойми меня правильно, — втолковывал он Юрку. — Если мы дождемся шалав, то и в самом деле можем остаться с пустыми карманами. Как потом со стражей рассчитаться?

— А эта штука зачем? — Юрок погладил себя по тому месту на боку, где был спрятан пистолет.

— Эта штука для серьезного дела. Один патрон стоит дороже, чем все остальное барахло, которое нам дал Фуцел. Зачем их зря тратить? Тем более что если ты сейчас поднимешь стрельбу, в следующий раз нас на Торжище точно не пустят. Народ здесь злопамятный.

— Так и быть, уговорил. Иди, — разрешил Юрок. — А я пока с Божьим человеком побеседую. Скажи, брат Венедим, кто был первым пьяницей на свете? Случайно не Адам?

— Нет, — смиренно ответил светляк. — Писание указывает на праотца Ноя, посадившего после потопа виноградную лозу и пристрастившегося к употреблению ее сока.

— А я думал, что Адам, — нахмурился Юрок. — Поневоле запьешь, если на свете имеется одна-единственная баба, пусть и голая… Но сути дела это не меняет. Ведь все люди потомки Ноя. Так?

— Так, — вынужден был согласиться Венедим.

— А раз так, то я иду по стопам своего праотца. Верной, так сказать, дорогой. И он тоже, — палец Юрка уперся в Кузьму. — А ты и эта шушера ушастая, — палец переместился в сторону безмолвствующих соседей, — пренебрегаете заветами предков. Как такое поведение расценить? Я тебе отвечу. Как преступление! Как злостный саботаж!

Не став дожидаться окончания этого спора, Кузьма торопливо покинул корчму — другая такая возможность ему в ближайшее время могла и не представиться. Юрок настырен, как голодная вошь, и навязчив, как смола. С насиженного места он не сойдет, пока не прикончит всю водяру. И сам упьется вдрабадан, и собутыльников своих упоит.