Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зимин рассказывал о подпольной работе во времена царизма, о преследованиях, которым подвергались большевики. О Дзержинском, о Свердлове. Очень по-человечески говорил, искренне, сердечно. Фетисов торжествующе поглядывал на Володю: мол, вот оно, большевистское слово.
В следующий же миг все переменилось. Петров запахнул шубу и ухмыльнулся.
— За что ж тебя повязали? — спросил он. — Ты свое отсидел в тюрьме? Ведь власть-то твоя?
— Задарма, что ли, комиссарик?
— Выходит так. Ничего плохого я не сделал, — признался Зимин. — Можете мне поверить: я не враг своей власти.
Едва урки услышали слова Зимина, они подняли дикий гомон. Голубев и Мурзин, привстав на нарах и запустив грязные пальцы в рот, пронзительно свистели.
— Ах ты, кусок фраера!
— Дешевка несчастная, вошь, «сидел с Дзержинским».
Серьезный разговор не состоялся, только потешил жуликов. Неудачная попытка усугубила положение — урки вовсе распоясались. В их картежной игре сразу появился зловещий оттенок. К вечеру они «проиграли» чемодан Гамузова. Сам чемодан, собственно, стоял в изголовье, но, увы, был пуст. Доктор обезумел, его стенания сотрясали воздух до ночи. Блатные только посмеивались в ответ на просьбы вернуть вещи.
Ночью случилось страшное: урки проиграли человека. В темноте Голубев переполз на чужие нары и пытался перерезать горло Сашку. За первое мокрое дело парень взялся неумело, только порезал лицо и шею своей жертве; очень возможно, что пострадал вовсе и не тот, кого проиграли, разве в темноте разберешь? Даже при свете зажженных кем-то свечных огарков в кошмарном оре нельзя было ничего понять.
Голубеву не удалось ускользнуть, «жлобы» схватили его и начали избивать. Воробьев буквально топтал ногами, Севастьянов выкручивал ему руки, окровавленный Сашко бил по лицу, по голове сапогом. Урки истошно вопили, размахивали ножами, но подступиться к рассвирепевшим «жлобам» не решались. Мы с Володей навалились на Воробьева, однако вырвать Голубева из его железных рук не удавалось. Наконец с помощью Мосолова и Агошина «жлобов» потеснили. Голубев был без сознания. Доктор наотрез отказался ему помочь: «Такие люди пускай подыхают». Мякишев, обругав его, взялся приводить парня в чувство.
Выждав, когда в вагоне стало чуть потише, Зимин опять завел разговор с блатными. Стыдил их, взывал к совести, к человеческому достоинству. Петров повторял угрозы насчет «законной правилки». Теперь он обещал расправу всем фраерам, не только проигранному Сашку.
Все измучились за день ругани и скандалов. И Зимин это почувствовал, видимо, умолк. Неожиданно он вдруг сказал:
— Сдается мне теперь, Петров, Ланин не сам убил себя.
— А кто же его? — опешил Петров.
— Вы его проиграли. Начальник конвоя так и предположил тогда, зря мы его разубедили. Знаете, чем вам это грозит?
— Нет, комиссарик, ты мне такое не пришивай!
— Что ты слушаешь? Пошли его! — рычал Кулаков.
— Погоди, погоди! Инженер сам сошел с рельсов, мое дело сторона. На кой было трогать, если он шубу мне отвалил? Все же видели и слышали.
— Мы ошиблись, — сказал Фетисов. — Не мог он сам затянуть шнурок, никак не мог.
— Хочешь, побожусь, очкарик? — предложил пахан. — Лягавый буду, если вру! Воли не видать!
Я посмотрел на Петрова, грязного, тощего, обросшего щетиной, в боброво-хорьковой шубе, и засмеялся. Там и сям в вагоне тоже засмеялись, очень уж нелепым был переход от угроз к оправданию, к обороне.
— Чего смеетесь? — проворчал Петров. — Инженер сыграл в ящик, и нечего зря о нем болтать. Вот чемодан Гамузова, может, и купили. Так ведь жадный он. За жадность наказали его…
Кулаков оборвал пахана и стал что-то ему нашептывать.
— Верно, — вздохнул Петров. — Хватит калякать. Ты нам надоел, комиссар. Убийство мне не пришьешь, шалишь.
Володя вернулся на место, подтолкнул меня, обхватил за плечи и зашептал прямо в ухо:
— Не спишь?
— Нет, думаю.
— Не волновался, что меня долго нет? Вдруг и я устроил побег?
— Надо большую дыру проковырять, чтоб твой торс пролез. Ты просто заседал, Володя. Ну, как?
Он сегодня исчез надолго, и я понял: Зимин собирал коммунистов.
— Серьезное дело, Митя: урки решили расправиться с нами сегодня ночью.
— Что значит расправиться?
— То и значит: устроить варфоломеевскую ночь, пришить меня, Воробьева, Зимина и Фетисова. Остальных зажать в кулак, загнать под нары, не давать еды.
— Надо их самих зажать! Надавать плюх и загнать под пары!
— Тихо, не шуми! — прошипел Володя. — Плюхами не отделаешься. У них ножички и планы очень серьезные.
— Откуда узнали?
— Мосолов рассказал Павлу Матвеевичу. Урки взялись за него: мол, ссучился. Требуют, чтобы он сам расправился с Зиминым и Фетисовым: «Ты рядом лежишь, в обнимку. Вот и поиграй с ними в перышки».
— Так чего же мы ждем?
— Об этом и речь. Надо опередить. Они на стреме, и делать все надо тоже по плану, осторожно, с умом.
Разговор мы вели беззвучно, прижимаясь губами к уху. Только так можно было сохранить секрет от соседей.
— Убивать людей мы не можем. Наш план такой: нейтрализовать главаря, то есть Петрова. Остальных без него можно будет призвать к порядку. Понял?
— Нет, не понял. Как нейтрализовать пахана? У него нож. И он настороже. Ты же сам сказал.
— Слушай, — влажно дышал Володя в мое ухо. — Главная роль доверяется нам с тобой. Ты да я, да мы с тобой, чувствуешь? Фетисов, Агошин, Мякишев, Петр Ващенко, Миша Птицын будут помогать, привлекаем самых надежных. Много-то народу не надо, толкучка получится. Ясно?
— Ты не жуй, давай самую суть.
— Ишь, какой темпераментный! Слушай внимательно. Я затею игру в «жучка». Ты и все наши поддержите игру. Натуральную, чтобы пахана не вспугнуть. Будем играть, пока его не втянем. А втянем — значит, заставим водить. Я дам ему леща, чтоб долой с копыт. И вот здесь ты выступаешь на сцену. Прыгаешь на него и хватаешь за руки, ведь он все время за нож держится. Важно не дать ему очухаться. Я сразу к тебе приду на помощь. Задача остальным не дать развернуться. Петров крикнет: шухер! И вся бражка кинется сразу. Они это умеют.
— А если Петров не втянется в игру?
— Тогда тот же план с небольшим изменением: я даю ему по уху без игры, опять же ты сигаешь и хватаешь за руки.
— А Мосолов?
— За ним будет следить Фетисов на всякий случай. Я настоял: не верю уркам. Зимин ему доверяет. Положение у Мосолова такое: он и нам вреда не хочет, и против своих не пойдет в открытую. Ну, одобряешь план? Голосуешь?
— Одобряю и голосую обеими ногами. С Петровым что потом станем делать?
— Разрежем на куски и зажарим! — засмеялся Володя. — Отнимем нож и уложим под нары. Пусть там поваляется. Во время поверки сдадим конвою.
Мы лежали молча. Я уже отчетливо видел план в действии.
— Дело опасное, рискуешь, — опять прижался губами к моему уху Володя.
— И ты рискуешь.
— Больше некому. За мной первый удар — тут меня не заменишь. Если не хочешь, скажи.
— Ты что?
Я обиделся. Володя снова тихонько засмеялся.
— Ладно, ладно, ты парень смелый и ловкий, тебе доверяется главная роль.
Он потискал меня по-медвежьи, погладил по спине и сразу насторожился, я почувствовал, как напряглось его тело.
— Петров вылез, — шепнул он. — Следи за мной, Митя.
Володя лениво выбрался на площадку между нарами. Здесь был наш клуб, наша столовая и гимнастический зал. Если кому невтерпеж становилось лежать, он выползал поразмяться, постоять у печки.
Мой друг начал свои действия с параши, потом потоптался возле печки, заглянул в нее, пошуровал. Топлива последние дни давали самую малость, и печка остывала. Володя ругнулся и громко сказал:
— Без «жучка» не обойтись. Выходите греться, ребята. У меня лично закоченели руки и ноги. Выходи, Митя, Петро, выходи. Агошин, давай, Птицын! Хватит отлеживать бока!
Мы по одному вылезали на площадку. Петров стоял у печки спиной к двери. Шуба, как видно, не спасала от холода. Пахан пытался одной рукой поймать ускользающее тепло «буржуйки», другую держал в кармане, и мы знали — почему.
— Становись, Петров, погреешься, — дружелюбно предложил Агошин.
Высокий, худой Петров недоверчиво повел глазами на Агошина, на Володю, на спрыгнувшего с нар Фетисова и не отозвался. «На стреме», — отметил я про себя.
«Жучок» был и забавой и «топливом». Обычно в него играла добрая треть вагона. И сейчас уже стояли группкой желающие поразмяться. Момент вроде был подходящий: кореши Петрова играли в карты и, следовательно, ни на что не обращали внимания. Мосолов лежал на своем месте, и рядом с ним Зимин.
Володя «водил». Я любовался его выдержкой. Он стоял, отвернувшись, широко расставив ноги. Правой рукой как бы отгораживался, а левая была под мышкой правой руки и прижата к плечу ладонью кверху. По его ладони полагалось бить своей ладонью или накрепко сжатым кулаком.
- Капитан Невельской - Николай Задорнов - Историческая проза
- Повесть о смерти - Марк Алданов - Историческая проза
- Старость Пушкина - Зинаида Шаховская - Историческая проза
- Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса: Сцены из московской жизни 1716 года - Александр Говоров - Историческая проза
- Святослав — первый русский император - Сергей Плеханов - Историческая проза
- Тайна Тамплиеров - Серж Арденн - Историческая проза
- Последнее письмо из Москвы - Абраша Ротенберг - Историческая проза
- Спасенное сокровище - Аннелизе Ихенхойзер - Историческая проза
- Дафна - Жюстин Пикарди - Историческая проза
- Еретик - Мигель Делибес - Историческая проза