Манхэттен по Фрейду - Люк Босси

Фрейд посторонился и пропустил санитаров, несших на носилках человека в бинтах.

— Я, как и вы, считаю, — ответил он Юнгу, — что преступник отягощен безмерным чувством непонятной для него самого вины. Каждый раз, совершая преступление, он может привязать это чувство вины к конкретному факту, и ему становится легче. То есть убийства являются для него большим утешением.

— Чувство вины появляется до совершения проступка? А проступок оправдывает чувство вины? — спросил Юнг, уточняя мысль Фрейда.

— Совершенно верно… — Фрейд кивнул. — Вспомните Гамлета или Эдипа, возьмите «Преступление и наказание»… Преступное действие всегда вызывается мазохистской потребностью в наказании и искуплении. И кстати, преступник не обязательно должен быть безнравственен или лишен моральных ценностей… Наоборот, нередко совесть мучает его гораздо сильнее, чем обычного человека.

— Значит, нужно понять, каким был изначальный проступок, который убийца заглаживает, совершая преступления.

— Вероятно, он нарушил чрезвычайно строгое табу. Это объясняет грандиозность обрамления каждого преступления. Если дом — это символ «я» человека вообще, то небоскреб символизирует «я» сверхчеловека. Выбор здания указывает на величину вины, лежащей на его совести.

— Странно, — проговорил Юнг.

— Что?

— Август Корда, кажется, страдал обратной формой такой паранойи. Он ведь построил эти здания, воплотил свою личность в громадах небоскребов.

— Вайсман выкарабкается, — произнес голос позади них.

В желтоватом освещении коридора фигура Кана показалась Фрейду еще более внушительной, чем обычно. Рядом с инспектором стоял Ренцо.

— Мы пришли передать врачам информацию о яде, который убил Уилкинса, — сказал Кан. — Наш судебно-медицинский эксперт определил, что это такое, во время вскрытия. Это токсичный алкалоид, действующий на сердце и нервную систему, он убивает очень медленно. Уилкинс умирал по крайней мере шестьдесят часов. Он постепенно задыхался, его распухающее горло пропускало все меньше и меньше воздуха.

— Какой негодяй! — возмутился Юнг.

— На рубашке Уилкинса нашли также крошки хлеба. И пятна от вина. Словно его кто-то кормил.

— Сие есть Тело Мое, сие есть Кровь Моя, — проговорил Фрейд.

Юнг подпрыгнул на месте:

— Вы намекаете на мое сравнение убийства Эмери с крещением?

— Убийство Уилкинса кажется карикатурой на христианский ритуал причастия, — сказал Фрейд.

— Вы нашли какие-нибудь новые улики, что-то новое об убийце? — спросил Юнг.

— Отпечатки пальцев вокруг трупа, — сказал Ренцо. — И черные волосы на полу, среди светлых волос, принадлежавших жертве.

— Длина, цвет и состояние волос могут многое рассказать о личности преступника, — пояснил Кан. — Кроме того, у Уилкинса под ногтями обнаружили кровь — видимо, он оцарапал своего палача. Эта кровь четвертой группы, а у жертвы — первой.

— А у Менсона? — спросил Фрейд.

— Не четвертая, — ответил Кан. — И все эти улики чрезвычайно важны, потому что пропал еще один человек.

— Кто же?

— Уильям Мур, судовладелец, который должен был отплыть в Европу на «Лузитании».

— Он исчез с корабля? — спросил Юнг.

— Он на него и не садился, — сказал Кан. — Перед самым отплытием капитан получил телеграмму о том, что Мур отменяет поездку. А его семья была уверена, что он на борту.

— Инспектор, вы уверены, что это исчезновение связано с остальными? — спросил Фрейд.

— Мур работал с Корда над проектом оснащения небоскребов средствами противовоздушной обороны на тот случай, если Манхэттен атакуют аэропланы. Кроме того, Мур — родственник Джеймса Уилкинса.

— Но наш алхимик собирался уничтожить только троих врагов — трех «драконов», а не четырех, — с недоумением сказал Юнг.

— Это похищение может означать, — заметил Фрейд, — что убийство Корда, рядом с телом которого не нашли гравюры, не относится к этой серии.

Кан перевел напряженный взгляд с Фрейда на Юнга.

— Мур исчез четыре дня назад, — сообщил он. — Убийство Уилкинса подтверждает, что наш убийца не любит торопиться. Значит, надежда еще есть. Ренцо отведет вас в комиссариат, чтобы вы могли ознакомиться с делом об этом похищении.

— Мне нужно быть у Грейс Корда. — Фрейд взглянул на часы.

— Я могу проводить в комиссариат господина Юнга, — предложил Ренцо и спросил инспектора: — А ты что будешь делать?

— Займусь отравленными птицами, — ответил тот. — Найти таких экзотических созданий в Манхэттене и остаться незамеченным непросто…

22

Фрейд уже совершал ошибки, которые могли оказаться роковыми для его карьеры.

Когда ему было тридцать восемь лет, он пришел в восторг от терапевтических свойств кокаина. Наркотик позволял ему работать целыми днями без сна. Фрейд решил, что это универсальное средство, способное утолять голод и жажду, лечить меланхолию и депрессию.

Но вскоре у одного из его пациентов сформировалась кокаиновая зависимость. Тогда Фрейд был вынужден переменить мнение и признать, что кока не только вызывает привыкание, но и отравляет организм человека, разрушая его слизистые оболочки. Это признание запоздало: трактат Фрейда о применении кокаина уже дал его противникам обильную пищу для пересудов.

А в 1895 году Фрейд ассистировал своему другу Вильгельму Флиессу во время операции на носу у их пациентки Эммы Экштейн. Он скомпрометировал себя, поставив молодой женщине диагноз «носовой невроз» и объяснив его возникновение одной из форм эротомании. Женщина едва не умерла в результате хирургического вмешательства.

Но даже тогда у Фрейда никогда не возникало ощущения, что он не может, просто не способен нащупать правильный путь рассуждений. Сейчас же, как только он смыкал веки, ему казалось, что мертвый Бернард Эмери смотрит на него налитыми кровью глазами или Юдифь сжимает ему шею ледяными пальцами. Занятый своими мыслями, он пропустил нужную станцию метро, ему пришлось выйти на улицу и снова пересечь Центральный парк, чтобы добраться до дома Корда на Семьдесят второй улице.

Поэтому случилось неминуемое: впервые в жизни он опоздал на сеанс.

Грейс, однако, встретила его в приподнятом настроении.

— Я очень ждала вас! — весело сказала она, протягивая ему металлическую позолоченную коробочку с маленькими пастилками бежевого цвета. — Это японские конфеты из бамбука. Говорят, очень помогают пищеварению…

— Спасибо, — произнес удивленный Фрейд, беря пастилку.

— Стэнли Холл сказал, что вы плохо переносите местную кухню. Я из-за этого очень переживаю.

— А выглядите вы гораздо лучше.

Грейс кивнула, внимательно глядя на Фрейда.

— После прошлого сеанса я испытала противоречивые чувства, — сообщила она. — И наконец поняла, как полезно свободно высказывать свои мысли, как вы и предлагаете. У меня внутри словно находилась закрытая коробка, а вы одним движением — щелк! — приподняли ее крышку.

— Вы достаточно умны, чтобы лечение пошло вам на пользу, — заметил Фрейд.

— Я чувствую себя очищенной и успокоенной, — заявила Грейс. — Я даже смогла взять верх над этой Юдифью. Мне больше не кажется, что она смотрит на меня из каждого зеркала. Кашель и мигрень тоже прошли. И все благодаря вам!

Менее опытный психоаналитик нашел бы такую благодарность естественной, однако Фрейд заподозрил неладное.

Грейс сидела на диване и небрежно оправляла складки платья. Зачесанные наверх волосы открывали лоб и подчеркивали выразительность ее глаз. Она придвинула кресло Фрейда к дивану и томно сосала конфету. Все это явно свидетельствовало, что произошел эротический перенос.

Такое уже происходило с другими пациентками, в частности с теми, у которых корни невроза уходили в нехватку любви. Перенося свое либидо на психоаналитика, они говорили, что испытывают облегчение, иногда даже отрицая наличие у них болезни. В подобных случаях следовало, во-первых, не поддаваться обольщению, во-вторых, не прерывать лечения и, наконец, в-третьих — и это было труднее всего, — отказывать пациентке в ее любовных устремлениях.

Если перенос происходил, Фрейд всегда старался использовать в дальнейшем лечении его дополнительные преимущества. Он доказывал пациентке, что она всего лишь вспоминает свои детские переживания и чувства, которые она испытывает, нельзя считать настоящей любовью. В то же время он объяснял, что это чувство необходимо для успеха лечения. И действительно, нежность, которую пациентка испытывала к Фрейду, делала ее восприимчивой к предложенному им лечению.

Любое выздоровление, утверждал он, проходит через стадию любви, главное на ней не застрять.

— Эта Юдифь… — снова заговорила Грейс. — Вначале мысль о ее присутствии внутри меня была мне невыносима. Сейчас я меньше этого боюсь и даже хочу с ней познакомиться. Понять, кто она, чего хочет… Вы ведь поможете мне?