Манхэттен по Фрейду - Люк Босси

— Да, я ведь уже говорила.

— Почему так поздно?

— У меня была встреча, которая затянулась.

— С кем?

— С Августом Корда. Президент попросил закончить дело о страховании проекта небоскреба на Уолл-стрит, которым владел господин Корда. Колоссальное предприятие.

— Значит, господин Корда ушел чуть раньше вас?

— Да.

Кан посмотрел в окно кабинета и увидел Утюг, возвышавшийся на другой стороне Медисон-сквер. Он задержал взгляд на последнем этаже, где работали братья Корда, — и в его голове возникла безумная мысль.

Август Корда был в насосном зале Зингер-билдинга, где нашли труп Эмери. Корда был и в Метрополитен-тауэр как раз перед исчезновением Уилкинса.

А что, если это Корда покинул небоскреб, надев плащ Уилкинса?

Но Кан отогнал эту нелепую идею.

Расследование — это цепь подозрений, которые требуют проверки. Приходится заходить в множество гаваней, пока найдешь нужный порт.

20

В это же самое время два человека прогуливались среди белых колонн библиотеки Колумбийского университета, ожидая ее открытия. Один наслаждался океанским бризом, продувавшим по утрам Вест-Сайд. Другой, всю ночь не смыкавший глаз, горел желанием поведать спутнику о том, почему ему так и не пришлось уснуть.

Юнг дрожащим голосом сообщил Фрейду, что страсть к Анне Лендис привела его к духовному открытию.

— На вторую ночь я почувствовал, как во мне рождается Тристан, изнемогающий от любви к Изольде. И индеец Шивантопель, проделавший путь длиной в десять тысяч лун, чтобы найти свою сестру.

— Вы мне уже об этом рассказывали, — напомнил коллеге Фрейд.

— Я говорил о физической страсти. А теперь мне впервые открылся смысл когда-то прочитанных, но до конца не понятых легенд, полных таких великих чувств!

— Я знал, что вы подвержены искушениям плоти, но не предполагал, что дело дойдет до мистических откровений, — холодно произнес Фрейд.

— Говорю же, что плоть — не главное! — повысил голос Юнг. — Главное то, что оргиастическая энергия, текущая по моим жилам, привела меня к наслаждению, которое испытывали мои предки, и открыла мне путь к неизведанному духовному континенту. Короче, как говорят американцы, я хочу сообщить вам, что наконец-то встретил свою судьбу!

— Для меня судьба — это всего лишь анатомия, — веско произнес Фрейд. И прищурился.

Он заметил Анну, в белом платье, с зонтиком, легко и стремительно поднимавшуюся по ступеням.

— Что она здесь делает? — пробормотал Фрейд.

Юнг улыбнулся:

— Она очень хотела прийти. Наше расследование кажется ей чрезвычайно занимательным.

— Афишировать вашу связь — плохая идея, — недовольно сказал Фрейд. — Нам ни к чему дурная реклама.

Юнг поспешил навстречу Анне. Недовольство учителя не вызвало у него никаких угрызений совести.

Ночью, в промежутках между любовными схватками в мансарде Лендисов (на китайском шелке, красном луизианском дереве или каррарском мраморе), он нашел этическое оправдание своему поведению. Он объяснил Анне, что с десяти лет чувствовал, что в нем обитают две совершенно разные личности. Одна, сознательная, последовательная, ответственная, делала то, чего от нее ждали; другая — все подвергала сомнению, подчинялась интуиции и была непокорной и мечтательной.

Первая личность завела детей и добилась профессиональных результатов. Вторая осталась одиноким ребенком, олицетворяющим тайный внутренний мир Юнга, освещаемый мечтами и смутным осознанием превосходства души над материей.

Анна пришла в восторг и призналась, что ей также свойственна двойственность характера. Ее вторая натура также была полна страстей, чуждалась пуританства, свойственного ее родным и близким. Она была одинока, ее никто не понимал. Особенно муж.

Анна и Юнг обменялись сияющими взглядами, но волшебство момента нарушил раздраженный голос Фрейда, уже стоявшего у дверей:

— Ну так что, вы идете? Библиотека открыта!

Рассмеявшись, влюбленные поспешили за ним следом.

«Медиум» Адам Гупнин походил на артиста в роли непонятого гения: бугристая голова, всклокоченные волосы, тонкие черты лица, напряженное и мрачное выражение которого наводило на мысль, что он либо в трауре, либо страдает запором.

Поздоровавшись, он водрузил на нос очки и принялся изучать принесенные Юнгом рисунки и гравюру.

— Замечательные изображения, — сказал он через некоторое время. — Но мне всегда грустно видеть, что алхимию, это утонченное искусство, используют в таких черных целях… — Уныло посмотрев на гостей, он добавил: — Следуйте за мной.

Фрейд уже сожалел, что дал себя уговорить и согласился на эту встречу. К счастью, Гупнин вскоре доказал, что весьма гостеприимен, несмотря на внешнюю угрюмость. Он усадил Юнга, Анну и Фрейда за стол в уютном читальном зале и предложил им горячего шоколада. Затем удалился и вскоре вернулся, толкая перед собой тележку с книгами.

Порывшись в них, он разложил на столе около двадцати старинных объемистых томов.

— У вас тут настоящие раритеты, — заметил Юнг.

— Коллекция далеко не полна. — Гупнин уселся в кресло. — Но у меня есть «Лексикон алхимии» тысяча шестьсот двенадцатого года, «Мифогерметический словарь» тысяча семьсот восемьдесят седьмого года, «Устроение алхимии» Томаса Нортона и «Трактат об истинной естественной философии металлов» Дениса Захария. — Он открыл богато иллюстрированный том и показал его гостям. — Есть у меня, разумеется, и книги Базиля Валентина, Николя Фламмеля, волшебника Парацельса. Но все это и близко нельзя сравнить с моей киевской библиотекой, которой я уже никогда не увижу.

— А что такое алхимия? — спросила Анна.

— Изумительная наука, — ответил Гупнин.

— Ну, это не совсем наука, — возразил Фрейд.

Словно не услышав этих слов, Гупнин продолжал:

— Алхимики вслед за Аристотелем утверждают, что материя состоит из четырех элементов — воды, огня, земли и воздуха. А цель природы — преобразовать любое вещество в чистое золото. Если ничто не будет мешать естественному процессу созревания, то все минералы рано или поздно станут золотом.

— Зачем же тогда алхимики, если природа сама делает всю работу? — с недоумением сказала Анна.

Гупнин грустно посмотрел на нее, словно она произнесла чудовищную глупость:

— Алхимики, ускоряя процесс, пытаются сделать естественную метаморфозу материи очевидной для всех. Современная наука придерживается того же мнения, что и вы. Она не понимает духовного значения экспериментов. Алхимик, составляющий свои смеси, участвует в метафорическом процессе. Шахта — это матка, металл — эмбрион, а искомое золото — lapis invisibilitatis, камень невидимости — эликсир жизни. Алхимик — герой, одолевающий этапы познания мудрости. Он преследует тут же цель, что и Ницше, — стремится высвободить энергию своего «я».

Юнг, прервав его, мечтательно произнес:

— Меня всегда влекли духовные горизонты…

Фрейд, которому эти разговоры казались пустой тратой времени, прямо спросил Гупнина:

— Вы знали Августа Корда?

— Он часто ко мне заходил, — ответил тот.

— Он был алхимиком?

— Он был великолепным специалистом и меценатом. Часть книг я приобрел благодаря его пожертвованиям.

— Какая, по вашему мнению, связь между его страстью к развитию Манхэттена и интересом к алхимии?

— Я поставил бы вопрос иначе. Будь я алхимиком и получи я власть над Манхэттеном, что соответствовало бы моим амбициям больше, чем возведение огромных металлических конструкций?.. Каждую стальную балку Корда превращал в источник мощи и богатства. Его здания ценятся дороже золота. Создавать архитектуру острова стало для него некой мистической формой творчества.

— Вернемся к нашей гравюре, — предложил Юнг. — Чего хотел убийца, сопровождая преступления изображениями этих символов?

— Что ж, чтобы было проще, предлагаю разбирать элементы один за другим.

— Начнем с детали, которая присутствует на каждом рисунке: дракон внутри треугольника, — сказал Юнг.

— Для алхимика дракон — это символ зла, врага, — пояснил Гупнин. — Появляясь перед героем, он часто символизирует последнее препятствие. И битва происходит внутри какой-нибудь грандиозной и удивительной архитектурной конструкции.

Он взял со стола книгу и открыл на заложенной странице.

— Послушайте, какие слова Зосимы Панополитанского приводятся в сочинении «Summa Perfectionis».[12] «Построй монолитный белый храм, не имеющий ни начала, ни конца, пусть внутри его бьет фонтан чистой воды и сияет ослепительный солнечный свет. Возьми меч. Дракон спрятался у входа. Победи его, убей, отруби ему конечности и входи внутрь». Дракон это также и Антихрист. Посмотрите на эту страницу. — Гупнин указал на гравюру, четкостью линий напоминавшую работы Дюрера. — Здесь дракон — это дьявол, который явился Иисусу в пустыне. В этом случае дракон символизирует «внутреннего» врага, которого надо победить в себе.