Одиночество героя - Анатолий Афанасьев

В подвале фирмы «Грезы» были оборудованы три тюремные камеры с бронированными дверями, а также имелось помещение с десятком лежаков — для отдыха продвинутых, забалдевших наркоманов.

Сам директор фирмы Звонарев Николай Павлович — личность примечательная. Небольшого росточка, щуплый, с культяшкой вместо левой руки, с унылым выражением лица, он производил впечатление человека, с которым вряд ли кому-то захочется встречаться два раза подряд. Но это лишь по первому взгляду. Стоило ему заговорить, как вся хмарь с него слетала, на лице выступала приятная улыбка, голос звучал доверительно, левая культяшка оборачивалась куклой в рукаве — то есть преображался совершенно. Очарованный гость немедленно проникался убеждением, что за этим человеком, сперва его напугавшим, досуг пройдет в полной безопасности, как за каменной стеной. Звонарь появился в Москве четыре года назад, по-видимому, из каких-то заповедных мест, где выращивают особую породу людей со специальными свойствами, позволяющими им заниматься распорядительными функциями в рыночном раю. Столица ждала Звонарева, и он не замедлил явиться. Шалва, доверивший ему фирму, был им вполне доволен. Здесь не случалось чрезвычайных происшествий, даже таинственные исчезновения некоторых чересчур заполошных клиентов происходили без всяких последствий.

В то утро, запершись с бухгалтершей Кармен в кабинете, они подводили баланс за минувшую рабочую неделю. Расчеты сложные: нал, безнал, девочки в одну сторону, наркота в другую, игровая выручка в третью — и все надо раскидать по трем ведомостям: для себя, для начальства и для возможной ревизии. Три разных финансовых документа, причем ни один не должен вызывать сомнений в своей первородности. Кармен была мастерица выше всяких похвал, ни к одной запятой не придерешься. Даром, что давно ли ее предки умыкали коней по днестровским угодьям. Но вот демократическая власть открыла перед обыкновенной уличной гадалкой необозримые горизонты. Всякий документ у нее подобен песне, сложенной у высокого ночного костра.

Звонарь восхищался, но, как обычно, предупредил:

— Помни, Кара, коли босс пронюхает про наши маленькие шалости, знаешь, чего нам будет?

Кармен обмахнула разгоряченное лицо широким рукавом, взглянула снисходительно:

— Брось, Коля. А то он не знает. В бизнесе все про всех известно. Тем более такой человек, как Хасимович.

— Ты думаешь?

— Главное, меру знать. Мы с тобой вроде не нагличаем.

— Даже недобираем чуток, — согласился Звонарь.

Они расположились на зеленом диване с плюшевыми спинками, бедро к бедру. Бумаги на низком журнальном столике, тут же бутылка анисовой водки, рюмки, ваза с фруктами. Звонарь раньше ночи не пил, зато Кармен не брезговала пропустить чарку в любое время суток. Пылкая, темпераментная, она предпочитала все крепкое, с хорошим градусом — мужчин, валюту, спиртное. Годы не произвели в ней перемен: и сейчас, когда ей было около пятидесяти, она оставалась той же томной, диковатой, необъезженной кобылкой, как и в призрачную пору юности. В ее обществе Звонарь отмякал, слабел, поддавался влекущему зову ароматной, тучной молдаванской плоти. Увы, Кармен видела в нем наперсника, но не пахана, поэтому редко баловала женской лаской. Да и в самом деле, какой он пахан, если оба сидят на одном поводке, который держит в крепкой руке Шалва.

— Не надейся, милый, — угадала его мысли Кармен. — Все равно не успеем. Хозяин едет.

— Как? — всполошился Звонарь. — С чего взяла? Он же в Стамбуле.

— Нет, к нам едет…

По глазам Звонарь увидел, что Кармен не шутит. А коли не шутит, значит, правда. Дьяволице ведомы земные пути людей, не всех, конечно, но тех, на чью волну настраивалась. Про хозяина, к примеру, всегда знала, где он находится. Сбоев не бывало.

— А зачем едет? Среди дня?

— На малышку хочет поглядеть, которая в третьей камере.

Верно, подумал Звонарь. Коли едет, то за ней. У него с самого начала было предчувствие, что с этой девочкой подобру не кончится. Слишком много вокруг нее суеты. Когда ее привезли и сдали под расписку, девочка сразу ему не понравилась. Отчужденная, с норовом, и в глазах непонятный туман. Такие девочки бывают с двойным дном. Снаружи — сдобный пирожок, а внутри — гниль и дурь. Она и жрать наотрез отказалась, то ли голодовку объявила, то ли чокнулась со страху. Потом примчался припадочный Владик-хирург из «Алеко», позвал бабу Зинаиду, и вдвоем они прямо в камере оттяпали у девахи мизинец. И все как-то мимоходом, не по-серьезному. Если выкупная, то, спрашивается, зачем калечить? Если ссученная, к чему столько шухеру? У Владика, разумеется, ничего не узнаешь, он полоумный, пришлось к девке идти. Она в уголке под батареей баюкала руку, замотанную то ли бинтом, то ли вафельным полотенцем.

— Ну что, допрыгалась? — спросил по-хорошему, по-житейски. — Докрутилась хвостом? За что потянули, открой дяде Коле?

Девушка будто не слышала. Может, сломалась. Тогда ей хоть пальцы режь, хоть огнем жги — толку не будет. Звонарь нагляделся обреченных — и парней и девиц. Заметил такую особенность: парни ломались скорее, девки более живучие, у них психика бронированная. Поревут, повопят от боли, а через час опять как новенькие. У парней по-другому. Если парниша сломался, его уже не починишь.

— Пальчик заживет, — постарался ее разговорить. — Поболит денек-другой — и перестанет. Когда руку оттяпают — это хужее. У меня ее в агрегат засосало. Чуть концы не отдал… Да, всяко бывает… Тебе скоко лет-то? Двадцать, двадцать два? Уже немолодая, товарец лежалый, но ничего. Если цену дают, значит, зря губить не станут. Из-за тебя, слыхал, целая битва произошла?

Опять не ответила, но глазом покосилась — выходит, в разуме. Он больше допытываться не стал и пугать не стал — не его забота. Но встретясь с ее блеснувшим глазом, определил с неудовольствием: от этой пигалицы могут пойти неприятности. Вечером послал фельдшера сделать перевязку, чтобы заражения не было…

Хозяина вместе с Кармен вышли встречать на улицу. Шалва прикатил на черной «Максиме» всего лишь с одной машиной сопровождения. Звонарь подскочил, распахнул дверцу. На рожу напустил гримасу счастья:

— Ах, Гарий Хасимович, радетель наш! Как так, без уведомления…

Шалва пожал ему руку и как-то при этом ловко отодвинул в сторону, зашагав к подъезду. Охрана из второй машины высыпала на двор, мгновенно заняла оборону. Слаженно действовали. На всех четверых тельняшки и омоновские куртачи, оттопыренные автоматами.

Кармен сияла белозубой улыбкой, трепетала буйной плотью.

— Какие гости! Какая радость нежданная!..

Шалва ее приголубил, облобызал в обе щеки, потрепал по тугой спине.

— Все цветешь, цыганка лупоглазая?

— Надеждой живу, батюшка мой! — бухгалтерша красноречиво зарделась.

Не оборвалась меж ними ниточка, нет, не оборвалась, в который раз с огорчением отметил Звонарь.

В кабинете хозяин уселся в кресло Звонаря, а они двое стояли посреди комнаты в благолепной позе, ждали распоряжений. Как правило, Шалва, заглянув по какой-нибудь надобности, прежде всего требовал конторские книги, но сегодня, судя по всему, ему не до этого. Он зол и не в духе. Комнату просквозило могильным холодом.

— Где сучка? — спросил негромко, сверля тяжелым взглядом лоб Звонаря.

— Как велено, в камере.

— В заведении чужие есть?

— Никак нет. Рановато для клиента.

Шалва задумался, достал сигареты. Звонарь подлетел с зажигалкой. Иногда хозяину нравилось поглядеть, как он управляется одной рукой с разной мелочевкой: с огнем, с вилкой, с бабой. Прикурив, выпустил дым ему в лицо.

— Про беду нашу слыхали?

Кармен тяжко вздохнула, будто всхлипнула. Звонарь согнулся в поклоне:

— Скорбим, истинно скорбим вместе с вами, Гарий Хасимович. Господь покарает злодеев.

— Зачем Господь? — удивился Шалва. — Мы и покараем. Ты какой-то сегодня ломаный, Коля? Набедокурил, что ли, сверх обычного? — не дожидаясь ответа, поднялся. — Ладно, гляну на нее. Заведение закройте, чтобы никто не совался.

— Не сомневайтесь, босс.

На пороге хозяин обернулся.

— Девка меченая, нет? С хвостами, нет?

— Обычная шлюшка, — ответила бухгалтерша. — Но кто-то ее оберегает. Кто-то не из наших.

— Для чего оберегает?

— Не чувствую, господин. Оберегает — и все. Хранит.

— Ишь ты. Ну-ну!..

Звонарь проводил хозяина в подвал. Дежурный охранник при виде начальства вскочил с табуретки, вытянулся по швам и отдал честь.

— К пустой голове руку не прикладывают, — пожурил Шалва.

— Виноват, исправлюсь! — гаркнул дюжий молодец. Шалве он приглянулся: морда наглая, как у кота, такой за зеленую бумажку мать родную усторожит.

В камеру вошел один, Звонаря оставил за дверью.

Девушка сидела на грязном коврике под батареей, грелась. Больше сидеть в камере было не на чем. Шалва опустился на корточки у противоположной стены. Освещение скудное, лампочка под потолком на голом проводе.