Мария-Антуанетта. С трона на эшафот - Наталья Павлищева

– Ужас!

– Ах?! – воскликнули тетушки, хотя графиня де Ноай не произнесла еще ни слова.

– Вот именно, – добавила она, упиваясь ожиданием совсем еще недавно всесильных дочерей короля Людовика XV. – Королева позволяет на свои вечеринки дамам приходить без фижм!

– А?!.. – тетушки разом приложили руки к щекам, а потом принялись обмахиваться веерами, словно предотвращая обмороки. За много лет постоянного пребывания вместе жесты их стали настолько похожими, что, видя одну, можно было не смотреть на остальных, с той лишь разницей, что на мгновение раньше жест начинался у старшей Аделаиды, а две другие – Виктория и Софи – тут же повторяли. – Без фижм?!

– Да, почти без пудры на волосах!

– Без пудры?! – дыхания у тетушек просто не хватало.

– И почти без румян! – довольная графиня де Ноай позволила старым дамам прочувствовать ужас нововведений, сделав паузу.

Когда к оскорбленным до глубины души таким святотатством королевы тетушкам наконец вернулось дыхание, графиня добила их еще одним заявлением:

– А мужчинам позволительны фраки!

– О, нет!

Фраза получилась несколько растянутой, потому что, когда Аделаида уже тянула «Не-ет», младшая Софи только начинала ей вторить с «О-о». Снова ходуном заходили веера, снова покрылись и без румян румянцем возмущения щеки старых дев. Так попирать основы основ…

У графини де Ноай тоже заплясал в руках веер, она принялась частить, теперь уже выдавая собственное отношение к происходящему в Версале беспределу:

– Королева ходит в муслине!

– Ах?!

– Что ни вечер, то спектакли, причем с мужчинами вместе!

– Ах?!

– А в театре рядом с Его Величеством… графиня де Полиньяк!

Несколько мгновений было просто тихо, даже слышно щебетание птиц. Тетушки переваривали последнюю информацию. Две младшие смотрели на старшую, ожидая ее реакцию, было ясно, что она будет возмущенной, но вот насколько. Просто ли ахнет Аделаида или попытается изобразить обморок?

– Какое распутство! Но Луи в этом не виноват!

– Не виноват! – эхом согласилась Виктория.

– Виноват, – подхватила Софи, совершенно не заботясь о том, что смысл получился противоположным.

– Бедный доверчивый мальчик, попавший в лапы к австриячке!

– Бедный!

– Доверчивый!

– Его надо спасать! А этой самозванке на троне дать отпор!

– Да!

Четыре головы по знаку Аделаиды пригнулись друг к дружке, словно в беседке сада их кто-то мог подслушать. Старые дамы принялись обсуждать, как можно «показать ее место» этой австрийской зазнайке, забывшей все доброе и правильное, чему ее учили столько времени в Версале.

С какой стати Мария-Антуанетта вдруг стала самозванкой, никого не волновало, главное – дать отпор, дамы были готовы встать грудью на защиту несчастного племянника! Неважно, что груди давно нет (разве что у Виктории, которая скоро не сможет пройти в дверь из-за своего аппетита), неважно, что племянник вовсе не был несчастным, скорее напротив, неважно, как встать, главное определено. Королеве-нарушительнице Этикета объявлена негласная война.

Было решено:

– в знак протеста не посещать никаких ее вечеров!

– ни при каких условиях не посещать ненавистный Трианон, даже если королева будет уговаривать;

– не посещать театры, где ставят аморальные пьесы и танцуют тощие, как щепки, актрисы…

И так далее, и так далее…

Список содержал пятнадцать пунктов полного бойкота.

Тетушки принялись выполнять свой план рьяно, правда, королева этого, кажется… не заметила!

Трианон

Конечно, беседы, проведенные Иосифом, чтение оставленных им «Размышлений» повлияли на королеву, но только в небольшой степени и ненадолго. И Мария-Антуанетта нашла выход. Таковым оказался ее Малый Трианон!

Привыкшая дома в Вене к разделению публичной и личной жизни, Антуанетта сильно страдала из-за невозможности уединиться хоть на час. Трианон дал такую возможность. К тому же там устраивалось все по ее желанию. Правда, желания эти обходились подчас весьма дорого.

Дело было не в перестройке дворца, тот оказался невелик и расширению не подлежал, иначе он потерял бы свою камерность. Зато переделывались окрестности. Вот здесь холмик… там прекрасно смотрелся бы небольшой горбатый мостик… через журчащий ручей, например.

Негде взять воду? Глупости! И воду провели по трубам из Марли. Злопыхатели сразу заявили, что по ним течет золотая вода. Пусть, зато как очаровательно она журчит. И мостик появился. И пригорок над водой… И еще много-много очаровательных видов.

Если не знать, что это работа человеческих рук и человеческого ума, ни за то не догадаешься. Художники сначала делали эскизы, потом выполняли макеты и только после утверждения все переносилось на местность.

Красиво: холмы, перелески, полянки, ручей… птичий щебет, журчание воды… весной и летом птичий щебет, соловьиные трели, осенью тихий шелест падающих листьев… Все было – ее любимые розы, множество самых разных цветников, словно выросших без участия человека…

Но чего-то не хватало.

Мария-Антуанетта долго размышляла над этим, а потом вдруг поняла – сельский пейзаж без села!

И тогда на пригорке появились домики, как положено покрытые дранкой или вообще соломой, с местами ободранными стенами, мычанием коров в хлеву, блеяньем овец, даже навозными кучами… Близко к природе, близко к сельской жизни.

Только жили в этой деревне нанятые люди, занимавшиеся, конечно, хозяйством, а в домах была удобная мебель (вдруг хозяйка зайдет?), в хлеву все вымыто и вычищено, а коров и овец водили вместо привязи на голубых ленточках.

А главное – в Трианон не допускались «чужие», люди, не принадлежащие близкому кругу королевы. Даже король появлялся только по приглашению. Попасть в этот ближний круг считалось высшей привилегией двора и ценилось как особое доверие и близость к монаршей особе. Удавалось не всем, что вызывало немало домыслов и сплетен, от которых Антуанетта легкомысленно отмахивалась и за которые потом горько поплатилась.

В Трианоне было весело, устраивались бесконечные праздники, ставились спектакли, звучали музыка, смех, веселые голоса, легко и непринужденно общались очаровательные женщины и мужчины. А те, кто не мог туда попасть, пускали за спиной сплетни и рассказывали небылицы.

Нет, Мария-Антуанетта не ходила в одеянии пастушки, как часто говорили о ней, но она с удовольствием играла таковых в спектаклях. И все запросто, без тяжелых нарядов и пышных приемов этикета, как об этом мечтала еще четырнадцатилетняя Антуанетта, только что приехавшая в Версаль к своему супругу дофину Франции. Теперь она была королевой, и ей позволено то, что не позволено другим. Позволено, но не простительно, а разницы между этими понятиями Антуанетта пока не делала.

«Ах, дорогая Мадам, не могу выразить, насколько любопытно познакомиться с вашим новым стилем, о котором столько наслышана… В ближайшее время у отца большой судебный процесс в Париже. Несмотря на беспокойства за дела милого папа и его непременную занятость, мы договорились ехать с ним, чтобы побыть в Париже и увидеться с вами…»

Этих слов от давней подруги принцессы Шарлотты Гессенской было достаточно, чтобы в ответ полетело восторженное приглашение:

«Вся твоя семья, дорогая Шарлотта, может не сомневаться в моей любви, а что касается тебя самой, то не могу даже выразить глубину своих чувств».

Королева давала понять, что будет очень рада принять Гессенских и помочь, чем сможет. Гессенские приехали большой семьей, и пока отец принцесс Георг Вильгельм занимался делами, Антуанетта развлекала подруг. В первый же день она пригласила Шарлотту на театральное представление в Версаль в свою ложу.

Больше всего принцессу поразило даже не само приглашение, хотя оно было знаком высочайшего благоволения, в королевскую ложу попадали очень немногие, а собственноручная приписка Антуанетты. Дело не в корявом почерке королевы, та так и не научилась писать красиво подобно мужу, а в содержании:

«Прошу не одеваться официально».

Что значит «не одеваться официально»? Шарлотта почувствовала новизну. Знающая дама объяснила:

– В театр Ее Величество не надевает фижм.

Пришлось срочно изыскивать новые платья, но помогла сама Антуанетта, она, прекрасно понимая возникшие у гостьи трудности, прислала той свое платье, извинившись за такой жест и упомянув, что платье ни разу не было использовано.

Шарлотта крутилась перед зеркалом, с восторгом попискивая, двигаться без огромных фижм было немыслимо удобно и легко. Какая же Антуанетта умница! Фижмы, несомненно, хороши на приемах, когда нужно выглядеть почти памятником самой себе, но только не в ограниченном пространстве маленькой театральной ложи.

Дальше больше, оказалось, что также запросто можно быть одетыми и на закрытых вечерах, где присутствует королева, а мужчинам (о, ужас!) даже позволялись фраки!