Вторжение - Даниил Сергеевич Калинин

поражения к ряду, после чего ответил практически честно:

— Понимаешь ли, Ефим, я татарской борьбы на кушаках и не знаю. Зато немного знаю греческую… То есть турецкую борьбу, что пошла от греческой. А в ней эти приемы разрешены.

Ну, правда же, ведь не могу я признаться, что школьником ходил в родной спорткомплекс «Локомотив», где занимался отечественным «Самбо»⁈ Просто не поймут, не поверят… И правил «татарской» борьбы на кушаках, ведущей свое начало (как я понял) от схваток именно всадников, пытающихся вытащить друг друга из седла, я действительно не знал.

Запорожец только разочарованно покачал головой — а я, чтобы закрепить успех, подозвал его востроязыкого товарища, Ивана. Заметно более низкого, щуплого и легкого…

— Иди сюда, тоже небось, согреться-то хочешь!

Тот было заартачился — да куда там! Разгоряченные зрелищем борцовских схваток и воодушевленные моими победами, стрельцы буквально вытолкнули зубоскала в круг — где я тут же схватил его за руки и плечи, привлекая к себе. Ванька было попытался в последний раз дернуться, сорвать захват — да куда там! Прихватив его правой рукой за шею (точнее взяв ее в замок), левой я мертвой хваткой вцепился в рукав кафтана… И резко подшагнул стопой левой, стремительно развернувшись к сопернику спиной, я одновременно с тем рванув его на себя — и «подхватил» его ноги собственной правой ногой, взмахнув ей высоко вверх…

Ух, как хорошо полетел!!!

Бросок подхватом за две ноги — это бросок скорее показушный, чем из реального прикладного арсенала борца. Хотя есть крепкие ребята, что используют его и на ковре, и на татами, и даже в октагоне… Причем в последнем, наверное, даже чаще — там все-таки не так много хороших борцов — но! Против ребят, не умеющих бороться, да вдобавок, более низких и легких — подхват за две ноги работает отлично. И очень зрелищно… Собравшиеся стрельцы только что и смогли издать восхищенное:

— У-у-у-у!!! Вот каков наш характерник!!!

Между тем Иван, ошарашено вылупившийся после стремительного полета и только-только поднявшийся на ноги, уже был схвачен мной за кушак:

— Ну, и ты меня за пояс возьми!

В этот раз черкас не посмел мне противиться — но только я почуял его захват, как тут же зашагнул вправо, развернув противника к себе боком, да чуть присел… После чего резко рванул запорожца вверх, спружинив из приседа! Не очень-то и тяжелый казак легко оторвался от земли — а я уже развернулся в падении, направляя Ивана спиной к земле…

Н-да, не чистый прогиб, конечно — но все-таки! Все-таки об притоптанный снег я шандарахнул черкаса знатно! Будет знать, как шутить над моими словами…

Довольный произведенным эффектом я встал на ноги, после чего, улыбнувшись стрельцам, предложил служивым:

— Ну что, поглядели? Кровь молодецкая заиграла? Вот и славно — с минуты на минуту уж дозор вернется, вот тогда нормально и согреемся, с банькой, да у теплой печи! А пока руками помашите, да поприседайте для сугреву, лишним не будет…

…Я оказался прав. Дозор Кожемяки действительно вскоре вернулся, оставив шестерых человек дежурить на единственной дороге, ведущей в малое поселение — состоящее всего из одиннадцати крепких изб.

Естественно, когда мы покинули лес, в деревне поднялся переполох; отчаянно залаяли псы, завизжали бабы, где-то заплакал ребенок. Ну а выскочившие было на улицу мужики и парни, схватившие кто что горазд — и ножи, и топоры, и дреколье — оторопело замерли, увидев вооруженный отряд, в полтора раза превосходящий селян числом… Поняв, что необходимо срочно сбросить словно звенящее в воздухе напряжение, я поспешил выйти вперед:

— Гой еси, люди добрые! Я Тимофей Орлов, стрелецкий сотник Михаила Скопина-Шуйского, победителя воров Самозванца да литовцев Сапеги! Великий князь послал нас, ратных людей, против ляхов короля Сигизмунда, на обозы нападать да из лесу ворогов бить… А потому прошу помочь нам в святом деле защиты земли родной и веры отеческой от поганых латинян: нам нужны кров, еда, да банька натопленная!

Вперед замерших и словно онемевших мужиков вышел кряжистый такой дед. Последний еще не в преклонных летах, но борода и волосы его убелены сединой — а взгляд такой хитрый, пытливый:

— Вижу ратных людей, вижу… Да только чем мы поможем? Ратников среди нас нет, деревня малая, в глухом лесу забытая… Да и кормежки мало, запасов немного совсем сделали, только себя за зиму прокормить. Поснедать, конечно, для вас мы найдем, но вот запаса в дорогу дать… Да и мала наша весь, и дюжины изб не наберется! Лучше вам пойти…

Однако я оборвал деда, не дав ему договорить:

— Отец, а ты, видно, старостой местным будешь? Как звать тебя, как величать?

— Кха-кха…

Закашлявший было старик под моим насмешливым взглядом осекся, поняв, что комедию стоит сворачивать:

— Матвеем отец нарек. Матвей Степанович я, староста — это ты верно подметил, воевода.

— Ну, положим, еще не воевода я, сотник. Так вот слушай, Матвей Степанович, мой наказ: бери десяток мужей покрепче, и гони с топорами на дорогу, я дам провожатого казака. В пяти сотнях саженей наш малый отряд в секрете сидит; им принесете хлеба свежего, теплого — чую же, что печете! Да взвара горячего в кувшинах… Яиц вареных или сала, что есть — да пусть мужики твои начинают засеку рубить: деревья валят на дорогу и в стороны от нее, да чтоб густо! Валят кронами от села — давно бы сами уже догадались так сделать! Вон, иное село в двух днях пути отсюда на восход черкасы литовские полностью погубили, не пощадив ни малых, ни старых… А была бы засека, да дозор — глядишь, успели бы селяне-то в лес сбежать!

Кто-то из мужиков изумленно охнул, а один и вовсе пронзительно воскликнул:

— А как же Любава, сестра моя⁈ А племяши⁈

Я только покачал головой:

— Нет больше Любавы — говорю же, никого нет. Всех воры живота лишили, младенцев так и вовсе в колодец скинули… Бога благодарите, что до вас вороги не добрались — да скорее исполняйте, что велено.

Селяне начали переглядываться, быстро переговариваться — и вскоре пяток мужиков вышли вперед.

— Я же сказал, десяток!

К мужикам присоединилось еще несколько парней, и тогда я негромко подозвал Татарина:

— Сходи, проводи к нашим… Да снедь взять не забудьте!

Это я обратился уже к крестьянам; после чего, поймав глазами отрешенный взгляд мужика, чья родня, как видно, сгинула в памятной деревушке, негромко добавил:

— Если тебя это немного успокоит, то знай: погань, что расправу устроила, уже в геенну огненную дружно отправились. А ты староста, организуй нам баню хорошую, да столы накройте побогаче! Запас зерна, сала и мяса у нас есть, так что не объедим. И за баб своих не бойтесь — никто их и пальцем не тронет… А кто тронет, так я ему сабелькой голову-то и укорочу! Ну, все, мужики, принимайте служивых на постой…

Глава 14

…- Ты отец, зла или обид не держи, просто знай — если бы вы видели то, что узрели мы в разоренной черкасами деревни, то сами бы поняли: такая брань нынче пошла, что дома никому не отсидеться. К вам самим завтра воры явятся — а то и отряд коронных фуражиров! И тогда будите рады, если только пару мужиков зарубят, да баб снасильничают, оставив людей без всяких запасов на зиму… Ну а коли не желаете подыхать голодной смертью, да жен и дочерей под поляков подкладывать, то нужно готовиться драться.

Деревенский староста потупился, опустив взгляд. Почернел с лица и его старший сын, в чьем доме разместились мы с десятниками… Повисшее за столом напряжение немного развеяла невестка Матвея Степановича — статная, дородная женщина, и в преклонных годах сохранившая остатки девичьей красоты. Поставив перед моими воями миски с дымящейся полбяной кашей, запаренной в печи со сливочным маслом, ароматные ковриги свежеиспеченного ржаного хлеба, завернутого в капустные листы, да кадку с моченой капустой и крупно нарезанное копченое сало, она негромко произнесла мягким, грудным голосом:

— Кушайте, гости дорогие, с мороза-то оголодали.

Я с чувством ответил:

— Благодарствую, хозяюшка! Ну-ка братцы, становись на молитву, освятим трапезу… Отче наш! Иже еси на небесех! Да святится имя Твое…

Прочитав «Отче наш» и молитву на благословение пищи и пития (а как же, раз голова, то мне и молитву читать!), я первым сел за стол — и первым запустил ложку в сочное варево. М-м-м… Немного не хватает соли — но полба в печи, да со сливочным маслом! М-м-м…

Некоторое время мы с соратниками просто молча