Неисторический материализм, или ананасы для врага народа - Елена Антонова

XIII

Дед пригласил гостей. Сергей удостоился попасть в число приглашенных, поскольку его рейтинг повысился после поездки в Казань. Ее подробностей никто не знал – Сергей всячески уклонялся от расспросов. Но Людмила Комарова написала деду письмо, в котором сообщила, что с некоторых пор она устроилась хорошо, помнит старых друзей и надеется на скорое возвращение мужа. Дед после этого проникся к Сергею уважением – за помощь попавшим в беду, несмотря на серьезную опасность, и за скромность. Поводом для встречи послужил приезд пассии деда из Белоруссии, Ниночки, от которой дед был без ума. Он познакомился с ней на фронте, где она была радисткой и передавала координаты для стрельбы в его артиллерийскую часть. Они виделись мельком – долгие встречи было трудно устроить во время войны. Переговаривались по рации украдкой от начальства, а потом встретились в Москве в шесть часов вечера после войны на Крымском мосту. И каким-то чудом нашли там друг друга. Теперь они готовились к свадьбе и ожесточенно спорили, кому куда переезжать – то ли деду в Гомель, то ли, наоборот, Ниночке в Средневолжск.

Сергей знал, что дед поедет в Гомель и через пару лет там родится его мать. А пока ему предстояло встретиться со своей молодой бабушкой.

Бабушку Сергей помнил хорошо, хотя потерял ее, когда ему было двенадцать лет. Дед тогда бурно горевал, спасался от тоски на работе и практически перестал бывать дома. Дом без бабы Нины действительно перестал быть домом. Перестал пахнуть пирогами, звенеть от веселья, – при бабушке к ним почти каждый день заглядывали гости, «спивали» песни, играли в лото и обсуждали последние литературные новинки. Она обожала возиться с маленьким Сергеем, восхищалась его детскими рисунками и вместе с родителями неукоснительно посещала его соревнования по футболу. Сергей тогда слишком рано, по мнению отца, ощутил пронзительное чувство невозвратимости утраты. Он очень волновался и радовался перед встречей с бабушкой. Его, правда, несколько смущало то, что бабушка еще не имела не только внука, но и сына, поэтому броситься ей на шею, чтобы снова испытать блаженное чувство защищенности, было бы несколько странно – во всяком случае, для бабушки Нины.

В гостях у деда, который еще не знал, что он дед, кроме бабушки, которая еще не знала, что она бабушка, были Кирюшины, чета Петровых и еще какая-то незнакомая Сергею пожилая пара с дочерью Мариной.

Марина была юной, стройной и молчаливой красавицей с косой, которая была короной уложена вокруг головы. В другое время Сергей бы непременно приударил за ней, но сейчас он, открыв рот, с неожиданной болью в сердце всматривался в свою бабушку. Он сразу узнал ее голос, интонации и черты лица. Свой звонкий и заразительный смех бабушка Нина сохранила до старости. Она изо всех сил кокетничала с дедом, который таял от удовольствия прямо на глазах. Пироги на столе были, безусловно, бабушкиного приготовления, и Сергей отдал им должное. Пока он жевал пироги, на письменный стол деда поставили патефон, вытащили толстенные пластинки, которые как-то очень быстро крутились, и организовали танцы. Дед с бабкой танцевали вальс. Бабушка, тонкая и грациозная, держала одной рукой широкую юбку на отлете, а дед, как заправский танцор, держал бабушку за талию, заложив вторую руку за спину. Сергей смотрел во все глаза – оказывается, в двадцать первом веке танцевать совсем не умели. Разве можно было сравнить привычное ему топтание на одном месте и стариковское шарканье ногами с этим праздником молодой плоти, каждый мускул которой играл и радовался жизни. Это было так заразительно, что он уже совсем было решился пригласить Марину, но спохватился, что ни вальс, ни танго, ни просто обычный медленный танец он не сумеет станцевать так, как они.

Это было очень неловко. Все, кроме Сергея с Мариной, были в парах. Они одни сидели за столом, и Марина молча ждала приглашения.

К облегчению Сергея, вальс кончился, и дед тут же поставил другую пластинку. Час от часу не легче – теперь танго! Бабушка с дедушкой разошлись вовсю. Дед двигался упруго и элегантно, с первобытной грацией. Бабушка таяла в его руках. Дед вертел ею, опрокидывал ее на спину на своих сильных руках, заставлял кружиться – как будто всю жизнь занимался бальными танцами. Сергей вздохнул – и пригласил Марину. Она обрадованно встала к нему лицом – но не повисла на нем, как это обычно делали девчонки на дискотеках, а встала несколько на отлете, положив одну руку ему на плечо, а другой взяв за руку. Это была классическая танцевальная поза, но у Сергея было чувство, что от него ждут акробатического трюка. Он шагнул вперед – Марина послушно подалась назад. Он начал топтаться с ней у стола. Пролетая мимо них, дед крикнул:

– Эй, физик! Больше жизни!

Чувствуя себя старым и неуклюжим, он готов был провалиться сквозь землю. Однако все плохое когда-нибудь заканчивается. Закончилось и это танго. Вернее, оно было прервано звонком в дверь. Сергей с облегчением сел за стол рядом с Мариной, которая ободряюще улыбнулась и сказала:

– Вам, наверное, некогда танцевать? Владимир Иванович говорил, что вы очень хороший физик.

– Ох, – с облегчением сказал Сергей. – Спасибо за тактичность. Это вы пытались сказать, что я плохой танцор, да?

– Отвратительный, – засмеялась Марина. – Но я вас прощаю.

Дед вошел в комнату вместе с соседкой снизу – толстой старухой в темно-коричневом платье в цветочек, темной косынкой на голове и огромных войлочных тапочках.

– Вы уж простите, Эсфирь Марковна, – поклонилась она Марининой матери, – что я вас во время веселья тревожу.

– Мы живем в одном подъезде, – пояснила Марина. – Мама – врач. У бабы Шуры, наверное, заболел кто-то.

И точно. Оказалось, что заболела двухлетняя внучка.

– Прямо всю окинуло и взбудеденькивает, – поясняла баба Шура. – Уж так боюсь, так боюсь! Скорую вызвала, да пока доедет. Уж не посмотрите ли? Как бы не померла.

Эсфирь Марковна безропотно поднялась:

– Пойдем, пойдем, Шура. Посмотрим.

Когда они ушли, Сергей переспросил Марину:

– А что это она говорила про внучку? Ее взбу… чего?

– Взбудеденькивает! – засмеялась Марина. – По-моему, это значит, что у нее судороги.

– А! – удовлетворенно сказал Сергей. – А еще… окинуло, кажется? Это как?

– А это значит, что она покрылась сыпью, – с готовностью пояснила Марина.

– О! – Сергей поразмыслил. – А вот если бы мне сейчас пришлось бабу Шуру переводить на английский, сел бы я в лужу. Вот уж не думал, что я столько русских слов не знаю, – сокрушенно сказал он.

Пока накрывали стол к чаю, Эсфирь Марковна успела посмотреть внучку и вернуться, ведя за собой бабу Шуру. Та, как приклеенная, последовала за Эсфирь Марковной за стол, все время что-то приговаривая.

– Вот спасиба, такая тебе спасиба, ага, – приговаривала она, внимательно следя за тем, чтобы бабушка Нина поставила для нее тарелку и нагрузила ее пирогами. – Пряма не знай, что бы делала, кабы не ты. Чайку покрепче давай, ага. Пусть мать-то посидит теперь, ладно, что пришла.

– Бабушка! – потянулся было к бабе Нине Сергей, подставляя тарелку, и осекся. На него, к счастью, не обратили внимания, только баба Шура сказала, отнеся это на свой счет:

– С мясом больно вкусный, давай с мясом положу тебе, ага.

Дед постучал ложкой по стакану, который стоял перед ним в красивом потемневшем от времени серебряном подстаканнике:

– Внимание! Как мне стало известно, вчера у Михаила Андреевича был день рождения. Он человек скромный, поэтому не стал широко оповещать о нем общественность. Но мы… – тут он потянулся за свертком, который его невеста с готовностью подала ему с письменного стола, – его поздравляем и желаем ему счастья!

Михаил Андреевич округлил глаза:

– Надо же, – умиленно повторял он, принимая завернутые в грубую оберточную бумагу подарки, – и откуда вы только узнали.

Он сиял. Справа от Сергея раздалось знакомое деликатное покашливание. Смущенно улыбаясь, поднялся с рюмкой в руках Григорий Иванович. Его жена влюбленными глазами смотрела на него.

– Сейчас Гришенька скажет тост, – объявила она.

Григорий Иванович еще раз кашлянул и торжественно объявил:

– О нашем имениннике можно говорить только в стихах:

Когда он по аллее выходит на проспект,

Мужчины зеленеют, а дамы смотрят вслед.

Высок, красив и статен,

Нам всем давно знаком,

Прекрасный наш приятель, что с нами за столом.

Так будь здоров и весел,

Останься полон сил,

Для женщин интересен,

Друг наш – Михаил!

Сергей энергично захлопал. Все зашумели, поддерживая, и дружно выпили и за друга Михаила, и за автора прелестного тоста.

Баба Шура все это время шумно вздыхала, охала и всячески пыталась обратить на себя внимание Эсфирь Марковны. Еле дождавшись, когда станет немного потише, она простонала: