Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

Все это он успел продумать, пока мыл руки в вагонном туалете с умывальником и душем, встроенном между двумя купе. В круглом зеркале с кое-где облупившейся амальгамой внимательно изучил свое отражение. Поправил и так безупречный гвардейский пробор, маникюрными ножничками подровнял усы, расчесал их специальной щеточкой, пшикнул несколько раз на волосы и за воротник кителя одеколоном «Черный принц».

Вдруг ему показалось, что точно такая ситуация уже была с ним в прошлой жизни. Или нет, на «дежа вю» это не похоже, он, как психиатр, в таких вещах разбирался, скорее напоминает мгновенный пробой в будущее, картинка ближайших тридцати-сорока минут.

И старорежимный мундир в это близкое будущее не вписывался, оно было какое-то совсем другое, скорее в стиле романтических шестидесятых.

Сашка бросил на вагонную полку чемодан, порылся в нем, извлек белые фланелевые брюки, рубашку-апаш, повязал на шею шелковый платок. Нет, ерунда какая! Словно он действительно на свидание с собственной девушкой собрался! Ему даже стало на секунду стыдно. Он ведь просто хочет приятно провести время в непринужденной обстановке, и не более. Скомкал платок и бросил его обратно. Надел плетеные бежевые мокасины, подмигнул собственному отражению.

Перед тем как сесть к столу, по сложившейся уже привычке предпринимать возможные меры даже против гипотетических опасностей, Шульгин проверил, заперты ли двери тамбуров, боковые и переходные, а также опустил, перебросив тумблер на распределительном щите, внешние броневые заслонки на окнах. В вагоне сразу стало по-особенному тихо, темно и уютно от сознания, что никто теперь не потревожит их уединения.

Спешить было некуда, они неторопливо закусывали под шампанское, Шульгин пил брют, а Лариса — полусладкое, разговаривали мирно и спокойно. Как-то так пошла беседа (и свою роль в этом сыграли их наряды), что от сегодняшних проблем они сразу уклонились, начали вспоминать навсегда исчезнувшую московскую жизнь. Лариса была на девять лет младше, и опыт от этого у них был разный, да и учились они в слишком разных институтах. Но многое все же совпадало, так что вечер начинал удаваться. Лариса мельком высказала удивление, отчего раньше Шульгин испытывал к ней неприязнь?

— С чего ты взяла? — приподнял бровь Сашка. — Вроде все нормально было. Ни словами, ни помыслами…

— Ладно-ладно, чего уж теперь… Вы все меня недолюбливали. Не нравилось вам, что Олег так мной увлекся. И Ирина на меня, как царь на еврея, всегда смотрела.

Шульгину ее откровения были странны. Он считал, что, наоборот, Лариса сама все время поддерживала незримый барьер между собой и остальной компанией. Только с Натальей отводила душу. Как психоаналитик, он предполагал, что дело здесь не только в характере девушки, но и в тайных подробностях ее биографии. Вплоть до связей с преступным миром. Случайно ли она так решительно порвала с прошлой жизнью, бросила все и кинулась в водоворот абсурдных для нормального человека космических приключений? Причем в компании абсолютно незнакомых ей, впервые, кроме Натальи, увиденных людей. И даже если допустить беззаветную любовь с первого взгляда, не маловато ли двух дней знакомства, чтобы навсегда забыть о родителях, доме, работе? О том, что это навсегда, она тогда не подозревала.

— А хочешь, я тебе правду скажу? — Лариса наклонилась через стол, и ее слегка уже хмельная улыбка выглядела вызывающе-загадочной. — Дело в том, что ты первый в меня влюбился, в тот же вечер, а сказать боялся или Олегу не хотел мешать, вот и изображал пренебрежение… Спорить будешь? Все равно не поверю…

Шульгин отодвинул бокал, взял толстую турецкую папиросу. После снятия блокады их каждый день везли из Стамбула и Трапезунда фелюгами и парусными шхунами нищие турецкие контрабандисты. Лариса тоже протянула руку к коробке через столик, наклонилась, мелькнуло на секунду в вырезе платья аккуратное смуглое полушарие с ярко-розовой вишенкой соска. Наверняка нарочно две лишние кнопки расстегнула, зараза…

Некоторый резон в словах Ларисы был. Только зря она преувеличивала силу своих чар. В тех условиях любая более-менее симпатичная девушка не могла не вызвать соответствующих эмоций. А Лариса… Конечно, до Ирины ей далеко, но в глаза она бросалась. И по-кошачьи гибкая фигура, и неуловимый флер тайной порочности…

Но почему бы сейчас не польстить девушке? Он вздохнул и развел руками: мол, что уж теперь.

— Вот видишь, от меня не спрячешься. Я вас всех насквозь видела. И почти возненавидела в первый же вечер. Такие все богатые, благополучные, утонченные и рафинированные якобы. Огромная дача, напитки самые заграничные, закуски — из подсобок Елисеевского, японская аппаратура, даже и книги как напоказ — Джойс, Аврелий, Набоков… Стихи — не Асадов с Евтушенко, а Гумилев, Ходасевич, Гиппиус. И женщины ваши штучные… Если бы не Наталья, часа в вашей компании не осталась бы…

— За что уж так? Будто сама не из таких. Аспирантка, а джинсы «Левис» на тебе были, ценой в три твоих стипендии, кроссовки «Адидас» в ту же цену и подружка Наталья тоже из разряда штучных, отнюдь не продавщица овощного магазина…

— В том-то и дело, Саша, в том и дело. Хорошо, что Левашов сразу показался мне другим, простым и честным. Благородным, я бы даже сказала. А про вас подумала… — Она вздрагивающей рукой поднесла папиросу к свече, прикурила. — Подумала, что тоже какие-нибудь «шестерки» партийные, на фарцовщиков и цеховиков вы не походили, а у кого еще тогда такие дачи бывали?

— Ну а чем тебе партийные так уж насолили?

— Да потому, что я была девочкой по вызовам аж в самом горкоме. И брата вашего научилась оценивать профессионально. Объяснять нужно?

— Чего уж тут объяснять…

Видимо, что-то в голосе Шульгина Ларисе не понравилось.

— Не надо так со мной разговаривать! — перешла она почти на крик. — Подумаешь, чистоплюи! Знаю, что ты сказать хочешь: «А кто тебя заставлял?» Хорошо со стороны рассуждать! Я ведь очень приличной девушкой была. Как все до поры до времени. Даже в комитет комсомола института меня выбрали. На четвертом курсе. Как-то послали нас, меня и еще троих таких же, на районной партконференции помогать. Регистрация там и все такое… Приглянулась я кому-то из руководства. После конференции пригласили на «шестой вопрос» — так у них пьянка по случаю избрания на новый срок называлась, — под Москву, на спецдачу. Похожую, кстати, на вашу валгалльскую. Сначала все было как положено — ужин, тосты, речи. А мы с девчонками в качестве гейш и одновременно официанток. А потом… — Лариса махнула рукой, жадно затянулась. — Драться постеснялась, а на слова мои и слезы внимания никто не обращал…

Утром уже, когда нас домой развозили, заворг сказал, что, если болтать станем, и из института вылетим, и родителям неприятностей хватит. А правильно все поймем — не пожалеем. У меня поначалу настроение было повеситься или таблеток наглотаться. Я ведь считай что девочкой была… Пробовала, конечно, пару раз, но так… почти теоретически. А тут сразу… Но ничего, вовремя одумалась. А дальше пошло… Правда, не обманули. — Она криво улыбнулась. — Отметки всегда были в порядке, каждый месяц в «сотую секцию» ГУМа пускали, все бесплатно, в турпоездки заграничные по «Спутнику» тоже бесплатно ездила… Распределили сразу в аспирантуру… — Она снова махнула рукой. — Да зачем я тебе все рассказываю? Дело прошлое, и ничего в нем особенного нет. Не на Казанском вокзале за пятерку… Считай, что выполняла свой партийный долг.

— Ты и в партии состояла? — непонятно зачем спросил Шульгин.

— А как же! После третьего спецобслуживания приняли. Михаил Николаевич сказал, что не имеет морального права трахать беспартийную…

— А это кто такой? — Разговор казался Сашке глупым и никчемным, но странное любопытство не позволяло его прервать. Да и девушке лучше дать выговориться. Слишком долго она это в себе держала. Может быть, и Наталье не рассказывала.

— Секретарь горкома по торговле и еще по чему-то… Не вникала. Я ему приглянулась и постоянной у него стала. Ночь с субботы на воскресенье — его. Но зато больше никто не посягал… Он меня даже инструкторшей в свой отдел взять решил, но тут уж я на дыбы. Мне наукой заниматься хотелось. Что ты опять усмехаешься? Думаешь, если блядь партийная, так еще и дура? У меня, к твоему сведению, диссертация почти готова. Еще неизвестно, что хуже — с секретарем горкома четыре раза в месяц на дачку съездить или за каким-нибудь придурком замужем тем же самым каждый день заниматься, тошноту подавляя. Вон как Наталья — назло Воронцову замуж выскочила, а потом не знала, куда деваться… Нет, он вообще-то мужик ничего был, даже симпатичный, если бы не такой толстый, только как напьется, подавай ему всякие изощренности… Какую-нибудь «Эммануэль» на видик поставит и требует, чтобы я то же самое изображала…