Окно в Париж для двоих - Галина Романова

— Господи, спаси и помилуй! — страшным шепотом произнесла Татьяна и, не тратя времени, начала пить водку прямо из горлышка. Отхлебнула изрядно, отдышалась, захрустела половинкой огурца, сиротливо лежащего на ее тарелке, и повторила: — Господи, спаси и помилуй! А я-то думаю… А я-то думаю, чего это красномордые мне намекают! Чего это ладонью вот так по шее?

И она чиркнула себе ребром ладони по горлу. Тут же напугалась и ухватилась за нее всей пятерней. Посмотрела поочередно то на Гарика, то на Дашу. Затрясла головой, застонала, принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— Вот они чего, а! Вот они мне на что намекали! Стало быть, не отдам денег, этот Верестов и меня по горлу ножом! Ууу-ууу, суки-и-и-и… Ненавижу!!!

Взгромоздив разъезжающиеся локти на стол, Татьяна пьяно уронила в растопыренные ладони лицо и зарыдала. Крепкое тело судорожно вздрагивало, слезы сползали по лицу, подбородку и падали прямо в тарелку.

Даша растерялась. Все ее слова сейчас были бы очень слабым утешением. Да и что именно можно было сказать в этой ситуации, она не знала. Оставалось сидеть и ждать, когда Татьяна выплачется. На удивление, плач ее оборвался как-то вдруг и сразу. Плечи распрямились. И глаза посмотрели на них с Гариком Прокофьевым очень твердо, без хмельной мути.

— Погоди-ка, Гарик! Какой, к черту, Верестов, если он сидит!!!

— Более того, имеется даже свидетельство о его смерти, — кивнул Прокофьев, встал и принялся убирать со стола. — Верестов умер в тюрьме.

— Умер? — удивленно протянула Татьяна. — А кто же тогда режет бедных баб?

— Хотелось бы мне знать!

— Слушай, а может, он не умер? Может, вместо него кого-то похоронили, а он теперь под чужими документами вернулся и… Господи, спаси и помилуй! — Она скорбно поджала губы. — Так ведь можно в любой момент ждать ножа в спину. Вернее, по горлу… А куда же доблестная милиция смотрит?

— Милиция ищет.

— Кого?

— Да всех теперь уже, — Гарик включил воду и принялся намыливать тарелки со сковородой. — Начали с Алексея Коновалова, переключились теперь уже на Верестова.

— Думаешь, он жив?!

— Не исключаю такой возможности. И еще одной возможности не исключаю. — Гарик вытер тарелки, расставил их в строгом порядке в шкафу, убрал в духовку сковородку и, обтерев мокрые руки о полотенце, снова сел к столу. — Чем больше я влезаю в это дело, тем больше версий у меня появляется.

Очередная версия Гарика Прокофьева основывалась на том, что Верестов и в самом деле жив и вышел на свободу по подложным документам. Он мог вернуться в команду Хромого, а мог действовать и самостоятельно. Если Верестов снова в банде, то получалось, что Хромой очень удобно использовал ситуацию с деньгами. То есть один раз поимел деньги, сделал удивленное лицо и затребовал их снова. Но…

— Что-то подсказывает мне, что не стал бы Хромой так рисковать. Не столь велики деньги, чтобы из-за них подставлять под удар и себя, и команду, и отлаженный бизнес. Как ни солидна его крыша, такую откровенную мокруху они покрывать не станут, — подвел черту Гарик Прокофьев.

— А если Верестов действовал самостоятельно? — подтолкнула его Даша, потому что он внезапно замолчал.

— А вот если Верестов действовал самостоятельно, то все более или менее становится понятным.

Для проживающего под чужим именем уголовника любая сумма покажется внушительной. Что говорить про миллион! Это для него как манна небесная.

Узнав каким-то образом о том, что Хромой должен со дня на день получить деньги с рук на руки, Верестов опережает его на полшага и обыгрывает ситуацию под себя. Кто и когда догадается, что это он, если его уже нет в живых. Так ведь?

— Нет, чуть-чуть не так, — не согласилась Даша. — Во-первых, Татьяна говорила, что про деньги знали не все. Не афишировалось это. Хромой тоже не дурак, думаю. Не стал бы кричать на каждом перекрестке, что ему должны вручить миллион на этой неделе. Если Верестов действовал самостоятельно, то откуда он узнал? А если он вернулся к Хромому в команду, опять ничего не получается.

— Почему? — Гарик подался вперед.

Даша говорила толковые вещи. В женской логике, как ни крути, что-то да есть. Видит слабый пол иногда много глубже и чувствует острее. И там, где порой мужской прагматизм спотыкается, запутавшись в обилии противоречащих друг другу фактов, женская интуиция нет-нет да и зацепит что-то.

— Не получается потому, что почерк убийцы напрямую указывает на Верестова. Так же нельзя! Это же в первую очередь подставить самого себя. А во вторую очередь подставить хозяина, на которого работаешь.

— Согласен, — после недолгих раздумий кивнул Гарик. — Но ведь Верестов мог пребывать в относительном спокойствии, имея на руках свидетельство о собственной смерти.

— В милиции не дураки, — встряла Татьяна, сморщив щеку о кулак. — Существует эксгумация! Провести ее для вас — пару раз плюнуть. А Дашка права, между прочим. Убивать так, как убивал он раньше, Шило ни за что не стал бы. Это прямая подстава! Нет, что-то здесь не так.

— Имитатор, — обронил Прокофьев и по привычке запустил было пальцы в волосы, забыв, что давно подстригся. — Вполне возможно, что это имитатор. Очень хитрый, изворотливый и… И неплохо знающий повадки Верестова. Знающий его почерк. В газетах же не писали, как именно он расправлялся со своими жертвами. Тут что-то одно из двух. Либо они были знакомы, либо бандитствовали вместе. Зная руку Веретена, наш имитатор убил этих двух несчастных именно так, а не иначе. Зачем? А затем, чтобы внести сумятицу. Чтобы запутать все следы. Очень хитер! Очень умен, просто стратегически умен. Вот вам и психологический портрет убийцы.

— К которому Лешка подходит так же, как я к портрету Белоснежки, — ухмыльнулась Татьяна и добавила с нежной грустью: — Лешка, он хоть сволота, бабником был отменным, но хитрым и изворотливым — никогда. Я бы поверила, что он кинул меня ради Лили и укатил с ней на юга понежиться. Но все остальное…

— К тому же он не стал бы прятать труп своей любовницы, которую жестоко убил, в собственном подвале собственного дома, — вставила Даша и передернулась, вспомнив отвратительную вонь. — Это кто-то другой. И вряд ли Верестов. Но вот кто?

Глава 13

— Верестов Илья Сергеевич и в самом деле мертв. Проведенная эксгумация трупа полностью подтвердила это. Никакой ошибки, подлога и должностного преступления. Все чисто. Верестов умер в тюрьме и был похоронен на тюремном кладбище, — выговорил Прокофьев на одном дыхании, снял с себя спортивную шапочку и в сердцах швырнул ею об пол…

Он приехал к Даше, как только смог это сделать из соображений вежливости. Порывался много раньше, но счел неприличным поднимать ее с кровати в начале седьмого утра.

Он принял душ, побрился, долго гладил брюки и рубашку. И все рассматривал их на свет, не получилось ли где складок. Обильно облил себя новым французским одеколоном, который купил на деньги, выделенные Мазуриным, и все бродил по своей квартире, все смотрел на часы, все надеялся, что она ранняя пташка и, возможно, уже на ногах. Не выдержал, приехал во двор и еще битый час просидел в машине, с тоской посматривая на ее темные окна.

Вот его закусило, а! Кто бы мог подумать, что так его перекосит! Еще пару недель назад он и не знал о ее существовании ничего. О своем-то начал забывать, живя от похмелья до похмелья. А тут…

— Утонул ты, брат Прокопий, в ее голубых глазищах, — шутливо пропел ему в телефон Иван Мазурин, вдоволь наслушавшись вздохов и ахов от своего друга. — Теперь тебе, кровь из носа, нужно отыскать ее братца, а не то…

— Что не то?.. — скуксился Гарик.

Он и сам понимал, кем, скорее — чем выглядит в ее глазах. Понимал, что шансов нет. Что глупые мечты, по всей вероятности, так ими и останутся. И все равно мечтал.

Вот вдруг он и правда найдет ее брата, пусть не невредимым, но живым. Она же будет тогда ему благодарна? Будет! Он имеет тогда крохотное право быть хоть иногда с ней рядом? Имеет! А рядом быть ох как хотелось. Даже просто смотреть. Даже просто слушать, как она молчит. Просто рядом и все, без возможного продолжения…

— А чего это его в тюрьме похоронили? — Даша зевнула, сонно моргая и кутаясь в толстый свой халат.

Прокофьева она так рано не ждала. Всего-то было половина девятого. Встала попить воды, включила свет на кухне. За окном было еще сумрачно. И не успела донести кружку с водой до рта, как он в дверь позвонил. Она даже расчесаться не успела. Стояла теперь перед ним простоволосая, с припухшими со сна глазами и ртом. И неудобно ей было от этого. Сам Прокофьев заявился при полном параде. Благоухал так, что у нее в носу защекотало.

— В каком смысле? — переспросил Гарик, совершенно идиотически моргая и без конца дергая кадыком, пытаясь сглотнуть.

Он чуть не взорвался, обнаружив ее заспанной и в халате, из-под которого выглядывал край розовых кружев ее ночной сорочки. Даже в голову шибануло от ее утренней нетронутости. Сообразишь тут, о чем она спрашивает, как же! Уши заложило просто от бешеного кровяного напора. Хорошо куртка длинная, и догадался, не стал снимать, а то был бы конфуз, да…