Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса - Артур Конан Дойль

Ну, мистер Холмс, когда я вернулась домой и нашла в буфете самую малость, а счетов на столе несколько, то начала спрашивать себя, не совершила ли я величайшую глупость. В конце-то концов, если у этих людей есть свои причуды и они ожидают беспрекословного исполнения крайне необычных своих пожеланий, то, по крайней мере, они готовы щедро оплачивать эту эксцентричность. В Англии мало какие гувернантки получают в год сто фунтов. К тому же что мне толку от моих волос? Многим короткие волосы очень к лицу, и, может быть, я принадлежу к числу таких? Назавтра я почти убедила себя, что совершила ошибку, а на следующий день уже твердо в это верила. И почти смирив гордость, решила снова побывать в агентстве, узнать, не остается ли это место еще свободным, но тут пришло вот это письмо от самого джентльмена, и я вам его прочту.

«Лесные Буки» под Винчестером.

Дорогая мисс Хантер!

Мисс Стоупер любезно дала мне ваш адрес, и я пишу отсюда узнать, не изменили ли вы ваше решение. Моя супруга горячо желает, чтобы вы приехали, потому что вы, в моем описании, весьма ей понравились. Мы готовы платить по тридцать фунтов за четверть года, то есть сто двадцать фунтов в год, чтобы возместить маленькие неудобства, которые могут причинить вам наши причуды. В конце-то концов, они и не так уж тяжки. Моя супруга питает пристрастие к голубому цвету оттенка электрик и желала бы, чтобы вы по утрам носили платье такого оттенка. Однако вам не придется тратиться на его покупку, поскольку у нас есть такое платье, принадлежащее моей милой дочери Алисе (в настоящее время в Филадельфии), и оно, мне кажется, будет вам совершенно впору. Ну, а что до сидения там или сям и указанных вам развлечений, никаких тягот они вам не причинят. Касательно ваших волос, очень жаль, конечно, тем более что во время нашей краткой беседы я не мог не заметить, как они красивы, однако я вынужден настаивать на этом условии и могу только уповать, что добавка к жалованью компенсирует вам их утрату. Ваши обязанности относительно ребенка очень необременительны. Так соглашайтесь, пожалуйста, и я вас встречу с двуколкой в Винчестере. Известите, с каким поездом вас ждать.

Искренне ваш,

Джефро Ракасл».

– Вот письмо, которое я только что получила, мистер Холмс. И я уже решила дать согласие. Однако я подумала, что перед тем, как сделать окончательный шаг, мне следует представить все дело на ваше рассмотрение.

– Ну, если ваше решение принято, мисс Хантер, то вопрос исчерпан, – сказал Холмс, улыбаясь.

– И вы не посоветуете мне отказаться?

– Признаюсь, я бы не захотел, чтобы моя сестра согласилась принять такое предложение.

– Но что, собственно, все это может значить, мистер Холмс?

– А! У меня нет никаких фактов для вывода. Может быть, вы сами составили какое-то мнение?

– Ну, мне кажется, возможен только один вывод. Мистер Ракасл производит впечатление очень доброго, отзывчивого человека. И возможно, что его жена помешана и он хочет сохранить это в тайне из опасения, что ее заберут в приют, а потому потакает всем ее прихотям, насколько в его силах, лишь бы предотвратить припадок?

– Вполне возможный вывод и, собственно говоря, при данных обстоятельствах наиболее вероятный. Но в любом случае их дом не выглядит подходящим для молодой барышни.

– Но деньги, мистер Холмс! Деньги!

– Да, разумеется, жалованье хорошее. Чересчур хорошее. Именно это меня и тревожит. Почему они готовы платить вам сто двадцать фунтов в год, хотя могли бы найти кого угодно за сорок? За этим должна крыться очень веская причина.

– Я подумала, что расскажу вам все обстоятельства, чтобы потом вам было бы все понятно, если мне потребуется ваша помощь. Я буду чувствовать себя много увереннее, зная, что за спиной у меня стоите вы.

– О, вы можете положиться на это чувство. Уверяю вас, ваша маленькая проблема обещает быть самой интересной из всех, с которыми я сталкивался в последние месяцы. В некоторых деталях проглядывает нечто новое. Если у вас возникнут сомнения или ощущение опасности…

– Опасности? Какую опасность вы предвидите?

Холмс задумчиво покачал головой.

– Если бы мы могли ее определить, опасность исчезла бы. Но в любое время дня или ночи телеграмма вызовет меня к вам на помощь.

– Этого достаточно. – Она быстро поднялась со стула, все следы тревоги исчезли с ее лица. – Теперь я поеду в Гемпшир со спокойной душой. Я немедленно напишу мистеру Ракаслу, вечером принесу в жертву мои бедные волосы и завтра отправлюсь в Винчестер. – Добавив несколько слов благодарности Холмсу, она пожелала нам обоим доброй ночи и поспешно удалилась.

– Во всяком случае, – сказал я, когда мы услышали, как она быстрым твердым шагом спускается по лестнице, – выглядит она барышней, умеющей постоять за себя.

– И это ей понадобится в полной мере, – сказал Холмс очень серьезно. – Я сильно ошибаюсь, если не пройдет и нескольких дней, как мы получим известие от нее.

И довольно скоро предсказание моего друга сбылось. Миновали две недели, на протяжении которых мои мысли обращались к ней, и я прикидывал, какой странный вариант человеческого опыта мог выпасть на долю этой одинокой женщины. Чрезмерное жалованье, необычные условия, легкие обязанности – все указывало на нечто ненормальное, хотя моей проницательности недоставало, чтобы определить, скрывается ли за этим каприз или же преступный замысел, филантроп ли этот человек или же злодей. Что до Холмса, то я заметил, что он часто по получасу сидит, хмуря брови и словно не замечая ничего вокруг, но он движением руки отмахивался от этого дела, едва я про него упомянал.

– Факты! Факты! Факты! – нетерпеливо восклицал он. – Я не могу лепить кирпичи без глины.

Тем не менее он всякий раз под конец бормотал, что не хотел бы, чтобы его сестра согласилась принять такое предложение.

Телеграмма, которую мы в конце концов получили, пришла поздно вечером, как раз тогда, когда я подумал, что пора бы на боковую, а Холмс готовился заняться своими еженощными химическими исследованиями. Сколько раз с наступлением ночи я оставлял его нагибаться над ретортами и пробирками, а утром, спустившись к завтраку, находил его в той же позе. Он вскрыл желтый конверт, пробежал глазами телеграмму и бросил ее мне.

– Поглядите расписание поездов в «Брэдшо», – сказал он и вернулся к своим химическим опытам.

Вызов был кратким и настоятельным:

«Пожалуйста будьте в отеле «Черный Лебедь» в Винчестере завтра днем. Пожалуйста! Я просто с ума схожу.

Хантер».

– Вы со мной поедете? – спросил Холмс, взглянув в мою сторону.

– Очень хотел бы.

– Так займитесь расписанием.

– Есть поезд в половине десятого, – сказал я, сверившись с «Брэдшо». – Прибывает в Винчестер в одиннадцать тридцать.

– Превосходно. В таком случае мне, пожалуй, лучше отложить анализ ацетонов на потом, так как утром нам следует быть в форме.

На следующий день в одиннадцать мы уже катили к древней английской столице. Холмс в начале пути листал утренние газеты, но когда мы пересекли границу Гемпшира, он отбросил их и залюбовался пейзажами. Был идеальный весенний день, голубое небо усеивали пушистые белые облачка, плывущие с запада на восток. Солнце сияло очень ярко, и все же в воздухе чувствовалась бодрящая свежесть, которая будила у людей энергию. Всю сельскую ширь до холмов, окружающих Олдершот, в светлой зелени молодой листвы проглядывали красные и серые крыши окрестных ферм.

– До чего же они невинны и прекрасны, не правда ли? – воскликнул я с энтузиазмом человека, только что покинувшего туманы Бейкер-стрит.

Но Холмс угрюмо покачал головой.

– Знаете, Ватсон, – сказал он, – одно из проклятий ума такого склада, как мой, заключается в том, что я вынужден на все смотреть с точки зрения моей специальности. Вы глядите на эти разбросанные дома, и вас чарует их красота. Я гляжу на них и думаю только о том, как уединенно они расположены, и о безнаказанности, с какой там могут твориться преступления.

– Боже великий! – вскричал я. – Но кто способен ассоциировать преступления с этими очаровательными старинными фермами?

– Они всегда внушают мне некий ужас. По моему убеждению, Ватсон, опирающемуся на мой опыт, самые гнусные и мерзкие закоулки Лондона не являют большего каталога грехов и пороков, чем эта улыбающаяся и прекрасная сельская местность.

– Вы приводите меня в ужас!

– Но причина же очевидна. Давление общественного мнения способно осуществить то, что недоступно закону. Не найдется столь гнусного закоулка, где бы вопли пытаемого ребенка или звук сокрушающего удара пьяницы не пробудил бы сочувствия и негодования соседей, а к тому же мощная машина закона настолько рядом, что одного слова жалобы достаточно, чтобы привести ее в действие, а от преступления до скамьи подсудимых лишь шаг. Но поглядите на эти дома, одиноко маячащие каждый среди своих полей, подумайте об их обитателях… по большей части невежественных бедняках, понятия не имеющих о законах. Подумайте о чудовищных жестокостях, о скрытых пороках, из года в год никем и ничем не укрощаемых, которые прячут подобные места. Если бы барышня, взывающая к нам о помощи, жила в Винчестере, я не испытывал бы никаких опасений за нее. Угроза – пять миль деревенской глуши. Тем не менее ясно, что ей лично опасность не грозит.