Сквозь столетие (книга 1) - Антон Хижняк

— Какое? — спросил отец Василий и достал из шкафа толстую книгу. — Глянем в часослов.

— Самое худшее! Можно было назвать и Максимом, и Евгением. А он, злодей, выбрал Акилу.

— Да, да, — подтвердил отец Василий. — Есть мученик Акила. Жил в третьем столетии.

— На черта он мне нужен, хотя бы и в десятом.

— Не богохульствуйте, поручик.

— Простите, батюшка. Но надо мной в военном училище ребята насмехались. Дразнили: «Акила, Акила, какая у тебя сила?»

— Успокойтесь, поручик. Разве не знаете, что это имя латинское, а по-нашему орел. Слышите? Вы — орел!

— Какой там я орел! Я — ощипанный воробей. Не везет мне. Если был бы генералом, вот это орел. А поручик — к армейской бочке затычка.

— Даст бог, и до генерала дослужитесь.

Осоловелый Воронов кивнул головой и промычал:

— Мама Кокой прозвала, а отец просил, чтобы люди Акимом называли. Кока… Аким… — произнес печально и выпил еще одну рюмку калгановки.

В сенях загрохотало. Кто-то рванул дверь, и на пороге появился расхристанный Осип.

— А! Вот ты где спрятался, голубчик! Я генералу жалобу подам. Скажу, что меня бросил… Ты должен…

— Т-с-с-с! Молчи, корнет. Ты к поручику подошел. Будь учтивым. Как я тебя учил? Когда входишь в дом к людям, прежде всего поклонись вот так и поздоровайся с хозяевами. Да перед этим нужно головной убор снять. Сколько же тебя учить!

Осип в замешательстве равнодушно посматривал вокруг затуманенными глазами, сорвал с головы шапку, держа ее в протянутой руке. Уже привык, что в петербургских прихожих и в запорожанском «дворце» слуги мгновенно снимали с него шапку и верхнюю одежду.

Отец Василий стоял молча, а за его спиной — матушка.

— Что, забыл, как я тебя учил? Эх ты, дубина неотесанная! — ткнул Воронов Осипа в плечо. — Поклониться нужно. И скажи: позвольте познакомиться, потомственный дворянин Осип Иванов Костромской, корнет Павлоградского гусарского полка. Кланяться нужно легким кивком головы и пристукнуть каблуками вот так. Да стоять прямо.

Батюшка и матушка наблюдали, как Воронов муштрует Осипа и как тот, силясь повторять движения учителя, делал все это неуклюже и неумело.

Из сеней незаметно вошла служанка, что-то шепнула отцу Василию, и он тотчас вышел за ней. На крыльце стояли Пархом Панькович, Никита и Маша.

Увидев их, отец Василий замахал руками:

— Уходите быстрее, чтобы не нарваться на неприятность. В доме барин и его гувернер. Извините. Жду в другой раз. А где же фаэтон?

— А у вашего двора никакого фаэтона нет.

…Никита привел Машу к отцу Василию через несколько дней. Он приветливо встретил их:

— Теперь можно поговорить. Не приведи бог встречаться с такими людьми, как господин Комиссаров. Вчера я беседовал с ним. Только прошу, пусть разговор останется между нами. Это большое горе для нашего села. Сей муж не отличается умом. Прости, господи, меня. — Он перекрестился. — Какой-то недалекий человек. Царская милость совсем сбила его с пути праведного. Жил человек своим ремеслом, шил людям шапки и шляпы, жил и бога хвалил. Но вот неожиданно произошло ужасное событие. Бог спас государя, рука всевышнего действовала десницею раба божьего Осипа. — Трижды перекрестился, взглянув на иконы в киоте. — А он, этот человек, не ведает, что творит. Не ищите с ним знакомства — это не приведет к добру. Я старый человек, послушайтесь моего совета. У меня несколько раз гостил опекун господина Комиссарова, вернее, гувернер, воспитатель, очень приветливый офицер, господин Воронов. Он такое о нем рассказывал, что уму непостижимо. Господин Комиссаров нехороший человек. Генерал Незванов приказал господину Воронову научить Комиссарова, как прилично вести себя в обществе, а он и слушать не хочет. Отказался от уроков грамоты. От больших почестей у человека вскружилась голова. Остерегайтесь таких людей, будьте подальше от них.

Он говорил искренне, все время приветливо поглядывая на гостей. Потом пригласил к чаю, познакомил с супругой.

— Рад за вас, наша новая землячка. Частенько вижу вас на улице с вашей свекровью. Заметил, заметил. Новые лица всегда тешат глаз, если производят хорошее впечатление. Мне сказали, что вы невестка нашего близкого соседа Пархома Паньковича. Правду говоря… — Он умолк на минутку. — Извините, но признаюсь вам откровенно. Никак не мог поверить, что вы, городская жительница, да еще из Петербурга, решились поехать в нашу забытую богом, — перекрестился, — Запо-рожанку. Не хочу охаивать ее. Избави бог! Наше село хорошее, и люди замечательные, но оставить блестящую столицу… Я еще раз прошу извинить за такую откровенность, но… да не будем об этом…

— Ничего, ничего, отец Василий, — покраснев, произнесла Маша. — Я понимаю вас. Вы удивляетесь, почему я уехала из Петербурга в такую глушь. Вы тактично не произнесли этого слова, а я прямо говорю — глушь.

— Спасибо, спасибо. Вы угадали мои мысли. Еще раз прошу извинить. Я не хотел вас обидеть.

— Понимаю и не могу сердиться на вас. Это хорошо, что вы откровенно сказали. А я скажу вам о причине… Причина… — Она нежно взглянула на Никиту. — Причина… Вот она! — взяла Никиту за руку.

— Хвала вам за это, Мария… Как зовут вашего отца?

— Отца моего звали Анисим. Не нужно величать. Я еще молодая. Я для вас Маша.

— А мне неудобно называть вас так. Вы же не маленькая девочка. Вы — солидная дама.

— Вы преувеличиваете, дорогой батюшка. Какая же я солидная? Мне совсем недавно исполнилось двадцать, пошел двадцать первый год.

— Однако я разговариваю с вами как с равной мне собеседницей.

— Опять преувеличиваете. У вас большой жизненный опыт, а я только в жизнь вступаю, еще ничего не знаю. Будьте моим отцом и наставником духовным, помогите.

— С радостью помогу, дочь моя.

— Я к вам однажды приходила, да не все сказала, вы спешили… Но все-таки обещали помочь мне.

— Тогда я бежал одного старика соборовать. Через день бедняга умер. — Батюшка перекрестился.

— Хочу обратиться к вам с просьбой. Если вы будете в Полтаве, поговорите обо мне. Очень хочу, чтобы меня назначили учительницей в церковноприходскую школу нашей Запорожанки. А может быть, мне самой поехать в Полтаву?

— Помогу, дорогая. Я, возможно, и не выберусь. Далекая дорога для меня. Старику не так легко трястись в коляске. Охо-хо! Старость — не радость. Говорят люди, что скоро неподалеку от нас будут железную дорогу прокладывать.

— И я слышал, — отозвался Никита. — Хорошее это дело, железный конь ничего не боится — ни дождя, ни грязи. От Петербурга до Москвы уже почти двадцать лет поезда бегают. И нас, новобранцев, от Москвы везли в столицу на таких повозках, что по железным рельсам катятся.

— Хоть бы перед смертью увидеть, что это за диковина! — тихо сказал старик.

— Диковина, отче, очень приятная, — сказала Маша. — Мы с Никитой из Петербурга до Москвы поездом ехали, а от Москвы сюда на подводах. Ой как намучились. А в вагонах очень хорошо, даже не верится. Сидишь на скамье, в окно смотришь, только деревья да села мелькают.

— Я слыхал, что и в недалеких от нас краях железный конь бегает. Ты слышал, Никита?

— Слышал.

— Бегает от Одессы до Балты. А недавно мне говорили, что прокладывают рельсы от Балты до Кременчуга, а потом дальше — до Киева.

— От Запорожанки до Кременчуга верст сто двадцать будет, через Нехворощу и Кобеляки, — сказал Никита.

— Да, да. Как только проложат железную дорогу до Киева, тогда и я рискну поехать в лавру, поклонюсь святым мощам. Ой, мы с вами уклонились от нашего разговора. Вернемся к школе. Учил детей наш диакон, отец Евгений. Он староват стал и просит, чтобы его заменили кем-нибудь другим. А я узнал, что в церковноприходских школах учителями работают женщины. Попробуем, пусть и у нас женщина детей учит.

— Я думаю, что не только мальчиков, но и девочек надо принимать в школу, — сказала Маша. — Это же дикость — лишать женщин образования.

— Вот и хорошо! Может, вам все-таки удастся втянуть девочек в учение, — поддержал ее отец Василий.

— Это вы метко сказали — втянуть в учение.

— А так оно и получится. Придется уговаривать матерей, чтобы пускали своих дочерей в школу.

— Буду уговаривать! — решительно сказала Маша. — Знаю, что это будет нелегко.

— Ой как нелегко… Смотрю на вас, Маша, и думаю: человек все может. Вот вы задумали хорошее дело. Значит, вы душевно относитесь к людям. И верю, что все сделаете, добьетесь своего. И если сумеете девочек в школу привлечь, то вам люди спасибо скажут, добрым словом помянут. Вы и меня заставили задуматься. В самом деле, почему бы женщин не назначать учителями. Женщина скорее найдет дорогу к детскому сердцу. Я ничего плохого не хочу сказать об отце Евгении, но он рукоприкладством занимается. Детей бьет и линейкой по лбу, и палкой по спине. Я уже не однажды говорил ему, чтобы рукам воли не давал, а он и слушать не хочет. Говорит, что за наука без палки. Что ж! Помоги вам бог в хорошем деле. Когда вы, Никита, собираетесь в Полтаву?