Игорь-якорь - Марк Ефетов

Игорь просунул руку в торбу, нащупал ракетницу…

Было условлено, что, если Кельтенборн окажется в длинной автомашине, Игорь отползёт в кусты и даст сигнал двумя ракетами разных цветов.

Машина проехала мост, Игорь спрыгнул в кусты, прополз по-пластунски до берега и, заметая следы, плюхнулся в солёную жижу лимана. Ракетница лежала в торбе. Наши лётчики ждали сигнала, но ракет не было.

Чёрная точка автомашины адмирала проползла по мосту и, набирая скорость, помчалась дальше, к зданию штаба, где должен был решаться вопрос о наступлении на город.

16. В последнее мгновение

Когда Игорь выскочил на мост, он увидел, что в машине адмирала два пассажира: впереди высилась худая и длинная фигура Кельтенборна, точно такая, какую он видел на фотографиях, а сзади сидела маленькая девочка, повязанная крест-накрест большим платком. Девочке этой было лет пять-шесть, не больше.

Игорь без колебания принял решение: не стрелять из ракетницы, не сообщать, что в «мерседес-бенце» Кельтенборн. Игорь знал, что по его сигналу будут бомбить и вместе с адмиралом может погибнуть маленькая девочка…

К этому времени распогодилось. Будто кто-то невидимый сдёрнул сырой полог, которым было затянуто всё небо. Теперь светлые пушистые облака плыли по чистому небу и без следа таяли в прозрачной синеве. Природе, казалось, не было дела до того, что творилось вокруг. Снова выглянуло солнце, которое всегда несёт радость, а здесь, в лагере смерти, было ненавистно людям. Лагерь этот занимал ровно половину территории, на которой закрепились фашисты между лиманом и морем.

Машина адмирала, оставив позади мост, ходко шла теперь по дороге вдоль двух рядов колючей проволоки. Опустив стекло, Кельтенборн смотрел в окно автомобиля. Он ведь не знал, что приговорён к казни, что смерть где-то совсем рядом.

Адмирал улыбался. За проволокой он видел сотни людей в коричневых от крови лохмотьях, и это доставляло ему удовольствие. Эти голодные, истощённые люди, обречённые на медленную и мучительную смерть, не думали о еде. Очень хотелось пить. Они вспоминали дождь — каждый по-своему, каким запомнили его: крупный летний, такой стремительный, что солнце ещё продолжает светить, а капли, обволакиваясь пылью, шариками катятся по дороге; или грозовой ливень, наполняющий все колеи водой, когда реки выходят из берегов, заливают луга. Вот так бы и сейчас. Когда был дождь, люди за колючей проволокой запрокидывали голову, открывали рот, и капли воды смывали кровь с запёкшихся губ…

А Кельтенборн радовался солнцу. Он даже сказал сидящему рядом с ним шофёру:

— Кто бы мог подумать: начало октября — и вдруг после холода такая теплынь и сушь. Юг.

— Вы правы, господин адмирал, — ответил шофёр, — когда небо безоблачно, погибают посевы.

— О, — воскликнул Кельтенборн, — вы остроумны! Это сказано чертовски метко. Только в этом случае солнце погубит не посевы, а сорняки.

Если бы Кельтенборн мог закрыть лагерь от дождя огромным зонтиком, он сделал бы это. Муки людей доставляли ему удовольствие. И ещё он радовался предстоящей встрече со своим другом — врачом фашистской тайной полиции СС. Друг этот звонил ему накануне, сказал, что приехал проверить новое лекарство для заключённых.

— Ты собираешься их лечить? — удивлённо спросил адмирал.

— Нет, — сказал врач, — я хочу им облегчить…

— Понял. Так в чём же дело?

— Понимаешь, испытать это средство надо на здоровом организме. А у тебя в лагере такого нет.

— Понял. Я привезу тебе совсем здоровый организм. Если это будет не взрослый, сойдёт?

— Вполне. Ребёнку хватит полпорции. Это даже лучше. Узнай только, совсем здоров ли ребёнок.

— Здоров, здоров. Всё будет в порядке. До завтра?

Кельтенборн положил трубку на рычаг. Он не любил лишних разговоров — был точен и деловит. Это ценил в нём Гитлер.

Наутро с такой же деловитостью он говорил с уборщицей.

— Вы русская?

— Украинка.

— Отлично! Как зовут вашу дочь? Я видел её с вами.

— Галя. Галочка.

— Она здорова?

— Да. Только зубы…

— Понятно. Болеть не будут. Приведите Галю, я отвезу её к доктору.

— Нет, нет, не надо!

— Почему вы всполошились? Начинается с зубов, а потом желудок, инфекция в конце концов. А мой друг доктор сделает всё, что надо…

Точно в назначенное время адмирал Кельтенборн прибыл в свою ставку, привезя с собой в машине маленькую Галю.

17. Жестокость

Судьба города, казалось, была решена. Враг захватил не только солончаковую косу, но и высоты на противоположном берегу залива и прямой наводкой обстреливал наш порт.

Здесь, у пирса, серели подводные лодки. Маскировочная сетка скрывала их от глаз вражеских лётчиков. Тихий морской ветерок чуть-чуть рябил воду, как бы ласкал борта лодок, гладил их, а у берега шуршал галькой. Таким был этот берег и полгода и два-три года тому назад. По тогда бил мир, а теперь шла война — неумолимая, всенародная, война с коварным, сильным и жестоким врагом.

Кельтенборн сидел за длинным столом, обсуждая с офицерами штаба план завтрашнего дня в захваченном городе.

Распределялись обязанности: кто будет комендантом, кто возглавит карательный отряд, кто построит лагерь для арестованных в городе. Здесь Кельтенборн предложил действовать так же, как он уже поступал в других захваченных городах: первые арестованные коммунисты и комсомольцы будут огораживать лагерь, затем их расстреляют, а следующие партии заключённых будут строить печи-крематории, рыть рвы для расстрелянных. Потом их сменят другие…

Адмирал сказал:

— Я считаю, что давать воду для питья тем, кто в лагере пленных, бессмысленно.

И с ним согласились.

Пока у адмирала шло совещание о взятии города, его друг врач ласково беседовал с маленькой девочкой:

— Тебя как зовут, детка?

— Ой, Галочка.

— А почему «ой»?

— Зуб болит. Дёргает.

— Мы, Галочка, его вылечим.

— А лечить будет больно?

— Совсем не больно. Ни капельки. Просто проглотишь таблетки, и всё.

— И всё?

— Всё.

— Вот хорошо! — сказала Галя и улыбнулась, а слёзы ещё не просохли на её улыбающихся щеках.

Доктор ей нравился. А главное, в комнате не было бормашины, с которой Галя уже однажды познакомилась и запомнила её навсегда; не было и щипцов и всяких других страшных инструментов зубного врача.

— Пойдём, девочка, — сказал доктор.

И Галя доверчиво протянула ему руку:

— Пойдёмте.

18. Подслушанный разговор

Появление Игоря в зоне резиденции адмирала Кельтенборна не осталось незамеченным. Мальчику казалось, что ноги его мягко и бесшумно утопают в болотистых берегах лимана, а солёная рапа смывает затем его следы. Но было не совсем так. Когда несколько офицеров вышли из штаба, один из них, эсэсовец, обратил внимание на неясные следы маленьких сапог возле шоссе. По бокам этой дороги была вязкая почва. Когда-то, может быть сто или тысячу лет назад, здесь было море, а теперь осталась илистая земля. На ней-то и отпечатались следы, которые никак не могли остаться от офицерских или солдатских сапог. Эсэсовец поднял тревогу: «Посторонний в лагере адмирала».

И вот зазвенели тревожные звонки, загорелись красные лампочки сигналов, забегали солдаты охраны.

Вся территория адмиральской резиденции была разбита на секторы, и охранники пядь за пядью облазили на четвереньках кустарники, болота, дороги и тропки.

Где-то нашли щепотку рыжеватой соли, где-то на сухой ветке кустарника обрывок какой-то парусиновой одежды. Теперь можно было определённо сказать, что совсем недавно здесь, в зоне адмирала, побывал чужой человек.

Найти Игоря было совсем не сложно. Вокруг мальчика сужалось кольцо преследователей. Он это слышал и видел. Нетерпеливо лаяли собаки охранников, которым дали понюхать обрывок рукава парусиновой рубахи Игоря. Это он, выкарабкиваясь из болота, хватался за сухие ветки, изорвав свою и без того лохматую одежонку. Собаки обнюхали и следы его сапог и теперь уверенно вели эсэсовцев к тому месту, где, стараясь вдавиться в прибрежную косу лимана, лежал Игорь.

И вот уж где-то совсем близко залаяла собака. Игорь подумал: осталось две-три минуты.

Прошло очень мало времени, и мальчик был уже в тесном кольце рычащих, лающих собак и кричащих людей:

— Хенде хох! Руки вверх!

Игорь безропотно поднял вверх обе руки, а торбу свою бросил на землю за собой. Уловка эта ничего не дала. Два гитлеровца кинулись к торбе, а двое других быстро и ловко обшарили мальчика. Но те, что кинулись к торбе, не схватили её, а спросили:

— Что есть сдесь?

Игорь молчал.

Мгновенно руки мальчика были вывернуты за спину, и он невольно вскрикнул: