Странность - Нейтан Баллингруд

свои расчеты. Напрягшиеся мышцы начинали болеть.

Я вспомнила свои приключенческие романы. Вспомнила жестоких принцесс Райдера Хаггарда и пожелала стать одной из них. Тогда я преобразилась бы во всепоглощающее пламя, в принцессу ада, и разрасталась бы, вбирая в свое пылающее нутро и подвал, и вдову, и весь Дигтаун, а потом продолжила бы расти, пока весь Марс не обратился бы безжизненным пеплом.

Нечто снова и снова касалось моего лица, проходясь по нему подобно крошечным пальцам. Что-то приземлилось мне на волосы, и я услышала вибрацию крыльев насекомого. Я вздрогнула от омерзения, но это хотя бы было что-то обычное, что-то, принадлежавшее знакомому мне миру. А потом до меня донесся звук – тихий, едва различимый. Мне почти удалось убедить себя, что это плод моего воображения, когда я услышала его снова. Он был похож на шаркающие шаги.

Кто-то прошептал:

– Агата?

Я заскулила. Это был мужской голос. Сиплый, замогильный. Эту историю писал не Хаггард; скорее уж Гофман или По.

– Кто здесь? – спросил он.

Я продолжала молчать.

– Это рай?

Этот вопрос напугал меня даже сильнее, чем ситуация. Задавший его человек не мог не быть сумасшедшим. А сумасшествие пугало меня больше всего на свете; Марс словно пробуждал его в людях, воспламенял какой-то одинокий островок в мозгу, так что их головы наполнялись едким дымом. Я почти ощущала его запах.

Я не ответила. Подвал затопила неземная тишина. Даже разговор наверху стих. Может, они тоже услышали голос? Может, они припали к полу над моей головой, прижались к нему ушами, вытаращив горящие, как зеленые лампы, глаза?

Молчание все длилось, и наконец я осторожно слезла с лестницы и тихо ступила на земляной пол. Прошла пару шагов, вытянув перед собой руки, чтобы ни на что – или ни на кого – не наткнуться.

– Здесь кто-нибудь есть? – прошептала я.

Ответа не было. Я коснулась пальцами стены и пошла дальше, перепуганная, но все же не желающая покорно ожидать того, что здесь скрывалось.

Стена неожиданно закончилась, и я ощутила едва заметное похолодание. Я стояла на пороге одной из комнат, заглядывать в которые мне запретила вдова Кесслер. Осторожно, с колотящимся сердцем, я шагнула в проем.

Я провела в абсолютной темноте достаточно времени, чтобы свет, которого я не заметила бы в любом другом окружении, бросался в глаза, точно сияние луны. Вдалеке от того места, где я стояла, – как будто за пределами подвала – виднелось слабое зеленое свечение; того же оттенка, что и глаза дигтаунцев. Оно озаряло что-то, похожее на большую кучу черных камней, наваленную между ним и мной.

Я направилась к нему. Осторожно попыталась встать на ближайший камень, большой, словно котелок; стоило подошве моей туфли коснуться его, и он опал, выпустив облако пыли.

Это был гриб. Я тут же вспомнила слухи о грибной ферме вдовы, и на меня нахлынула смесь удивления и облегчения. Мне всегда представлялось, что эта ферма состоит из множества поддонов, или хотя бы горшков; но эти грибы, похоже, росли сами по себе, широким ковром укрывая пол маленькой комнаты.

Они привели меня к зияющему тоннелю в дальнем конце комнаты, уходившему еще глубже в землю.

Я подошла ближе и заглянула в него. Чтобы разглядеть все в подробностях, света не хватало, но было ясно, что тоннель простирается довольно далеко, неуклонно при этом опускаясь. По моей коже пробежал холодок. Вот куда делся тот мужчина. Я представила себе, как тоннель уходит все дальше и дальше в скалы, в какой-то более глубокий, более холодный Марс, где живут безумцы.

Испугавшись, я развернулась и побежала по усеянному грибами полу в главную комнату подвала. Но споткнулась обо что-то твердое и растянулась среди грибов, подняв вонючее облако; из каждого лопнувшего гриба пролилось то самое пастельно-зеленое свечение. Я отдернула ногу от того, обо что запнулась, и обернулась, чтобы его разглядеть.

В слабом зеленом свете на меня таращился череп; рот его был распахнут, и из него густой удушливой волной выливались грибы. У меня в памяти всколыхнулись все слышанные сплетни. Передо мной разрушенным городом лежал изломанный скелет Захарии Кесслера.

13

Должно быть, я уснула. Помню, как чувствовала под собой огромную пустоту, тьму, казавшуюся разумной и голодной. Я словно лежала на оболочке огромного раскрытого глаза, всего лишь мушка – совершенно незаметная. Потом открылись мои собственные глаза, и я увидела вдову Кесслер, склонившуюся надо мной с нетерпеливо поджатыми губами. За спиной у нее был открытый люк, нимб бледного света. Когда вдова заговорила, у меня возникло ощущение, что она пыталась разбудить меня уже какое-то время.

– Тебе пора идти, – сказала она.

Я продрожала целую ночь, и теперь все тело у меня ныло. Руки и ноги распрямлялись с болью; пальцы казались онемевшими. Воспоминание о человеке во тьме стиснуло меня холодной рукой, и я резко села, бросая по углам быстрые взгляды. В подвале до сих пор было темно, но проникавшего снаружи света хватило, чтобы я разглядела набитые консервами полки и несколько стоявших друг на друге ящиков. И еще два узких проема в дальней стене – проходы в другие комнаты, куда свет не доставал. Мой сон, почти растаявший, ненадолго пробудился к пугающей жизни.

– Тут был кто-то еще, – сказала я.

– Здесь никого нет.

– Он тут был! Он вышел из тоннеля!

Вдова схватила меня за руки.

– Здесь никого не было. Здесь нет никакого тоннеля. Поняла? А теперь поднимайся наверх.

Я не нуждалась в дальнейших убеждениях. Подвал приобрел зловещую ауру, и мне хотелось убраться из него. Вдова направила меня к лестнице, и я вскарабкалась по ней так быстро, как только могла. Хоть вдова Кесслер и поднималась следом, кожу у меня покалывало от ожидания, что та тварь, с которой я столкнулась, вот-вот выскочит из дальней комнаты, затащит меня в свое усеянное костями логово и разорвет на части под сумасшедшее хихиканье вдовы.

Занавески в доме были раздвинуты, а окна открыты. Свет, проникавший внутрь верхом на прохладном утреннем ветерке, золотил края исходящей паром кружки с кофе, которую вдова поставила на стол, и заставлял древесину скромной мебели сверкать, как на приукрашенных иллюстрациях в рекламных каталогах. Дом казался еще более приветливым и теплым, чем вчера, и я была к этому не готова. Мне почти удалось поверить, что пережитое минувшей ночью все-таки было сном. В горле у меня встал комок. Мне не хотелось уходить, и я призналась в этом вдове.

– Пока что они тебя не тронут, – сказала она. – Утром они