Оловянное царство - Элииса

о саксах и нас.

Амброзий заметил на лице Вортигерна знакомый песий оскал.

— Прости, но ты ведь не думал, что отправляешь брата на верную смерть? Я не имею привычки казнить разумных людей, даже таких наивных, как он. Без обид, Полу-бритт.

— Мне наплевать, император, — беззлобно ответил центурион. Все происходящее изрядно его забавляло — весь этот шелк, лоск и сбивание спеси. Столь откровенная насмешка над Утером может дорого им обойтись, но он надеялся, у Вортигерна хватит ума прекратить и вновь прикинуться радушным хозяином.

— Мой господин!

Хозяйка Повиса легко спустилась со своей кобылы, мелькнул огонек пыльного рыжего платья. Через мгновение руки Ровены обвивали шею мужа под одобрительный гул толпы. Она не боялась ревности мужа, теперь это было понятно, она опасалась ее — как и Вортигерн опасался, что Утер может обидеть ее.

— Соскучилась, а, соскучилась? — Вортигерн засмеялся и крепко поцеловал жену. Она льнула и ластилась к нему, как зверек. — Понятное дело, наш друг Амброзий на кого хочешь нагонит тоску. Да, Полу-бритт?

Тот лишь пожал плечами. Гораздо занятнее было наблюдать, как вытягивается лицо брата при виде столь нежных супружеских чувств. Ни одна женщина не могла пройти мимо Утера, а за сегодняшнее утро он проиграл уже дважды — и кому? — Вортигерну, сутулой собаке-полукровке, с покрытым шрамами лицом. Это было смешно. Это было очень смешно, и Амброзий знал, что сегодня вечером на пиру он будет праздновать как минимум это.

— Ступай в дом, Моргауза заждалась тебя.

Ровена погладила мужа по грубой щеке и отошла в сторонку к свите служанок.

— Ты и твои люди, Утер, желанные гости здесь, — продолжал император. — Все, что заботит тебя — границы, дороги, оловянная шахта и доля добычи — мы все обсудим. А пока отдыхай. Если вы с Амброзием за эти дни еще не прибьете друг друга — что ж, это будет чудесный подарок. У нас довольно проблем, не хватало еще, чтобы бритт резал бритта.

Третий укол. Утер ненавидел бывшую провинцию и всегда считал себя человеком из Рима.

— Я буду рад обсудить все с бретвальдами, Вортигерн. Это достойная встреча.

— В Повисе нет сейчас Хенгиста с Хорсой, — перебил Амброзий. — Вожди саксов уехали. Может, вернутся завтра. Может, на грядущей неделе.

Лицо брата стало жестким и злым. Он повернулся к нему, его взгляд дышал той же ненавистью, как когда он цедил сквозь зубы «Аврелиан» и отдавал его Лодегрансу.

— За какой же радостью я притащился сюда? Столько дней? С севера. Со Стены?

Амброзий пожал плечами.

— И что мне прикажешь делать теперь? — прошипел Утер.

— То, что сказал тебе Вортигерн, — ответил центурион. — Отдыхать. Распорядись пока, чтобы твои люди здесь не толпились.

— Твой брат не очень-то рад меня видеть, — тихо засмеялся император, когда Утер ушел отдавать приказы мрачнее тучи. — Но был очень сговорчив, когда просил меня прислать ему олово.

— Ты старый хитрый лис.

— Уже не собака, спасибо.

— К твоим услугам. Кто-то грабит приграничные поселения. По словам жителей, в одежде твоих людей. Килух сказал, что там патрулируют воины Маркуса, но он вряд ли пошел бы на открытый грабеж. От него уже две недели ни слуху.

Вортигерн помрачнел.

— Значит, отправишь людей, Полу-бритт.

— Для охраны деревень?

— Нет. На поиски Маркуса.

Амброзий кивнул.

— Выходит, наши мысли совпали. Ты же понимаешь, что будет лучше, если мы ошибаемся?

Вортигерн поджал губы.

— Я уже лишился людей. Либо Маркус и приграничный отряд перебиты. Либо они мне стали врагами. Нашим гостям, как ты понимаешь, об этом знать ни к чему.

— Как и всегда.

Амброзий кивнул императору. Эти пять дней пути отбили у него охоту спорить и препираться, а заодно стараться как лучше. Кроме того, пригласив Утера в Повис, Вортигерн в очередной раз подорвал то хрупкое доверие между ними, выстроенное за этот безумный месяц.

— Амброзий! — крикнул ему вслед Вортигерн. Он обернулся. — Есть еще что-то, о чем мне следует знать?

Он говорил о Ровене. Центурион вспомнил невнятные нападки Утера, его двусмысленные намеки, топорное прилюдное домогательство, на которое жаловалась жена императора. Вспомнил ее просьбу не рассказывать мужу.

— Нет, — отозвался он. — Твоя жена все время была под моим наблюдением и защитой. Никто ее пальцем не тронул. Да она и сама в состоянии за себя постоять.

— Значит, мне не о чем волноваться.

— Не более, чем обычно.

Он увидел облегчение на лице Вортигерна, которое тот не смог скрыть.

— А ты изменился, — добавил Амброзий. — Человек, как гадюка отрубивший мне руку, не стал бы беспокоиться о жене, как влюбленный мальчишка. Ты размяк, Вортигерн.

— Убирайся отсюда.

Он давно хотел ненавидеть императора и заставлял себя помнить о его лжи, но лениво признавал полную несостоятельность этого плана. Видно, он дошел до той грани, когда ему нужен хоть кто-то, хоть последний мерзавец, но единственный товарищ, чтобы не быть одиноким. Юная царевна Моргауза и ее бриттский раб, подавшийся в няньки. Он и Вортигерн, которому нельзя доверять. Амброзий сжал кулак на левой руке, вспомнил, сколько силы было в отрубленной правой.

Говорят, в Риме почти сто лет как новая вера. Говорят, в ней принято бездумно прощать и не мстить. Значит, вот как оно называется. Что ж, хотя бы он такой не один.

— Я отправлю своих искать Маркуса. Не беспокойся.

Вортигерн не ответил. Центуриона сейчас не беспокоили ни приграничные земли, ни оскал Лодегранса, он хотел добраться до своей постели, укрытой шкурами, упасть в нее и не просыпаться до вечера. Сломавший ему жизнь — теперь его единственный друг, саксы, с которыми он воевал последнее множество лет — теперь преданные союзники и вроде бы неплохие ребята. Жизнь должна становиться сложной по молодости, а не тогда, когда пора уходить на покой. Его оказался мудрее собственный сын. В арки крепости задул ветер первой летней грозы, и Амброзию показалось, что сулит он только новые беды. Утер прибыл в Повис, и тот вновь перестал быть обещанным домом. Далеко ли от Повиса до Галлии? «Долгие недели пути и еще множество лет», он помнил, как тогда ответил возлюбленной.

— Ну что же — брат. Ты неплохо устроился. Как я посмотрю.

Центурион, не раздумывая, даже не глядя, кто стоит за спиной, развернулся и нанес удар здоровой рукой.

— Ублюдок!

Его левый кулак был перехвачен железной, крепкой ладонью Утера. Один резкий поворот — и от вывиха Амброзий на месяц мог бы лишиться и этой руки.

— Я тоже не люблю, когда повсюду много народа. Не удается толком поговорить. Ну же, угомонись, а то Вортигерн тут же примчится.

— Кого ты